— Я и раньше говорила, — в голосе Рут сквозила нежность, — что Люку надо заняться пением и больше внимания уделять скрипке…

Мы сели за стол, и пока Уильям и две его помощницы обслуживали нас, мы рассмотрели наши подарки. Сара от восторга взвизгнула, как ребенок. Остальные для приличия развернули свертки и, как было принято, поблагодарили друг друга.

Около меня лежал один подарок, который имел особую важность. На нем было написано четким почерком Хагар: «Поздравляем с Рождеством! Хагар и Саймон Рокуэлл-Редверз». Интересно, подумала я, почему они решили сделать мне совместный подарок? Я немного приуныла, так как решила, что Саймон ничего не приготовил мне, и тогда Хагар дописала его имя на своем подарке, чтобы выйти из положения. Но, открыв коробочку, я в изумлении ахнула — там был перстень. Я сразу поняла, что он очень дорогой, и не новый. Это была семейная реликвия, догадалась я. Рубин, оправленный бриллиантами. Я вынула перстень и растерянно смотрела то на Саймона, то на Хагар. Саймон внимательно наблюдал за мной. Хагар улыбалась мне так, как она обычно улыбалась только Саймону.

— Но он слишком… слишком… — Я не находила слов.

Все за столом смотрели на меня и на перстень.

— Он передавался в нашей семье из поколения в поколение, — сказал Саймон. — Я имею в виду семью Редверз.

— Какой он красивый!

— Ну, кое-что у нас было, — сказал Саймон. — Не все же иметь Рокуэллам.

— Я не имела в виду…

— Мы прекрасно понимаем, что ты хотела сказать, дорогая, — вмешалась Хагар. — Саймон просто дразнит тебя. Надень-ка его на палец. Я хочу посмотреть, подходит ли он по размеру.

Сначала я попробовала надеть его на средний палец правой руки, но кольцо было маловато; но зато оно как раз подошло на третий палец левой руки.

— Очень идет, как вы считаете? — спросила Хагар, оглядывая присутствующих в поисках того, кто посмел бы не согласиться с ней.

— Очень красивое кольцо, — пробормотала Рут.

— Знак одобрения семейства Редверз, — тихо сказал Люк.

— Как мне благодарить вас? — я смотрела на Хагар, потому что не осмеливалась посмотреть на Саймона. Я знала, что это был подарок со значением, и все присутствующие это поняли, хотя я сама еще не до конца была уверена в этом. Но зато я не сомневалась, что это очень ценный подарок, и таким образом Саймон и Хагар продемонстрировали всем свою привязанность ко мне. Возможно, они хотели тем самым дать понять человеку, который преследовал меня, что теперь он будет иметь дело не только со мной, но и с ними.

— Просто наденьте и носите его, — ответил Саймон.

— А, это талисман! — воскликнул Люк. — Кэтрин, ты знаешь, пока ты носишь это кольцо, с тобой ничего плохого не случится. Это старое семейное поверье. На нем лежит проклятье… тьфу, простите, благословение. Джинн этого кольца защитит тебя от сил зла.

— Значит, оно ценно вдвойне, — беззаботно сказала я. — Оно не только будет хранить меня от беды, оно просто очень красивое. Я бесконечно благодарна вам за такой чудесный подарок!

— Да, на таком фоне остальные подарки порядком потускнели, — вздохнул Люк. — Но ты должна помнить, Кэтрин, что важно, чтобы подарок был сделан от души.

— Да, неплохо было бы помнить об этом, — прогремел над столом властный голос Хагар.

Чтобы не выдать те чувства, которые у меня вызвал этот подарок, я решила больше ничего не говорить при всех, и поблагодарить Хагар и Саймона потом, наедине. Поэтому я поспешила вернуться к тарелке с супом, которую поставил передо мной Уильям; и к тому времени, когда подали индейку, фаршированную каштанами, я была спокойна и довольна.

Внесли рождественский пудинг — произведение кулинарного искусства, украшенное веточками остролиста у основания. Одна из веточек была кокетливо воткнута сверху. Уильям полил на пудинг немного бренди, и сэр Мэтью, сидевший во главе стола, зажег его.

— На прошлое Рождество, — сказала Сара, — все было по-другому. В доме было полно гостей. И Габриел сидел на том месте, где сейчас сидишь ты, Кэтрин.

— Давайте не будем о печальном, — сказал Мэтью. — Не забывайте, что сегодня первый день Рождества.

— Но как раз на Рождество всегда вспоминают прошлое, — запротестовала Сара. — Поминают умерших.

— Разве? — спросила Рут.

— Ну конечно! — воскликнула Сара.

— Ты помнишь, Хагар, то Рождество, когда мы первый раз принимали участие в празднике.

— Еще бы не помнить! — откликнулась Хагар.

Сара поставила локти на стол. Она не мигая смотрела на пудинг в языках пламени.

— Вчера вечером, — сказала она глухим голосом, — я лежала в постели и вспоминала все праздники Рождества. Первый, который я помню, был тогда, когда мне было три года. Я проснулась ночью, услышала музыку и испугалась. Заплакала, а Хагар отругала меня за это.

— Это только в первый раз, а сколько еще вам пришлось вытерпеть от тетушки Хагар!.. — поддразнил ее Люк.

— Но кто-то должен был позаботиться о семье, — спокойно ответила Хагар. — А тебе, Люк, не вредно было бы отведать немного дисциплины и порядка.

Сара мечтательно продолжала:

— И вот эти праздники проходили один за другим, пока не наступило последнее Рождество. Помните, как мы тогда поднимали тосты? И отдельно выпили за Габриела, за его удачное спасение.

Все замолчали на несколько секунд, и, прервав тишину, я спросила:

— О каком спасении вы говорите?

— О спасении Габриела, — ответила Сара. — Он мог погибнуть. — Она приложила руку к губам. — Только подумайте, если бы он… тогда бы он никогда не встретился с Кэтрин. И ты не была бы сегодня здесь с нами, Кэтрин, если бы он умер тогда. И у тебя не было бы…

— Габриел никогда не рассказывал мне об этом случае… — проговорила я.

— Да там и говорить было не о чем, — резко прервала меня Рут. — Одна из стен на развалинах обвалилась. Это совсем было рядом с ним, и ему слегка повредило ногу. Ничего особенного… он отделался просто синяками.

— Но послушай! — воскликнула Сара, и ее голубые глаза сердито засверкали потому что, как мне показалось, Рут хотела отнестись слишком легкомысленно к тому, что Сара считала чрезвычайно важным. — Он ведь только по счастливой случайности заметил, что должно было вот-вот произойти. И успел вовремя спастись. Если бы он не увидел… его бы уже тогда не было.

— Давайте поговорим о чем-нибудь радостном, — сказал Люк. — Ничего ведь тогда не случилось. И покончим с этим.

— А если бы случилось, — пробормотала Сара, — тогда не нужно было бы…

— Уильям, — сказала Рут. — У мистера Редверза пустая рюмка.

Я вспомнила Габриела, вспомнила, какой страх, казалось, внушал ему его собственный дом. И еще одно неприятное воспоминание: когда во время нашего медового месяца он набрел на прибрежные развалины, которые, должно быть, напоминали ему о Керклендском монастыре. Действительно ли тогда стена обвалилась случайно? Может быть, Габриел знал, что кто-то в Ревелз пытается подкараулить его и погубить? Может быть, здесь и крылась причина его страхов? Вот поэтому он, возможно, и решил жениться на мне — чтобы мы вдвоем могли противостоять злу, которое ему угрожало. Но это зло в конце концов все-таки настигло Габриела… Если согласиться со всем этим, то это означало, что кто-то намеревался стать наследником вместо него. Этот человек, наверно, пришел в ужас, когда, покончив с Габриелом — а я теперь определенно пришла к выводу, что Габриела убили — вдруг узнал, что есть еще один претендент на это место — мой ребенок!

Все стало на свои места. В этот момент в зале, залитом светом множества свечей, когда нас обносили рождественским пудингом, я как никогда осознала, что человек, который убил Габриела, полон решимости сделать так, чтобы мой ребенок никогда не появился на свет — особенно если это будет наследник.

А чтобы исключить возможность появления на свет мальчика — меня надо было убить.

Пока еще не было попыток покушения на мою жизнь. Нет, Саймон был прав, после недавней дикой смерти Габриела это вызвало бы массу подозрений. Я начинала понимать ход мыслей преступника. Я была в опасности — в этом не было сомнения, — но я больше не была так беспомощна как раньше. По крайней мере, все это пугало меня не так сильно, как мои прежние опасения, что я повредилась в рассудке и все эти жуткие события мне просто привиделись. Как бы то ни было, но я готова была смириться с конкретной опасностью скорее, чем с тем, что я — обладательница больного воображения.