В речи Дмитрия (в действительности ли воспроизводящей его предсмертное обращение к боярам или же представляющей собой текст, составленный княжеским биографом) подчеркивается тесная связь московского князя в течение всей его жизни и деятельности с боярской средой: «родихся пред вами, и при вас възрастох, и с вами царствовах… и мужьствовах с вами на многи страны…»[2039]. Надо думать, что это категорическое утверждение о тесной связи великокняжеской власти с боярством как своей социальной опорой действительно отражало политические отношения в княжение Дмитрия Донского. На данном этапе формирования единого государства московское боярство представляло собой одну из активных движущих сил этого процесса.
Какова, согласно «Слову», была политика великого князя Дмитрия в отношении его бояр? Прежде всего им было предоставлено ведущее место в политической жизни. Они пользовались авторитетом и княжеским доверием («и вам честь и любовь даровах», «вы же не нарекостеся у меня бояре, но князи земли моей»). Такие речи вел Дмитрий Донской, согласно свидетельству его биографа, с боярами. Привилегии бояр, признанные великим князем, имели наследственный характер. Биограф Дмитрия Донского приписывает ему такое заявление: «и чада ваши [бояр] любих»[2040].
Права боярства как сословия можно свести к следующим пунктам, сформулированным в предсмертной речи князя Дмитрия, записанной или составленной автором княжеского жизнеописания. Великокняжеская власть гарантирует личную неприкосновенность бояр и охраняет их собственность, конечно, при условии сохранения ими верности князю («никому же зла сътворих, ни силою что отъях, ни досадих, ни укорих, ни разграбих, ни безчествовах»). В наказе, данном Дмитрием своим детям, имелось, судя по «Слову», следующее наставление: «бояры своя любите, честь им достойную въздавайте противу служений их» (т. е. «честь», воздаваемая князем боярам, должна быть пропорциональна их заслугам). Бояре являются советниками князя, т. е. членами специального феодального совета — боярской Думы. «Без воля их ничто же не творите», — так формулирует одно из положений завещания Дмитрия Ивановича детям «Слово». Из числа бояр великий князь назначает управителей городов и областей (наместников и волостелей): «под вами [боярами] городы държах и великии власти»[2041], — вспоминал якобы князь Дмитрий незадолго до смерти.
Бояре со своей стороны обязаны великому князю и его детям службою и верностью. В «Слове» говорится, что Дмитрий Донской, готовясь к смерти, напомнил боярам данную ими ему клятву верности («должни есмя тебе служа и детемь твоим главы положите своя») и в соответствии с этим обратился к ним с призывом: «и укрепитеся истинною, послужите княгини моей и чадом моим от всего сердца своего»[2042].
Наконец, «Слово» оценивает итоги внутренней и внешней политики, достигнутые великокняжеской властью на основе ее союза с боярством. В речи Дмитрия Донского, воспроизведенной в «Слове», отмечаются в этом отношении четыре момента: 1) укрепление за московскими князьями владимирского великого княжения («великое княжение свое велми укрепих»); 2) сохранение в целости вотчинных владений, перешедших к князю Дмитрию от его предков («отчину свою с вами съблюдох, еже ми предал бог и родители мои»); 3) укрепление обороноспособности Руси и борьба с иноземными захватчиками, особенно с татаро-монголами («и противным страшен бых в бранех, и поганыя ниизложих божиею помощию и враги покорих»); 4) обеспечение Руси известной безопасности от внешних врагов («мир и тишину земли Русской сътворих»)[2043].
Оценивая в целом идейное содержание «Слова», следует сказать, что в этом памятнике рисуется в качестве идеального политического строя такой строй, при котором союз русских князей возглавляется великим князем московским, обладающим правами верховного правителя и военачальника и действующим в тесном контакте с боярством. Это — идеал государственного единства в понимании передовых представителей боярского сословия (из числа московских бояр) на сравнительно раннем этапе процесса политического объединения русских земель. По своему идейному содержанию «Слово» может быть отнесено ко времени вскоре после смерти великого московского князя Дмитрия Ивановича.
Можно ли на основе характеристик Дмитрия Донского, имеющихся в «Слове», воссоздать реальный облик этого князя как человека и правителя? Нет, эти характеристики представляют собой литературные штампы типа сплошных гипербол. В изучаемом произведении нарисован лишенный живых человеческих черт образ добродетельного князя, с юных лет стремящегося к большим делам, руководимого в своих поступках страхом божиим, благочестивого и обладающего высокой нравственностью.
При этом надо сказать, что в разных редакциях «Слова» в литературном портрете Дмитрия преобладают черты то князя-воина, то князя-инока. Иногда последний образ явно одерживает победу над первым. «Съвръшен муж…», который «ратным в бранех страшен являшеся», превращается в правителя, который «царский венець дръжаше», «на престоле царстем седяше и царскою багряницею одеашеся», а в то же время «в посте и в жажи и в молитве всегда пребываше и по вся нощи во псалмех и в молитвах всегда бяше, в тленнем телеси бесплотных житие съвръшаше…на голом телеси власяницу ношаше и во мнишескыи образ по вся часы облещися желаше…во святыя посты жестоко живяше…» и т. д.[2044] Феодальная церковь приспосабливала к своим целям идеологического воздействия на народное сознание «житие» Дмитрия (написанное, вероятно, кем-то из книжников, отражавших настроения московского боярства). И так мало реальный облик рыцаря — «стража» Русской земли подменялся уже совсем бледным бесплотным силуэтом чернца-монаха на великокняжеском столе.
Как же все же оценить деятельность Дмитрия Ивановича Донского? Для того чтобы произвести такую оценку, очевидно, надо исходить не столько из посмертных характеристик князя его биографами, сколько из говорящих самих за себя конкретных фактов его политики. При этом для нас интересна прежде всего именно реальная направленность мероприятий Дмитрия Донского, а уже затем можно ставить вопрос о субъективных мотивах этих мероприятий, определяемых чертами личности московского князя.
Несомненно, годы правления Дмитрия Донского были годами определенных сдвигов в политической истории Руси. В области внутренней политики московская великокняжеская власть перешла от борьбы с правителями других княжеств (Нижегородского, Тверского) за великое владимирское княжение к подчинению их своей власти. Налицо существенная активизация внешней политики Руси. Если раньше русские князья обеспечивали безопасность своих владений от ордынских набегов посредством дани, уплачиваемой ханам, то теперь они уже организуют военный отпор ордынской силе. В целом успешным было и сопротивление Руси натиску литовских феодалов, предводительствуемых Ольгердом, — сопротивление, частично переходившее в контрнаступление.
В свете этого перелома в политическом развитии Руси в княжение Дмитрия Донского в более ярком свете выступает и личность самого Донского по сравнению, скажем, с личностью Ивана Калиты. Князь Дмитрий рисуется нам как полководец, возглавляющий русские военные силы в борьбе с мамаевой Ордой. Его деда мы представляем себе как ханского слугу, умно использующего хана; как ловкого дипломата, покупающего «мир» и «тишину» для Русской земли деньгами, которые он систематически возит в Орду. Но было бы весьма неосторожно объяснять разницу в поведении двух названных князей только их неодинаковыми личными качествами. Это различие диктовалось прежде всего неодинаковыми конкретно-историческими условиями их деятельности. Усилившаяся тенденция к политическому объединению русских земель вокруг Москвы и активизация внешней политики Руси к 70–80-м годам XIV в. были вызваны экономическим подъемом страны и ширившимся народно-освободительным антитатарским движением. Эти важные факторы изменили и методы политики московских князей. Один добивался «тишины» (внешней безопасности от ордынских набегов) путем выколачивания из населения денежных средств. Другой, используя имеющиеся в его время материальные предпосылки для военного сопротивления ордынским завоевателям и находя мощную опору в народном патриотизме, старался достигнуть «тишины» для Руси уже не только народным рублем, но и мечом. Однако до того, как Дмитрий Донской поднял этот меч, на борьбу с татарским игом уже поднялся русский народ.