Изменить стиль страницы

Тяжелый урон сельскому хозяйству наносили нашествия татаро-монгольских феодалов и тем, что их полчища топтали и выжигали поля с хлебными культурами, и тем, что они грабили русских крестьян, отбирая у них все зерно, и тем, что в результате этих нашествий нарушались нормальные торговые связи между русскими землями. Так, в год нашествия на Русь Едигея там «дороговь бысть велика всякому житу», «множество христиан изомроша от глада», а продавцы хлеба («житопродавци») разбогатели[442].

В 1411 г. нижегородские князья подвели татарское войско под Владимир, который был страшно разграблен. В какой-то связи с этим разорением Владимиро-Суздальской Руси находится и скачок цен на хлеб в Нижнем Новгороде в 1412 г. Названный год, по летописи, был голодным, причем половник ржи стоил «по сороку алтын и по 400 старыми денгами»[443].

Урон сельскому хозяйству Псковской и Новгородской земель наносили набеги ливонских рыцарей. В 1496 г. немецкий лазутчик Чухно, «закратчися» в Псков, поджог Кремль («Кром»), «и клетей много погорело, и ржы много, и платья». После того как пожар был приостановлен, «рожь горелую ссыпали в малые воротца на Пскову реку»[444].

Из летописных памятников видно, как даже в урожайные годы плоды урожая не могли быть реализованы из-за начинающихся в это время войн. Мало того, в военное время посевы гибли под копытами коней своих же русских воинов. В 1403 г. в Псковской земле хлеба уродилось много. Достаточно хлеба было собрано и в 1404 г. Но у Пскова произошли военные осложнения с ливонскими рыцарями, и псковичи в 1403 г. выступили в поход, травя хлеб на корню на своей же территории: пошли они «к Новому городку немецькому, жита потроша на своей земли»[445].

Итак, в условиях феодальной раздробленности земледелие не могло развиваться нормально. Эти условия оказывали сковывающее действие на дальнейший рост сельского хозяйства. Ликвидация же раздробленности должна была явиться стимулом для подъема производительных сил.

Надо остановиться еще на одном чрезвычайно существенном моменте. Постоянные неурожаи и голодовки разоряли крестьянское хозяйство. Оно теряло свою производительность. На этой почве разыгрывались серьезные социальные конфликты. Крестьяне выступали против феодалов, как класса, осуществлявшего социальное и политическое господство в обществе, объективно борясь за возможность расширения своего хозяйства в условиях феодализма, но уже не в тех рамках, которые на данном этапе истории феодальной формации были поставлены политической раздробленностью страны. И классовая борьба крестьянства способствовала ликвидации раздробленности. В этом ее прогрессивное значение. Образование централизованного государства должно было создать больший простор для роста производительных сил в сельском хозяйстве. Но плоды этого роста производительных сил были использованы феодалами. Падение раздробленности и создание единого государства объективно означало усиление крепостнической системы.

Под 1314 г. новгородские летописи говорят о вздорожании хлеба в Новгороде. Некоторые подробности о голоде этого времени сообщают и псковские летописи: мороз побил посевы, хлеб подорожал («и бысть драгость люта, по пяти гривен зобница») и в течение долгого времени народу приходилось очень тяжко. В какую-то связь с повышением цен на хлебные продукты новгородский летописец ставит волнения в Пскове, выразившиеся в разгроме (очевидно, деревенской и городской беднотой) сел и городских дворов и кладовых, принадлежавших зажиточным людям: «почали бяху грабити недобрии людие села и дворы в городе и клети на городе». Собственно это было настоящее антифеодальное выступление. До 50 его участников было перебито псковскими властями. Только в результате этих суровых репрессий господствующий класс заставил население прекратить на какое-то время классовую борьбу («и потом бысть тихо»)[446].

Сильный неурожай («меженина велика») и как его следствие — «дороговь, и глад хлебный, и скудота всякого жита…» в 1332 г.[447], очевидно, были одной из причин обострения в это время классовых противоречий в Новгороде. Там восстали «крамолници», сместили посадника, «пограбили» боярские дворы и села[448].

Одно из серьезных народных волнений описывает летопись под 1443 г. «Та же зима была студена, а сено дорого», — рассказывает летописец. В ряде областей Русской земли и особенно в Твери в течение двух лет был сильный голод. На тверском рынке оков ржи продавался сначала по 16 алтын, потом — по 26 алтын, козлец сена — по 12 алтын. «Скот померль, а люди мерли по улицам». Большое число «голодников» двинулось из Тверской земли в Можайск. Князь «велел был их кормити», но возбужденные люди «хотели и пристава самого съести». Народ стал «с голоду мерети» в таком количестве, что трупами были наполнены «три скуделница». В качестве одного из проявлений всеобщего возбуждения летописец указывает случай, когда в Можайске «хлебника мужика сожьгли…»[449].

Серьезная классовая борьба, развернувшаяся в Новгороде в 1445/46 г., не может быть понята в полной мере, если не учесть, что там в течение десяти лет свирепствовал голод. Несмотря на некоторое колебание цен на хлеб в этот период, они в целом стояли на высоком уровне. «А в Новегороде хлеб дорог бысть не только сего единого году, но всю десять лет: по две коробьи на полтину, иногда боле мало, иногда менши, иногда негде купить…»[450] Летопись отмечает в связи с вздорожанием хлебных продуктов страшное обнищание и усиление смертности населения, участившиеся его побеги за пределы Новгородского государства, распространившуюся самопродажу в рабство («И бысть скорбь и туга християном велми, толко слышати плачь и рыданье по улицам и по торгу; и мнозе от глада падающе умираху, дети пред родители своими, отци и матери пред детьми своими; и много разидошася: инии в Литву, а инии в Латиньство, инеи же бесерменом и жидом ис хлеба даяхуся гостем»). Наконец, летопись указывает и на углубление в это время классовых противоречий, если не вызванное голодом, то происходившее под его влиянием. Формы классовой борьбы были разнообразны, но некоторые из них («грабежи» в городе и по селам, т. е. насильственное отнятие продуктов у зажиточных людей — феодалов, крупных купцов) прямо указывают на то, что народ не мог дальше выдерживать голода.

Известны народные волнения в Пскове на почве недостатка или дороговизны хлебных продуктов. В 1458 г. в Пскове была увеличена хлебная мера — зобница, следовательно, уменьшилась реальная стоимость зерна на рынке (при сохранении той же номинальной его стоимости). Кроме того, к зобнице была привешена специальная «палица» для контроля ее вместимости. Характерно, что всех этих нововведений народ добился в результате открытого выступления на вече, «избиения» старых посадников и выбора нового. Правда, через некоторое время, в 1463 г., псковичи потеряли право контроля объема мер сыпучих тел, так как находившийся в это время у власти посадник «отнял у ползобенья палицу»[451].

В исторической литературе уже давно стало предметом серьезного изучения антифеодальное восстание горожан и смердов в Пскове в 1484–1486 гг. Здесь мы укажем на то, с каким пристальным вниманием псковские летописи описывают состояние земледелия (в связи с природными явлениями) в эти годы, очевидно, усматривая прямую связь между урожайностью и уровнем крестьянского хозяйства, между уровнем крестьянского хозяйства и социальными отношениями. Соответствующие места летописного текста заслуживают того, чтобы их привести подробно, ибо они показательны и для характеристики того интереса, который проявляли современники к вопросам возделывания хлебных злаков, а следовательно, в какой-то мере и для характеристики роли земледелия в экономике страны. Наконец, очень важны летописные сведения о том, что в ряде районов Псковской земли в рассматриваемые годы был неурожай — это существенно для понимания развернувшегося тогда движения смердов.

вернуться

442

ПСРЛ, т. XVIII, стр. 159.

вернуться

443

ПСРЛ, т. XV, стр. 486.

вернуться

444

«Псковские летописи», вып. 1, стр. 82.

вернуться

445

Там же, стр. 27; вып. 2, стр. 110–111.

вернуться

446

НПЛ, стр. 94, 335–336; «Псковские летописи», вып. 1, стр. 14; вып. 2, стр. 22, 88.

вернуться

447

ПСРЛ, т. XVIII, стр. 91; т. XXIII, стр. 104, т. XXIV, стр. 116.

вернуться

448

НПЛ, стр. 99.

вернуться

449

ПСРЛ, т. XV, стр. 491–492; т. XXIII, стр. 151.

вернуться

450

НПЛ, стр. 425.

вернуться

451

«Псковские летописи», вып. 1, стр. 55; вып. 2, стр. 50, 143–144, 151.