В обстановке усиливающейся мобилизации земельной собственности и борьбы за землю в среде господствующего класса зародилось и оформилось в качестве одной из юридических основ вотчинного землевладения, положение, согласно которому родственники вотчинника, отчуждающего свою землю, сохраняли право приобрести ее в первую очередь, а если вотчинник не ставил их в известность о предполагаемой им земельной сделке, то за его родичами оставалось право на выкуп отчужденной недвижимости. Подобный статус защищал интересы землевладения целых боярских фамилий, гнезда которых были разбросаны по разным княжествам. Эта норма вотчинного права возникла в период феодальной раздробленности и служила своеобразной броней для боярских родов, отстаивавших неприкосновенность своих владений. В случае вынужденных или добровольных актов (продажи, обмена, залога и т. д.) с родовыми вотчинами со стороны отдельных представителей боярских родов эти лица или другие члены тех же боярских фамилий старались оставить для себя открытым путь к возврату фамильной земельной собственности. Институт выкупа родовых вотчин тормозил земельную мобилизацию и консервировал порядки феодальной раздробленности. В ряде данных, купчих и других грамот на землю фигурирует пункт о том, что если новый собственник земли захочет совершить с ней какую-либо сделку (продать, заложить и т. д.), то он должен прежде всего обратиться к прежнему землевладельцу или его родственникам.

По данной Анастасии Саларевой Троице-Сергиеву монастырю около 1435–1449 гг. на села Фаустовское и Козловское в Московском уезде монастырю запрещалось продавать эти села кому-либо, кроме вкладчицы. «А будет им те села продати, и им, мимо меня, Настасьи, тех сел не продати»[555]. В 1470 г. Иев Прокофьев, завещая свою землю трем сыновьям, с тем чтобы они поделились ею поровну, обязывает каждого из братьев не отчуждать свою землю, не поставив в известность остальных. «А будет сыну которому не до земли, и ему мимо своего брата не продати, ни променити, никому не дать, а взяти ему с своего жеребья с тое земли два рубля»[556]. В 70–80-х годах XV в. Федор Иванович Пильём купил у своих дядьев Василия и Семена Федоровичей село Ивашково с деревнями в Ростовском уезде, взявши на себя обязательство не вступать ни с кем в сделки относительно указанных земель, кроме этих своих родственников[557]. Условие о непродаже покупателем земли никому, кроме продавца, содержится в купчей 70–80-х годов XV в. А. С. Карачева на пустошь Чупрово, проданную ему В. Полукарповым[558].

Иногда в документах находим указания на то, что родственники лица, каким-либо способом (путем продажи, обмена и т. д.) реализовавшего свое право собственности на землю, могут выкупить ее даже независимо от желания нового собственника. Около 1430 г. душеприказчики И. М. Крюкова Фоминского дали Троице-Сергиеву монастырю село Медное с деревнями в Новоторжском уезде. В данную грамоту было внесено условие о том, что дети и родичи вкладчика имеют право дать за это село выкуп в полторы тысячи рублей. В данной конца XIV — начала XV в. князя Ф. А. Стародубского игумену Троице-Сергиева монастырю на озера Смехро и Боровое в Алексинском стану Стародубского княжества говорится: «А хто сю грамоту подвигнет моих детей или моих братаничев, ино ми с ними суд перед богом, а даст тот святой Троице двесте рублев»[559]. Из приведенного текста видно, что вкладчик предполагает возможность того, что кто-либо из членов его фамилии будет претендовать на озера, данные им монастырю, и назначает цену их выкупа.

Право родового земельного выкупа было правом реально действующим. С ним считались и московские князья[560]. Мы знаем ряд фактов, когда родственники того, кто продал или отдал кому-либо фамильную вотчину, выкупали ее. Так в 70–90-х годах XV в. Иван Шадра Вельяминов совершил выкуп у Бориса Враникова «своей вотчины» — села Дубровки, проданной ранее его дядей Ф. Ф. Лайком Якиму Драчу, а от сына последнего перешедшей к Борису Враникову[561]. В 1484–1488 гг. Д. В. Шеин выкупил у Троице-Сергиева монастыря «свою отчину» — ряд сел на реке Шексне, в свое время отданных монастырю им и его матерью[562].

В 1474 г. Иван III специальной грамотой разрешил Ф. С. и И. И. Афанасьевым выкупить у того же монастыря их «отчину», проданную в монастырь их дядей В. Афанасьевым. Условием выкупа вотчинной земли было поставлено не отчуждать ее в дальнейшем никому, помимо монастырских властей. «…И яз вас пожаловал, — читаем в указанной грамоте Ивана III, — велел есми вам ту землю, свою отчину, у монастыря выкупити. А будет вам не до земли, и вам тое земли Офонасьевские мимо монастырь Сергеев, мимо игумена и его братьи, не продати, ни менити, ни в закуп не дати, ни в холопи ся вам с тою землею не датися»[563].

В то же время в XIV–XV вв. институт выкупа родовых вотчин колеблется под натиском ряда землевладельцев, стремящихся к расширению своих имений путем преодоления кастовости старых боярских родов, отстаивавших неприкосновенность фамильных владений. Объективно видоизменение этого института означало устранение правовых тормозов на пути мобилизации земельной собственности на территории Северо-Восточной Руси вне зависимости от имеющихся в ее пределах политических перегородок и от категории землевладельцев, к которой принадлежали продавец или покупатель. В грамоты, касающиеся приобретения земли, часто включаются пункты о том, что это приобретение совершается «впрок» и земля не подлежит обязательному выкупу. В 1425–1440 гг. Илья Молоко купил у Фрола Ивановича Сушатина пустошь Лютиковскую и селище Глинково в Переяславском уезде «собе и своим детем впрок, без выкупа, по грамоте своего государя великого князя Василья Васильевича»[564]. Купля 70–90-х годов XV в. Есипа Андреевича на село Ваганово с деревнями Владимирского уезда, купленное у Ивана Злобы Андреевича Басаровитинова, имеет аналогичную концовку: «А купил есми то село з деревнями и со всем собе и своим детем впрок, без выкупа»[565].

Особенно боролись с правом выкупа родовых вотчин монастыри, стремившиеся сделать своей полной собственностью приобретаемые земли. В данной грамоте Ф. А. Коровая игумену Троице-Сергиева монастыря начала XV в. на село Перетержское с деревнями в Койской волости Угличского уезда содержится условие: «А того села от монастыря святыя Троицы игумену Никону, или хто по нем иныи игумен будет, не дати, ни продати»[566]. В конце данной княгини «иноки» Евпраксии 30–50-х годов XV в. Троице-Сергиеву монастырю на село Воронино в Переяславском уезде сказано: «А то им село не продати никому, держати им за собою въпрок»[567]. Развернутая формула о неотчуждении земельного вклада содержится в данной грамоте начала XV в. В. К. Гуся Добрынского митрополиту Фотию на сельцо Васильевское и другие земли в Московском уезде: «А господа мои митрополиты киевскии и всеа Руси, Фотей и которые по нем будут, то селцо держат в дому пречистыа богородици и святого чюдотворца Петра, а не продаст его, ни променит, ни отдаст никому, занеже дал есмь то селцо, и деревенку, и пустошь на поминок своим родителем и себе и всему своему роду»[568]. Надо при этом отметить, что если вкладчики или продавцы вотчин специальными оговорками, сделанными в соответствующих на них документах, изымали эти вотчины из сферы воздействия на них института выкупа фамильных имений, то дальнейшая мобилизация таких вотчин стеснялась новыми ограничениями: они должны были оставаться в собственности монастыря.