На следующее утро отряд длинной вереницей тронулся в путь. Впереди шли носильщики с плетеными корзинами за спиной, потом слуги, проводники и охотники. Тропа бежала по предгорью, через кустарники и высокую траву. Временами попадались речушки, через которые были переброшены шаткие бамбуковые мостки. Солнце палило нещадно. После полудня путники добрались до тенистой бамбуковой рощи и с облегчением перевели дух, укрывшись от слепящего солнца. Тонкие и стройные стволы бамбука уходили, казалось, в самое поднебесье, а разлитый здесь зеленоватый сумрак делал рощу похожей на освещенное солнцем морское дно. Вскоре начался тропический лес. Буйно разросшиеся лианы обвивали исполинские деревья, образуя непроходимую стену, и перед этой первозданной мощью человеческую душу охватывал благоговейный ужас. Отряд шел вперед, прорубая дорогу в густом подлеске. Кругом царил полумрак, и только изредка сквозь плотную листву пробивался солнечный свет. Навстречу не попадался ни человек, ни зверь — обитатели джунглей пугливы и прячутся, едва заслышав шаги. Высоко в кронах деревьев щебетали птицы, но на глаза попадались только нектарницы, порхавшие в подлеске вокруг цветов. Пора было устраиваться на ночлег. Носильщики соорудили настил из веток и на нем раскинули водонепроницаемую ткань. Повар-китаец приготовил обед, и, поев, они легли спать.

В ту первую ночь в джунглях Нил не сомкнул глаз. Кромешная тьма обступала лагерь со всех сторон. В ушах звенело от непрерывного жужжания незримых насекомых, но подобно тому, как в большом городе не замечаешь шум транспорта, так и этот оглушающий звон вскоре уже казался Нилу мертвой тишиной. И когда внезапно раздавался визг обезьяны или крик ночной птицы, Нил едва не вскакивал от неожиданности. Его не покидало мистическое чувство, что объявший их мрак полон живых существ, которые не сводят с него глаз. Там во тьме, за кострами лагеря, шла жестокая война, и трое людей на ложе из веток были беззащитны и одиноки перед первозданным хаосом природы. Рядом спокойно дышал во сне Манро.

— Вы не спите, Нил? — прошептала Дарья.

— Нет. А что?

— Мне страшно.

— Не бойтесь. Все в порядке.

— От этой тишины можно с ума сойти. Уж лучше бы я осталась дома.

Дарья закурила.

Под утро Нил задремал. Разбудил его стук дятла. Перелетая с дерева на дерево, он самодовольно хохотал, словно насмехаясь над лежебоками. Наспех позавтракав, путешественники отправились дальше. Высоко в ветвях прыгали гиббоны, раскачивались на лианах, пили утреннюю росу с листьев, и их странные крики напоминали птичьи голоса. Дневной свет разогнал ночные страхи Дарьи; несмотря на бессонную ночь, она была бодра и весела. Тропа уходила все выше в гору. К середине дня они дошли до места, где, как уверяли проводники, удобнее всего разбить лагерь. Здесь Манро и решил ставить дом. Закипела работа. Мужчины, орудуя длинными ножами, рубили пальмовые листья и ветки и вскоре построили хижину из двух комнат на сваях. В ней было светло, чисто и приятно пахло свежей зеленью.

Супруги Манро везде чувствовали себя как дома — Ангус не раз бывал в таких экспедициях, а Дарью долгие странствия научили с кошачьей легкостью приноравливаться к обстоятельствам. За день они все наладили и устроились. Жизнь потекла по неизменному распорядку. Утром Нил и Манро, каждый своим маршрутом, уходили в джунгли для сбора коллекции. Днем они накалывали насекомых на булавки и помещали их в коробочки, раскладывали бабочек между листьями бумаги, потрошили птиц. Дарья занималась домом, распоряжалась по хозяйству, шила, читала и без конца курила. Дни текли один за другим, монотонные, но полные событий. Нил упивался такой жизнью. Он исследовал окрестности вдоль и поперек. Однажды он нашел неизвестную разновидность кровососки и был этим несказанно горд. Манро назвал ее Cuniculina Macadami. Это была слава. В свои двадцать два года Нил понял, что не напрасно прожил жизнь. Но на следующий день его едва не укусила гадюка. Она пряталась в зеленой траве, и, если бы не охотник-даяк, неизвестно, чем бы это кончилось. Змею они убили и принесли в лагерь. Увидев ее, Дарья содрогнулась. Она так боялась всяких диких тварей, обитавших в джунглях, что почти что впала в истерику. От лагеря она не отходила дальше чем на несколько ярдов, опасалась потеряться.

— Ангус не рассказывал вам, как он однажды заблудился? — спросила она Нила как-то вечером, когда они сидели втроем, отдыхая после обеда.

— Да, приятного было мало, — улыбнулся Манро.

— Расскажи, пусть Нил послушает.

Ангус замялся, ему явно не хотелось вспоминать.

— Случилось это несколько лет назад. Я ловил в джунглях бабочек, и везло мне невероятно. Попалось несколько редких экземпляров, за которыми я давно охотился. Вскоре я почувствовал голод и понял, что пора возвращаться. Повернул назад и через некоторое время увидел, что места вокруг незнакомые, я еще ни разу не забредал так далеко. И вдруг на глаза мне попался спичечный коробок, тот самый, который я бросил, когда повернул к лагерю. Значит, я сделал круг и оказался на том самом месте, где был час назад. Мне стало не по себе. Но я осмотрелся и снова пошел. Приблизительно представляя, в каком направлении находился лагерь, я искал свои следы, чтобы убедиться, что иду правильно. Мне даже показалось раз или два, что я вышел на старую тропу. Страшно хотелось пить. Я продирался через коряги и стелющиеся по земле лианы, и вдруг меня пронзила страшная мысль: я понял, что заблудился. Если бы я шел правильно, то давно был бы уже в лагере. Признаюсь, меня это потрясло. Но я знал, что нельзя впадать в панику, сел и постарался обдумать свое положение. Жажда терзала меня. Полдень давно миновал, и часа через три-четыре должно было стемнеть. Перспектива провести ночь в джунглях меня совсем не радовала, и я решил, что надо попытаться найти какой-нибудь ручей. Если идти по его течению, он в конце концов выведет меня к другой речушке, а та в свою очередь к большой реке. Разумеется, на это потребуется не меньше двух дней. Я проклинал себя за глупость, но не оставалось ничего иного, как отправиться на поиски ручья. По крайней мере, хотя бы напьюсь. Но нигде не видно было даже слабенькой струйки. Я уже не на шутку встревожился, представив, как буду блуждать до тех пор, пока не свалюсь от усталости. В окрестностях много охотились, и, если мне попадется разъяренный носорог, моя песенка спета. Мысль, что я петляю в каких-нибудь десяти милях от лагеря, сводила меня с ума. Усилием воли я заставлял себя сохранять присутствие духа. День угасал, и в чаще уже сгущались сумерки. Будь при мне ружье, я бы выстрелами дал о себе знать. В лагере конечно же поняли, что я заблудился, и ищут меня. Подлесок был очень густым, ничего нельзя было разглядеть дальше чем на шесть футов, и вдруг — не знаю почему, то ли у меня разгулялись нервы, то ли еще по какой-то причине — я совершенно отчетливо почувствовал, что кто-то крадется за мной. Стоило мне остановиться, и зверь тоже замирал. Я двигался дальше, и он за мной. Как я ни старался, не мог заметить никакого движения в кустарнике. Ни одна ветка не хрустнула, не слышно было, чтобы кто-то пробирался через подлесок, но я знал, какими бесшумными умеют быть обитатели джунглей, и не сомневался, что по моим следам идет, какой-то зверь. Сердце бешено стучало, казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Я был в панике и, только собрав все свое самообладание, не позволил себе обратиться в бегство, ведь тогда я погиб. Через какие-нибудь двадцать ярдов споткнусь о корягу, упаду, и тут уж точно зверь набросится на меня. К тому же если я побегу, то, Бог знает, в какие дебри меня занесет, а нужно беречь силы. Я чуть не плакал. И еще эти муки жажды. В жизни своей не испытывал я такого ужаса. Поверьте, будь у меня револьвер, я бы застрелился. Хотелось только одного — чтобы этот кошмар кончился. Я устал до изнеможения и едва переставлял ноги. Даже самому ненавистному врагу не пожелаю подобной муки. Вдруг я услышал два выстрела. Сердце мое оборвалось. Меня искали. И тут я действительно потерял голову. Кинулся бежать в направлении выстрела, крича как сумасшедший, спотыкался, падал, снова бежал и все время вопил так, что легкие, казалось, разорвутся. Где-то близко раздался еще один выстрел, я закричал и услышал, как кто-то кричит в ответ. Через заросли пробирались люди. Минуту спустя меня окружили охотники-даяки. Они пожимали мне руки, целовали их, смеялись и плакали. Я сам чуть не плакал. Я не мог стоять на ногах от усталости, весь был в ссадинах и царапинах. Мне дали напиться. До лагеря было всего лишь три мили. Когда мы вернулись, уже совершенно стемнело. Я спасся чудом.