То, что ориентировки на него, безусловно, в этот город пришли, его не смущало. Никто ничего «за так» в этой жизни не делает — принцип старый и верный. Ни один мент специально его персоной заниматься не будет. Это верняк. Главное, самому не встрять по-глупому.

Поэтому свои ночные бдения Сека старался проводить тихо и спокойно. Общался, в основном, с молодежью. Сколько было лет его собеседникам-собутыльникам? Где-то между восемнадцатью и двадцатью восемью. Более точно определить возраст в нынешнее «продвинутое» время он даже не пытался. Раньше было проще. Человек открывал рот, произносил пару фраз, и сразу было понятно, сколько ему лет и что он видел в жизни. Это касалось, естественно, мужчин. С женским полом всегда было хуже…

После нескольких предложений произнесенных лицом человеческого рода женского пола (именно так определяет этих существ словарь Даля) в большинстве случаев продолжать общение с этим лицом охота пропадала.

Вздохи, охи, хриплые крики, междометия, мольбы о пощаде, экспансивные телодвижения и прочие сопутствующие действия — пожалуйста, вперед. Но выслушивать их досужие разглагольствования, поддерживать светскую беседу или терпеть эмансипированные выпады — увольте. Суть женщины — лежать на спине, ну или … стоять на коленях. С этой твердой жизненной позиции Секу ничто не могло сбить уже давно. И вдруг появилось это странное существо…

Она бежала по улице, хлопая яркими трехцветными шлепанцами. Длинные каштановые волосы развевались, встречный ветер причудливо путал завитые прядки. Короткая маечка туго обтягивала молодую спелую грудь. Шортики песочного цвета, шнурочек-поясок с двумя кокетливыми кисточками на узкой и гибкой талии. Во всем этом не было бы ничего удивительного, если бы не фактор времени. На дворе была ночь. Сека взглянул на циферблат — два часа десять минут.

— Эй, красавица, куда так спешишь? — без всякой надежды окликнул из темноты пробегающую девчонку.

Та остановилась и, улыбаясь, повернулась к нему лицом. В свете фонаря, висящего над подъездом, она выглядела крайне эффектно.

Боясь спугнуть удачу, подошел ближе, изо всех сил стараясь не дышать в ее сторону, зная по опыту, что на алкогольные пары, особенно в темное время, суток у женского пола страх на уровне подсознания. Взглянул в прекрасное юное лицо. В глазах девушки читались вежливое ожидание, готовность помочь и … ничего больше: ни страха, ни удивления, ни замешательства.

Сека под этим чистым доверчивым взглядом даже смешался, но лишь на секунду:

— Куда мы так торопимся? Такой чудный вечер, — и сразу же выдал первое, что пришло в голову:

Я сижу в своем саду, горит светильник.

Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.

Вместо слабых мира этого и сильных -

лишь согласное гуденье насекомых.

— Ой! Это же Бродский.

— Да, — гордо кивнул головой Сека, — это Иосиф Бродский.

— Надо же! Никогда б не подумала, что встречу в этом городе… да и, пожалуй, в жизни человека, так легко его цитирующего. Причем, вот так вот запросто, прямо на улице. — Она смотрела на него с нескрываемым восхищением.

— А чего здесь удивительного? — Он порылся в памяти и продолжил:

Ни страны, ни погоста

не хочу выбирать.

На Васильевский остров

я приду умирать.

Твой фасад темно-синий

я впотьмах не найду.

между выцветших линий

на асфальт упаду.

И душа, неустанно

поспешая во тьму,

промелькнет над мостами

в петроградском дыму,

и апрельская морось,

над затылком снежок,

и услышу я голос:

— до свиданья, дружок.

И увижу две жизни

далеко за рекой,

к равнодушной отчизне

прижимаясь щекой,

— словно девочки-сестры

из непрожитых лет,

выбегая на остров,

машут мальчику вслед.

— Кстати, это мой любимый стих у Иосифа Александровича. Мне также, как и ему, особенно близко осмысление мира как единого метафизического и культурного целого.

— Ой-ой-ой! — Девчушка восторженно захлопала в ладошки.

— Профессиональный поэт обязан знать всех великих собратьев по перу, — Сека улыбнулся, открыто и приветливо, насколько мог. — А уж цитировать должен легко и с любого места.

— Вы поэт? — Глаза девчонки округлились — Не может быть!

— А что? Неужели не похож?

Он картинно развел в стороны руки, предлагая осмотреть себя целиком и повнимательней. Заметив, что девчонка поддалась на эту нехитрую уловку и стала его разглядывать от подошв сандалий до макушки, продолжил: — В каком именно месте я отличаюсь, на твой взгляд, прелестница, от классиков поэтического жанра?

Та, поняв, засмеялась.

— Так вы действительно любите поэзию? — Сека начал закреплять успех.

— Обожаю, — она сложила ладошки в неслышном хлопке.

— И Бродского, в частности? — Он лихорадочно размышлял, куда можно пригласить это дитя в такое время суток, чтоб не оттолкнуть и не испугать. Для круглосуточно работающих гадюшников она была слишком чиста и невинна.

— Ага, особенно то, что вы цитировали первым — «Письма римскому другу». — Она задорно подняла подбородок и нараспев проговорила:

Здесь лежит купец из Азии. Толковым

был купцом он — деловит, но незаметен.

Умер быстро: лихорадка. По торговым

он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним — легионер, под грубым кварцем.

Он в сражениях Империю прославил.

Столько раз могли убить! а умер старцем.

Даже здесь не существует, Постум, правил.

— Первый раз в жизни встречаю родственную душу. Давайте пойдем куда-нибудь, выпьем кофе, — наконец-то сообразил Сека. ― А для начала познакомимся. Меня зовут Игорь.

— Давайте. Вика, — легко согласилась девочка и, взяв его под руку, защебетала: — Какая дивная ночь. Надо же, настоящий поэт. Мне никто не поверит. Что-то нереальное. Фантастическое. А еще я очень люблю Есенина. Особенно раннего…

Она начала что-то цитировать, но Сека ее не слушал. Он придумал только насчет действия — пить кофе, а насчет места — где пить, мыслей пока не было. Вернее, их было много, и он лихорадочно перебирал возможные варианты. В конечном итоге, поводив ее по кварталу, остановился возле подъезда дома, в котором снимал квартиру, и пробормотал: