Хитоми Канехара

Змеи и серьги (Snakes and Earrings)

Змеи и серьги

– Раздвоенный язык., знаешь?

– Это который надвое разделяется?

– Нуда… как у змеи или ящерки. Только иногда… типа… такие языки не только у змей или ящерок бывают.

Он демонстративно вынул изо рта сигарету и высунул язык Кончик – разрезанный надвое, точь-в-точь по-змеиному. Я обалдело уставилась – а он вздернул левое острие, подцепил им сигарету и с кайфом засадил прямо в центр языка, как в латинское «V».

– Ух ты-ы…

Так и состоялась первая моя встреча с раздвоенными языками.

– А может, и тебе попробовать? – спросил он, и я поняла, что киваю, притом – бессознательно…

Разрезать язык надвое – по идее, такое творят только полные отморозки. Они это телесной модификацией называют. Все известно… ноя все равно прислушивалась с напряжением, а он объяснял – как это делается. Вроде сначала надо язык пропирсовать. Потом – растягивать, растягивать дырку, вставляя все большие и большие кольца. А потом, когда дыра растянется как следует, продернуть в нее зубную нить или рыболовную леску – так, чтоб прямо с середины языка свисала. И последнее – кончик языка, еще целый, надвое разрезать. Можно скальпелем, можно и бритвенным лезвием. Правда, кое-кто не парится ни с пирсовкой, ни с лесками… просто так, по полной балде, кромсает язык скальпелем.

Я спрашиваю:

– А это безопасно? Ну, в смысле… ведь если откусить себе язык, то обязательно умрешь?

– Да безопасно. Язык, чтоб не кровоточил, прижигают. Но это – по-любому, так, по-быстрому. Вот я лично с серьги в языке начал. Время, конечно, уходит, но дело того стоит – разрез чистенький получается.

Да, сама идея раскаленного железа, вжатого в окровавленный язык… у меня мурашки по спине побежали. Хотя у меня самой в правом ухе – две гайки-«невидимки», а в левом, снизу доверху, – «невидимка» и два болта – в два и в четыре грамма. Закон пирса, простой и непреложный, – чем легче болт на вес, тем больше бьешь под него дырку. Начинаешь с серег граммов этак в четырнадцать-шестнадцать, а дырку бьешь миллиметра в полтора. А уж когда с гаек-«невидимок» переходишь на совсем «слепые», – там дыра почти на десять миллиметров в диаметре. Любую дыру больше сантиметра не просто бьешь – весом растягиваешь. Но если по-честному – после первой же «слепой» гайки вид у тебя – как из дикого племени, и красиво это или нет – уже не вопрос. Понимаете, растягивать дырки в ушах – довольно больно, как такое с языком проделывать – жуть, и вообразить нереально.

Когда-то я до фига шестнадцатиграммовых колечек в ушах носила… а потом встретила однажды вечерком в найти девчонку, года на два меня старше, Эри ее звали, – и прямо влюбилась в ее «слепые» гайки. Я сказала – надо же, как круто, красотища, а она мне прямо несколько десятков своих старых подарила --от двенадцатиграммовых и до «невидимок». Только сказала: «Дойдешь до «невидимок» – мелкие носить уже не сможешь». Да-а, с шестнадцати граммов до шести -легче легкого, но с четырех до двух… а уж с двух до «невидимок» – вот где АБЗАЦ и начинается! Кровь из дырок прямо хлестала, мочки отекали, воспалялись, краснели. Боль – постоянная, дергающая – недели две то ли три держалась. Я вместе с серьгами, наверно, и философию Эри унаследовала – растяжками не пользовалась, чтоб до «невидимок» дойти, три месяца понадобилось. А как раз в тот вечер, когда я познакомилась с парнем с раздвоенным языком, подумывала первый раз забить «слепые». В общем, я на дырках уже двинулась – наверно, это и подогрело интерес к его трепу про надрезание языков… но, кстати, я заметила – он ничуть не меньше ловил кайф.

Прошло несколько дней, и мы с парнем-змеей Амой пошли в «Желание» – что-то типа альтернативщицкого магазинчика с панковым уклоном, подвальчик в тихом переулке, рукой подать до центра со всеми его гипермаркетами и развлечениями. Вошла я в магазинчик, и первое, что вижу, – увеличенную до постера фотку вагины с пропирсованной вульвой! По стенам – сплошь, стык в стык – промежности в кольцах, и в татуировках тоже. А проходишь дальше – там стенды с обычными железками для тела и прочие украшения на подставках под стеклом. И нехилая такая коллекция плеток, хлыстов и колец для члена. Наверно, в основном в этом магазине извращенцы отовариваются.

Ама позвал – и из-за кассы какой-то парень голову высунул. Года так двадцать четыре, может – двадцать пять, выбрит наголо, и на бритом затылке – дракон татуированный.

– Привет, Ама. Давно не виделись.

– Луи, это Шиба-сан. Хозяин магазина. Шиба-сан, это моя подружка.

Я, если честно, подружкой Амы как-то себя еще не воспринимала, но промолчала и просто вежливо кивнула.

– А, ясно. Хорошенькую ты себе нашел. Я малость занервничала.

– Мы пришли язык ей проколоть.

– Правда, что ли? Теперь что – и мажористые Барби язычки пропирсовывают, что ли? – полюбопытствовал Шиба-сан, глядя на меня с интересом.

– Никакая я не Барби!

– Она себе еще и раздвоенный язык захотела! – говорит Ама и смеется озорно, словно бы моих слов и не слышал. А я вспоминаю – слыхала как-то в лавочке, бижутерией для пирса торгующей, язык пробивать – самое болезненное после половых органов. И начала уже призадумываться: а хорошая ли это идея – доверять такое дело такому парню?

– Подойди-ка, дай взглянуть, – говорит Шиба-сан.

Подхожу к прилавку и высовываю язык Шиба-сан слегка наклонился, взгляд бросил и сказал:

– Ну, на вид – довольно тоненький, так что сильно больно не будет.

Мне немножко получшело.

– Но вот если, например, говядину жареную заказываешь, разве язык – не самое жесткое мясо после челышка? – спрашиваю. Мне ведь всегда интересно было, действительно это безопасно – бить дыру в такой твердой части тела?

– Тонко подмечено, – сказал Шиба-сан. – Нет, ясно, го по-любому больнее, чем просто уши прокалывать. Я что говорю – ты ж язык себе пробивать собираешься. Это по определению – боль.

– Да ладно ее запугивать, Шиба-сан. Луи, я это сделал? Сделал. Не понимаю, почему тебе слабо.

– А как ты по ходу дела отключился – не будем о грустном. Ладушки, тащи свой язычок туда.

Шиба-сан указал куда-то за прилавок и улыбнулся мне. Замечаю, какая кривая у него улыбка. У него пирс – на веках, в бровях, в губах, в ноздрях, в щеках даже… Так много железа, что за ним выражения лица не видно, они мимику прячут, не дают понять, что он думает.

А еще замечаю – у него тыльные стороны обеих ладоней сплошь коллоидными рубцами покрыты. Я сначала подумала – это после какого-то несчастного случая осталось. Стала разглядывать краешком глаза – и вдруг заметила: каждый шрам – кружок примерно в сантиметр диаметром, как раз размером с горящий бычок сигаретный, ну, вы, наверно, понимаете, про что я. Похоже, крыша у этого парня поехала капитально. Первый мужик такого типа, с кем я познакомилась, Ама был. А теперь возник еще и Шиба-сан, языка раздвоенного у него, правда, не было, зато физиономия, наглухо распирсованная, выглядела устрашающе.

Мы с Амой прошли за Шибой-сан в заднюю комнату. Шиба-сан кивнул мне на хромированный стул, я села и огляделась. Там кровать была, инструменты какие-то, совершенно непонятные, – ну и, ясное дело, не очень хорошо видные фотографии по стенам.

– Здесь что, и татуировки делают? – спрашиваю.

– А то! Я ж вообще – тату-художник. Но эту, конечно, набить пришлось другого человека просить, – отвечает Шиба-сан и к затылку своему прикасается.

– И я свою здесь набивал, – говорит Ама.

В тот вечер, когда мы с Амой познакомились, как-то совсем затрепались о раздвоенных языкам- он и притащил меня к себе домой. Показывал фотографии, он весь процесс раздваивания снимал, от растягивания дыры в языке до того, как кончик надвое скальпелем разрезают. Я разглядывала фотографии – по порядку, одну за другой. Ама дырку в языке «слепой» гайкой растягивал, в девять с половиной миллиметров, так что ему и разрезать-то миллиметров пять осталось, не больше, и все равно кровь хлестала – прямо удивительно. А потом он для меня на один сайтик зашел, не совсем законный, тактам процесс раздваивания языка и вообще на видео был снят. Я это видео все пересматривала снова и снова… Ама даже поразился. Даже и не знаю, чем оно меня уж так зацепило. А потом, попозже, мы с Амой переспали. А после, когда он татуировку свою мне демонстрировал – дракона, вившегося по предплечью и спине, – я себе слово дала: сначала язык себе раздвою, а потом точно тату набью.