Об умеренном характере внешнеполитической программы И. Д. Всеволожского можно судить по его активному поведению в 1432 г. в Орде, где он действовал в духе Ивана Калиты, стараясь задобрить татарских феодалов и тем самым обеспечить признание ими прав Василия II на великое княжение.

Надо думать, что с утверждением на великокняжеском столе Василия II, московское правительство (в составе которого усилилась роль «юных» бояр) стало проводить более решительно мероприятия по стеснению привилегий удельных князей и боярской аристократии. Этой привело И. Д. Всеволожского к измене московскому великому князю. И еще одно обстоятельство должно быть упомянуто. Во второй главе монографии я указывал, что примерно с 1433 г. в актовом материале и в летописях начинают систематически употребляться термины «дети боярские» и «дворяне». Это значит, что окреп тот слой господствующего класса (мелкие и средние великокняжеские слуги, держатели земли под условием исполнения военных обязанностей), который являлся опорой проводимой великими князьями политики централизации. Все сказанное дает право утверждать, что рассматриваемая феодальная война действительно явилась решающим этапом в процессе образования Русского централизованного государства, ибо в ее ходе наметились существенные расхождения в среде господствующего класса, неразрешимые без острой борьбы.

Сделанные выводы должны быть еще проверены путем анализа одного интересного рассказа, помещенного в ряде летописных сводов, в которых ставится вопрос о причинах обострения отношений между Василием II и Юрием галицким в 1433 г. Описывается свадьба Василия II и сестры серпуховско-боровского князя Марии Ярославны. На великокняжеской свадьбе присутствовали сыновья князя Юрия Дмитриевича галицкого — Василий и Дмитрий Шемяка. На Василии был надет «пояс золот на чепех с камением». Это обстоятельство, по словам летописца, и послужило причиной дальнейшей княжеской усобицы («се же пишем того ради, понеже много зла от того ся почало»). Один из великокняжеских бояр (в разных летописях указывается имя или Петра Константиновича Добрынского или Захария Ивановича Кошкина) опознал этот пояс как вещь, принадлежавшую якобы к числу великокняжеских регалий. Указанный пояс Дмитрий Донской в свое время получил якобы в приданое от князя Дмитрия Константиновича суздальского, на дочери которого он женился. На свадьбе Дмитрия Донского тысяцкий Василий Вельяминов сумел украсть у великого князя этот пояс, подменив его другим. От тысяцкого Василия Вельяминова украденный пояс попал к его сыну Микуле, затем к И. Д. Всеволожскому, наконец, к князю Василию Юрьевичу, явившемуся в нем на свадьбу к Василию II. Здесь же на свадьбе было установлено, что пояс был похищен из великокняжеской казны, вследствие чего Софья Витовтовна публично сняла его с Василия Юрьевича. После этого последний вместе с братом Дмитрием Шемякой, «раззлобившеся», побежали к отцу в Галич. Юрий же «събрался с всеми людьми своими, хотя ити на великаго князя»[2235].

Приведенный рассказ на первый взгляд производит впечатление простой придворной сплетни. Однако в нем скрыт определенный политический смысл. Основная тенденция летописного рассказа сводится к идеологическому обоснованию прав великокняжеской власти в ее борьбе с удельно-княжеской и боярской оппозицией. Летописцы, выступавшие с позиций московской великокняжеской власти, доказывали незаконность присвоения удельными князьями не принадлежавших им регалий. Золотой пояс выступает в этом рассказе в той же роли, что и княжеские бармы, «шапка Мономаха» и другие знаки княжеского достоинства, на которых усиленно останавливала свое внимание феодальная политическая литература.

Рассмотренный летописный текст интересен и еще в одном отношении. Он дает возможность вскрыть связи И. Д. Всеволожского и в известной мере проливает свет на его политические взгляды. Показательна близость Всеволожского к Вельяминовым, из среды которых выходили московские тысяцкие. Говоря о борьбе за пост тысяцкого в Москве в княжение Семена Ивановича, я указывал, что В. В. Вельяминов отличался консервативным политическим настроением, что он был против активизации внешней политики Московского княжества, отстаивал линию его подчинения Орде. Сын В. В. Вельяминова — И. В. Вельяминов выступал в союзе с князем Михаилом Александровичем тверским против Дмитрия Донского. Все это помогает понять настроения и действия той боярской среды, к которой принадлежал и И. Д. Всеволожский.

Юрий в короткий срок организовал поход к Москве, причем действовал так, что его приготовления остались неизвестными Василию II. Когда галицкие войска находились уже в Переяславле, великий князь получил весть о их наступлении на Москву от ростовского наместника Петра Константиновича Добрынского. Не сумев должным образом подготовиться к встрече противника, Василий II отправил к нему для мирных переговоров послов Федора Андреевича Лжа и Федора Товаркова. Московские послы встретились с Юрием Дмитриевичем, когда он находился в Троице-Сергиевом монастыре. По словам Симеоновской и некоторых других летописей, Юрий «миру не въсхоте», а находившийся при нем И. Д. Всеволожский «не дал о миру ни слова молвити». Между боярами Юрия и Василия II начались «брань велика и слова неподобные». Мирные переговоры оказались безрезультатными «и тако възвратишася поели великаго князя безделни».

Василию II пришлось наскоро собрать «людей», «что было тогда около его» (т. е., очевидно, слуг своего московского «двора»). Он привлек также в свое войско московских посадских людей («гостей и прочих…»). С этими незначительными силами Василий II выступил против Юрия. Сражение войск двух противников произошло на реке Клязьме, в 20 верстах от Москвы. Рать Василия II потерпела поражение, и он бежал «в трепете и в тороплении велице» в Москву, а оттуда отправился с женой и матерью сначала в Тверь, а затем в Кострому. Юрий занял Москву и объявил себя великим князем[2236].

Летописи по-разному объясняют поражение Василия II. Наиболее примитивное объяснение сводится к тому, что на стороне Юрия была помощь божия («поможе бог князю Юрью»). Говорится также о том, что у Василия II не было времени для организации отпора противнику («не поспел совокупитися»). Наконец, летописи возлагают ответственность за взятие Москвы галицкой ратыо на московское городское ополчение («от москвичь не бысть никоея помощи»), упрекая его участников в пьянстве («мнози от них пьяни бяху и с собой мед везяху, что пити еще»)[2237].

Такое нарочитое стремление летописцев найти оправдание беспримерному факту — изгнанию из Москвы великого князя одним из его родственников — невольно заставляет насторожиться. Очевидно, современникам было над чем призадуматься. И какие бы оправдания ни приводили летописцы тому, что произошло, нельзя отрицать явной нерасторопности, проявленной Василием II. В первом же военном столкновении, в котором ему пришлось участвовать, он показал себя плохим организатором и воином. С другой стороны, несомненно, что неплохими организаторскими способностями и военным опытом обладал Юрий. Кроме того, в его распоряжении были значительные военные силы, а последнее обстоятельство указывает на то, что он пользовался поддержкой в разных общественных слоях (об этом я говорил выше). Наконец, следует отметить, что московские бояре, перешедшие на сторону Юрия (вроде И. Д. Всеволожского), также накопили за те годы, в которые они стояли у руководства политической жизнью Московского княжества, большой организационный опыт и пользовались авторитетом у различных групп землевладельцев и горожан. Мелкие же великокняжеские слуги, хотя они и принадлежали к тому восходящему разряду господствующего класса, за которым было будущее, не обладали таким экономическим весом, как «старые» бояре, отставали во многом от них в военном отношении и по пути к победе над ними проходили через ряд поражений. Попытка же летописцев свалить всю вину за сдачу Москвы галицким войскам на московских посадских людей явно несостоятельна.