У короля Сиама был один обычай, который бы неплохо перенять и нам с вами: в день своего рождения он никогда не принимал, а только раздавал подарки и, видно, делал это с удовольствием, так как нередко сокрушался, что день рождения празднуешь лишь раз в году — ведь и рождаешься всего однажды. А так он потихоньку сплавил все подарки, которые ему когда-то поднесли на свадьбу, и все торжественные адреса, которые ему вручали мэры городов в знак верности сиамского народа, и даже старомодные короны. Как-то раз, когда под рукой у него не нашлось ничего лучшего, он подарил всем дочерям по чудному зелененькому попугайчику в чудесной золотой клетке. Клеток было ровно девять, и на каждой было выгравировано название одного из девяти месяцев. Ах, как гордились принцессы своими попугайчиками! Каждое утро они целый час проводили перед клетками своих любимцев — учили их говорить. И так каждый день, ибо принцессы были характером в отца и, что-нибудь решив, уже не отступали. Вскоре все до одного попугайчики научились говорить «Боже, храни короля» и «Эта Полли — просто прелесть» на семи разных языках — разумеется, восточных. Однажды утром Сентябрина пришла проведать своего попугайчика и увидела, что он лежит бездыханный, задрав кверху лапки. Как же горько она плакала! Никто-никто из фрейлин не мог ее утешить. Чего они только не делали! Она все плакала и плакала, так что в конце концов они побежали к королеве испрашивать совета.

— Все это глупости! — сказала королева. — Оставьте-ка ее без ужина и поскорее уложите спать.

А фрейлинам только того и надо было. Им так хотелось поскорей попасть на вечеринку, что они мигом сунули принцессу в постель и упорхнули. Теперь бедняжка осталась совсем одна и плакала еще горше — уж очень ей хотелось есть! Но тут к ней в комнату влетела маленькая птичка. Принцесса живо вынула изо рта палец и села на кроватке. И тут пичужка запела чудесную песенку об озере в королевском саду, об ивах, которые смотрятся в зеркало вод, и о маленьких рыбках, скользящих меж ветвей в отраженных кронах. Пела она долго, и, когда смолкла, слезы на щечках принцессы совсем высохли, а об ужине она и думать забыла.

— Какая славная песенка! — сказала она.

В ответ пичужка учтиво шаркнула лапкой, ибо натуры артистические учтивы от природы, они испытывают благодарность, когда их ценят по достоинству.

— А хочешь, я буду твоей птичкой вместо попугайчика? — спросила она у принцессы. — Конечно, я не так красива, но голос у меня приятней.

От радости принцесса Сентябрина захлопала в ладоши. Птичка слетела к ней на одеяло и убаюкивала ее пением, пока принцесса не заснула.

Всю ночь певунья оставалась в спальне Сентябрины, а утром не успела та открыть глаза, как птичка подлетела поздороваться. Тут фрейлины как раз внесли подносы с завтраком, и пташка поклевала рисовые зернышки с пальчика принцессы, потом купалась в чайном блюдечке и там же утолила жажду. «Фи! — сказали фрейлины. — Какая невоспитанность, пить воду из своей же ванны!»— «Ах, вы не понимаете художественного темперамента!»— обиделась принцесса. Едва окончив завтракать, пичуга вновь запела, да так чудесно, что фрейлины не находили слов от восхищения, ни разу в жизни им не доводилось слышать ничего подобного, а Сентябрина вся сияла от гордости и счастья.

— Ну, а теперь пойдем-ка познакомимся с моими восемью сестрицами, — сказала она и протянула палец, чтоб птичка села на него, как на шесток. С целой свитой фрейлин принцесса стала обходить дворец, заглядывая к каждой из сестер по очереди. Конечно, начала она со старшей — Январины и постепенно продвигалась к младшей — Августине, ибо не нарушала никогда дворцовый этикет. Пичужка спела каждой из сестер, и это были восемь разных песенок. Зато все попугайчики в ответ твердили как один «Боже, храни короля» и «Эта Полли — просто прелесть». Наконец Сентябрина представила птичку отцу и матери. Они и удивились, и обрадовались.

— Как хорошо, что я отправила тебя в постель без ужина, — сказала королева, — это всегда идет детям на пользу.

— Да эта птичка даже лучше попугайчиков, — похвалил король.

— Небось, вам очень надоели ваши подданные, которые бубнят с утра до вечера «Боже, храни короля» да «Боже, храни короля», а тут еще и дочки тому же научили попугайчиков, — заметила королева.

— Эти слова не могут надоесть, — поправил ее король, — и чувства моих подданных весьма похвальны. А вот «Эта Полли — просто прелесть» мне и в самом деле опостылела.

— Но наши попугайчики, — напомнили принцессы, — рассказывают «Полли» на семи восточных языках!

— Что верно, то верно, — согласился король, — но очень уж они похожи на моих советников, которые твердят одно и то же на семь ладов, а все без толку.

Восемь принцесс, характеры которых пострадали, как я говорил, по уважительной причине, немедленно надулись, и попугайчики нахохлились вслед за хозяйками, и лишь принцесса Сентябрина, заливаясь жаворонком, помчалась по всем комнатам дворца, а маленькая птичка летала у нее над головой кругами и заливалась соловьем, что и понятно, ведь птичку так и звали — соловей.

Прошло дней пять, а может, шесть, и все бы шло по-прежнему, но тут восемь принцесс, посовещавшись, пришли к младшей сестрице в спальню, сели в кружок — конечно, по-восточному, как и положено высочествам Сиама, — и заговорили:

— Бедная наша Сентябрина, нам так тебя жалко, ведь у тебя издох твой чудный попугайчик! Как это, должно быть, грустно — жить без птички! Вот мы и надумали сложиться и купить тебе хорошенького желтенького попочку с зеленой грудкой (принцессам тоже выдают немножко серебра на мелкие расходы).

— Благодарю покорно, зря старались, — ответила она (не слишком вежливо, конечно, но у принцесс Сиама так заведено — они между собою грубоваты). — У меня есть своя комнатная птичка, которая поет мне восхитительные песенки. К чему мне желтый попугайчик?

Тут Январина засопела, и Февралина тоже засопела, за ней и Марта — словом, все восемь засопели, но, разумеется, в порядке старшинства, так что Сентябрина даже спросила:

— У вас что, насморк, вы простужены?

— Послушай, милочка, можно ли говорить, что у тебя есть птичка, если она и прилетает, и улетает, когда вздумается. — Говоря это, они обвели взглядом комнату и так высоко подняли брови, что лбы их превратились в узкие полосочки.

— Сейчас же перестаньте, а то у вас останутся морщины, — заволновалась Сентябрина.

— Позволь полюбопытствовать, а где сейчас твоя домашняя певунья?

— Она в гостях у свекра, — ответила принцесса.

— А почему ты думаешь, что она явится назад?

— Да потому, что она возвращается всегда.

— Послушай доброго совета, милочка, — сказали ей сестрицы. — Нельзя так рисковать. Если тебе еще раз повезет и она все-таки вернется, запрячь-ка ее в клетку и держи. Только тогда ты можешь быть спокойна.

— Но я люблю, когда она летает в комнате.

— Важней всего спокойствие, — поправили ее сестрицы и, укоризненно покачивая головами, поднялись и вышли, оставив Сентябрину в состоянии смятения. Ей стало чудиться, что птички очень долго нет, и непонятно, где она и почему задерживается. А вдруг с ней что-нибудь случилось? Везде так много ястребов, силков и птицеловов и так легко попасть в беду. А может быть, она ее забыла и полюбила петь кому-нибудь другому? Ах, это было бы всего ужасней! Пусть бы она скорее возвратилась, чтоб можно было тотчас посадить ее в пустую клетку, которая как раз стояла наготове, — ее забыли фрейлины в покоях Сентябрины после смерти попугайчика.

И вдруг над самым ухом маленькой принцессы послышалось «туить-туить», и маленькая птичка опустилась на плечо, да так легко, что Сентябрина не заметила ее вначале.

— Я уж не знала, что и думать, — упрекнула певунью принцесса.

— То-то и оно! — ответила та. — Если б я не боялась тебя испугать, то осталась бы ночевать у свекра. Сегодня у него большое общество и, когда я улетала, праздник был в разгаре.

Ах, зря она это сказала! Лучше б ей этого не говорить! У Сентябрины прямо сердце оборвалось от страха. Нет, больше она не станет рисковать. Она протянула руку и крепко обхватила птичку. А та ничуть не испугалась — принцесса часто так ее брала. «Тук-тук», стучало в чашечке ладони птичкино сердечко, и Сентябрине это очень нравилось, да и пичуга радовалась, чувствуя тепло мягкой маленькой ручки. Певунья так привыкла к этому, что ничего не заподозрила, а только очень удивилась, когда принцесса поднесла ее к забытой фрейлинами клетке, сунула туда и быстро затворила дверцу. Вначале она даже клювик не могла открыть от изумления, потом подпрыгнула разок-другой, села на жердочку и спросила: