Натурфилософская фантастика того времени мешала внедрению в медицину строгих методов анализа, эксперимента, наблюдения. Французская медицина поняла это раньше германской. Задача состояла в том, чтобы перенести методы естествознания и в клинику. В эту-то пору Вирхов в институте приступил к изучению научных медицинских проблем.

Вирхов приступил к научной работе не без солидного руководства. Его учителями были знаменитый биолог Иоганн Мюллер и клиницист-терапевт Шенлейн.

Иоганн Мюллер, о широкой образованности которого мы уже упоминали, был вообще замечательной личностью. Сын сапожника, Иоганн Мюллер выдвинулся исключительно благодаря своим блестящим способностям. Занимая профессуру в Бонне и узнав, что в 1833 году освободилась кафедра анатомии в Берлине, Мюллер решил добиться ее оригинальным способом: он написал министру народного просвещения жесткое письмо, в котором «требовал» назначить его на эту кафедру, ибо считал себя достойным ее. Такое необычное ходатайство смутило даже прусских бюрократов, и, при поддержке одного «высокого» прусского чиновника, кафедра эта была предоставлена Мюллеру; тут-то он и развернул свою научную работу.

Все в этом человеке импонировало Вирхову: его энциклопедическое образование и смелость, с какой он порывал со своими натурфилософскими предрассудками. Мюллер собственноручно сжег свои первые научные труды, где сквозили ложные натурфилософские идеи. Импонировала Вирхову даже его внешность. Про внешность Мюллера наш знаменитый хирург Н. И. Пирогов, видевший его в Берлине, писал: «Лицо Иоганна Мюллера поражало вас своим классическим профилем, высоким челом и двумя межбровными бороздами, придававшими его взгляду суровый вид и делавшими несколько суровым проницательный взгляд его выразительных глаз. Как на солнце, неловко было новичку смотреть прямо в лицо Мюллеру».

О Мюллере-учителе так отзывались два его знаменитых ученика — Гельмгольц и Дюбуа-Реймон.

Гельмгольц:

— Один человек по преимуществу дал нам энтузиазм в работе в истинно научном направлении — именно физиолог Иоганн Мюллер. Все теории были для него лишь гипотезами, которые подлежат проверке путем фактов и о которых можно судить единственно и только единственно на основании фактов.

Дюбуа-Реймон:

— Так же как он сам стоял всюду на собственных ногах, так и от учеников своих он требовал, чтобы они умели сами себе помочь. Он ставил задачи и давал толчок: в остальном он довольствовался, употребляя химическое сравнение, некоторого рода каталитическим воздействием. Большего не требовалось. Он действовал так, как Гёте выражается о красоте, одним лишь своим присутствием. Его окружало в глазах учеников какое-то демоническое очарование, как Наполеона І в глазах его воинов, и его наполеоновский возглас: («Soldats, l'Empereur a l'oeil sur vous!»). («Солдаты, император взирает на вас!») был достаточен и для нас, чтобы возбудить высшее напряжение сил… Высшею же наградой для нас было, когда Мюллер забывался на миг, оставляя свою суровую серьезность, и пускался в общечеловеческие разговоры и шутки».

Мюллер сразу заметил талантливого молодого ученого Вирхова, приблизил его к себе, стал внимательно следить за ним. «Немногим, как мне, — говорит с гордостью Вирхов, — выпало на долю в каждой важной стадии своего научного развития видеть себя подле нашего учителя. Его рука направляла первые шаги новичка, его устами, как декана, мне присуждена была докторская степень, его теплый взгляд встречал я, когда в его деканство читал мою первую пробную лекцию как приват-доцент. Из большого числа учеников я единственный был призван, по его собственному предложению, занять место рядом с ним в тесном кругу факультета, и мне он добровольно предоставил важную область своих исконных владений».

В том же направлении точного естествознания действовал на Вирхова и другой его знаменитый учитель — клиницист Шенлейн. В основу своих клинических исследований и клинического преподавания Шенлейн клал точные науки — физику и химию… В клинике Шенлейна впервые в Германии было применено выстукивание и выслушивание. В то время как в других клиниках судили о состоянии сердца только по пульсу, Шенлейн применил и здесь методы выслушивания и выстукивания. При помощи микроскопа и химического анализа он исследовал болезненные выделения (мокроту), кровь, ткани. Он тщательно изучал результаты вскрытия трупов, чтобы добытые таким образом патологоанатомические сведения применять у постели больного. «Патологическая анатомия, — говорит Вирхов о Шенлейне, — стала основой его диагностики, а последняя — основою его славы». И Вирхов с величайшей тщательностью записывал лекции Шенлейна, ибо, будучи блестящим лектором и по форме, и по содержанию, Шенлейн за сорок лет своей профессорской деятельности напечатал всего две статьи, обе вместе не более трех печатных листов.

Вот под какими могучими влияниями складывалось научное миросозерцание Вирхова. Мюллер и Шенлейн замечательным образом дополняли друг друга. Первый был патолог, патологический анатом, физиолог, биолог; второй — клиницист, твердо опирающийся на те же дисциплины. Получалась стройная система медицинского мировоззрения. И Вирхов вслед за своими знаменитыми учителями пошел вперед сокрушать идеализм, мистику и фантастику в медицине. Первая научная работа, которую написал Вирхов еще в последний год своего студенчества, касалась вопроса о воспалении роговой оболочки глаза (De rheumata praesertim corneae). Случайность темы объясняется тем обстоятельством, что Вирхов тогда временно работал младшим ординатором глазной больницы.

Но небольшая работа на такую специальную тему оказалась принципиально новой в медицинской науке того времени. Молодой ученый (тогда еще студент) осуждал умозрительный метод в медицине и громко провозгласил единственно правильным методом — естественноисторический. «Достойно сожаления, — писал Вирхов в своей диссертации, — что даже в области глазных болезней, где больше всего мы сталкиваемся с чисто физическими явлениями (преломление света через хрусталик, законы отражения света, изменение хрусталика и т. д.), естественные науки нашли до сих пор крайне слабое применение».

Вирхов был прав. Уже потом его сотоварищ по институту Гельмгольц ввел в практику глазное зеркало для освещения глазного дна (внутренности глазного яблока). Офтальмоскопия потом перевернула страницу истории науки о глазных болезнях. И ясно теперь всем, что без этого открытия Гельмгольца офтальмология (наука о глазных болезнях) не достигла бы современных успехов. Уже в этой работе Вирхов делает попытки, стоя на естественнонаучных основах, объяснить воспаление роговой оболочки глаза.

Вирхов — врач в Берлине

В 1710 году под угрозой надвигавшейся на Берлин чумы был выстроен громадный бревенчатый барак для больных. Этот барак постепенно разрастался в громадную больницу, и во время Вирхова он превратился уже в знаменитую королевскую больницу Charité с числом кроватей свыше 1800. Будучи больницей преимущественно для бедного населения, Charité была связана с одной стороны с университетом, с другой — с Институтом Фридриха-Вильгельма, ибо богатые больные других больниц неохотно соглашались служить объектом для обучающихся студентов и для разного рода исследований. В Charité преподавали таким образом профессора университета и института; обязанности же младших ординаторов исполняли только что окончившие молодые военные врачи, которые прикомандировывались к больнице институтом.

В эту-то больницу и поступил Вирхов по окончании института. Он взял на себя обязанности ассистента при патологоанатомическом институте Charité. Это было как раз то, чего желал Вирхов и что его особенно интересовало. На его обязанности (помощника прозектора) лежало патологоанатомическое изучение трупов. Такое исследование раскрывало сущность данного болезненного процесса, проверялся диагноз и способ лечения, словом патологоанатомическое исследование помогало клинике. Патологоанатома считали «судьей» клинициста. Исследование трупов сопровождалось анализом выделений организма — крови, мокроты, мочи и т. д. Таким образом, помогая раскрытию сущности болезненного процесса, патологическая анатомия дает богатый материал для улучшения методов распознавания болезней и их лечения.