После выписки из стационара я какой-то период воздерживался от выпивки, но потом все вернулось на свои места. В это период мой белый пиджак был уже почти готов, оставалось только приладить рукава и пришить пуговицы.

До осознания своего реального состояния потребовалось еще определенное время, в течение которого я два или три раза повторял бесполезные курсы антиалкогольного лечения, а моя задница, усеянная рубцами от имплантации (вшивания) «эсперали», стала напоминать грудь полного Георгиевского кавалера, увешанную крестами.

Прозрение наступило как-то неожиданно и в довольно странной ситуации. Однажды после очередного загула я был помещен для протрезвления под «домашний арест» в отчий дом: небольшой особнячок с хорошим, ухоженным приусадебным участком, расположенный почти в центре города. Проснувшись утром, я понял всю безнадежность своего положения: ни в холодильнике, ни в буфете, ни в кухонных шкафчиках спиртного не было, хотя изрядный запас для гостей у отца всегда имелся в наличии. Надо полагать, пока я почивал, все было перемещено в надежное место…

Нет ничего хуже того состояния, когда человек искусственно ограничен в своих действиях. Но мне недосуг было разбираться в философских понятиях «свобода» и «несвобода». Каждая клеточка моего тела взывала и вопила: «Налей!!!» Как загнанный зверь, я вышел во двор и убедился, что калитка высокого металлического забора заперта на ключ. Да и одежда с обувью не располагали к побегу. Мои собственные были также надежно спрятаны, так что я был облачен в спортивные отцовские брюки, для меня очень короткие и широкие в поясе, майку и домашние шлепанцы. В таком босяцком виде делать вылазку в город я постеснялся бы при любом положении. Полная безнадега, хоть плачь!

И вдруг перед глазами блеснул луч надежды. Я обнаружил, что дверь гаража, стоящего в передней части двора, по забывчивости приоткрыта, а ключи торчат в замке. Уж кому, как не мне было доподлинно известно, что в гаражной яме, оборудованной отцом под погреб, на полках среди банок с соленьями, моченьями, маринадами и другими «закрутками» всегда хранилось домашнее вино и хороший алкоголь для праздников или иных событий.

Бдительность и осторожность враз обострились во мне до предела. Убедившись, что отец работает в винограднике на другом конце двора, а мачеха занята в кухне стряпней, я бестелесной тенью проскользнул внутрь гаража и, не включая электричество, стал спускаться по крутым ступенькам в погреб. Лишь там включил освещение, и от сердца моего отлегло: прямо перед моими глазами на полке стояло с десяток бутылок молдавского коньяка «Белый аист», подернутых серой пылью и паутиной. Крадучись, по-воровски я стал распихивать добычу по карманам спортивных штанов, отчего резинка пояса, и так свободная, стала сползать до уровня бедер, так что штаны пришлось удерживать руками. Не теряя звериной осторожности, я так же бестелесно выскользнул из гаража и с удовлетворением удостоверился, что прежняя диспозиция не изменилась. Теперь дело оставалось за малым - как следует перепрятать добытое. Добытое с таким трудом, путем вероломного проникновения в чужое помещение. Полые асбестовые трубы соседской ограды вполне сгодились для этой цели. Одну бутылку (для оперативного употребления) я угнездил в самой гуще самшита. Теперь можно было перевести дух.

Во время обеда отец с удивлением обнаружил, что сын его, никуда не выходивший за пределы двора, к полудню вроде бы как пьян. Внезапно его осенило, он быстро встал со стула и вышел из кухни. Вернулся в состоянии крайнего возмущения, сокрушенно потрясая в руках связкой гаражных ключей…

На следующий день на меня снизошла Благодать. В один миг, как на ладони, я увидел то, что давно уже торчало бревном в глазу. Но, видно, всему свое время. Я совершенно осознанно отдавал отчет в том, что страдаю алкоголизмом или, как принято в Международной классификации болезней-10, синдромом алкогольной зависимости, причем, не один год. А раз так, то надо предпринимать кардинальные меры. Информирован – значит вооружен. Причем, альтернативы – пить или не пить – не существует. Есть только один способ – не пить совсем.

Своеобразный менталитет нашего народа создает курьезные ситуации, когда пропитый до корней волос человек говорит врачу:

«Доктор, дайте мне таблетку или сделайте укол, чтобы я не пил. А еще лучше, чтобы я выпивал нормально, как все».

То есть, понимания того, что пить нормально уже не придется, нет совершенно. На этом играют различные шарлатаны от медицины, которых расплодилось сейчас, как известного всем органического вещества, предлагающие невеждам «чудодейственные лекарства», исцеляющие за один прием и позволяющие употреблять спиртное умеренно.

Осознание того, что ты болен и только абсолютная трезвость позволит тебе выкарабкаться из алкогольного болота, лишь первый шаг на пути к освобождению. Этот путь невероятно труден. В связи с этим особый смысл приобретают слова, сказанные мне когда-то ассистентом кафедры психиатрии Ярославским:

«Вся жизнь – это борьба с самим собой!»

Моя борьба за собственное «Я» только начиналась, поэтому история белого пиджака на этом не заканчивается.

ГЛАВА V

В парфюмерный отдел магазина заходят трое

пьянчужек, двое мужчин и женщина.

Один из них обращается к продавцу:

«Нам два флакона «Тройного одеколона» и один

флакон «Гвоздики».

Продавец: «Берите уж сразу три «Тройного».

Покупатель с достоинством:

«Вы разве не видите, что с нами дама?».

1980 год.

Из Афгана в Союз начали поступать первые «грузы 200».

В Москве состоялись XXII-е летние Олимпийские Игры. Игры прошли в «кастрированном» варианте, так как большинство капиталистических стран их пробойкотировало и не послало свои команды в знак протеста против ввода советских войск в Афганистан в декабре 1979 года. По сути, это были спортивные соревнования между командами социалистического лагеря и стран третьего мира.

Во время Олимпийских игр в Москве умер любимец народа, артист театра на Таганке, автор и исполнитель собственных, крамольных для слуха власти песен, 42-летний Владимир Высоцкий. Смерть его не в последнюю очередь была связана со злоупотреблением алкоголем.

В Нью-Йорке крези-фанатом, в возрасте 40-ка лет убит Джон Леннон, организатор группы «Битлз» и самая яркая личность в квартете. После его гибели надежды поклонников, что когда-нибудь Ливерпульская Четверка, может быть, снова соберется вместе, развеялись навсегда.

На фоне этих событий произошли и другие, куда более скромные, но напрямую связанные с темой нашего повествования. Моя семья из четырех человек наконец-то получила по очереди «для молодых специалистов» квартиру в новом пятиэтажном доме, а я поступил на службу в Республиканское бюро судебно-медицинской экспертизы.

Новая профессия сразу заинтересовала. Я обнаружил в ней много аспектов, которые всегда были для меня привлекательными: несуетность самой работы, ее аналитический характер, требующий знания многого кое-чего из смежных медицинских дисциплин, а также из области антропологии и криминалистики; возможность по немногочисленным признакам восстановить картину целого – способа совершения преступления, а в некоторых случаях – и событийный его ряд.

Успешному освоению профессии способствовали достаточно длительные ремиссии (периоды трезвости), в два, три года, двенадцать лет, во время которых я много колесил по стране, попадая в руки хороших учителей, контактировал с коллегами, набирал свой собственный экспертный опыт. Во время одной из довольно стойких ремиссий я встретил старого знакомого, очень хорошо выпивающего мужчину, с горечью и обидой поделившегося со мной терзающей его несправедливостью:

«Представляешь, не пью уже два с лишним месяца, а эти сволочи до сих пор говорят обо мне, что я бухарик!»