Многим читателям «Евгения Онегина» следовало бы разъяснять смысл ряда встречаемых там выражений — вроде «что ум, любя простор, теснит». Это слова Кикина, воспитателя царевича Алексея, сказавшего Петру перед своей казнью на Красной площади: «Моему уму с тобой тесно».

Кикин считался умнейшим человеком России, и Пётр начал казнь со слов: «Вот, смотри, до чего тебя твой ум довёл-то!». Когда же Кикин, обругав Петра, ещё и плюнул ему в лицо, Пётр отменил предполагавшееся четвертование Кикина, заменив его немедленным раздиранием стальной «медвежьей лапой».

Рядом в то же время сажали на кол офицера, охранявшего постриженную в Покровском монастыре в Суздале Евдокию, первую жену Петра (родившую ребёнка, видимо, от этого сторожа).

Александр Сергеевич, посылая эту строфу Вяземскому, забыл, верно, их обсуждение своего здоровья, о котором он писал: «Если бы не состояние моего Благонамеренного, о коем можно сказать то же, что и о его печатном тёзке: пускай намеренье благое, да исполнение плохое».

«Печатный тёзка» был слабеньким журнальным изданием, автор которого публично извинял себя тем, что «на праздниках гулял». Вяземский, однако, понял, вспомнил и закипел.

Но Александр Сергеевич не боялся комментировать строки

непристойным замечанием: «Скромный автор перевёл лишь половину славного стиха». Вторая половина стиха Данте:

Летом 2001 года на берегу реки Дубны восьмидесятилетний местный рыболов жаловался мне на нынешнюю молодёжь: сорокалетние балбесы, прогуливая работу, сидят у телевизора, не идут ни рыбу ловить, ни напиваться.

— В наше время, — говорил он — во-первых, в тюрьму посадили бы за такие прогулы, а во-вторых, кто прогуливал, тот и напивался, и в реку лез. Вот мой друг Васька так спьяну и утонул. И другие тонули. Где мы сейчас сидим — знаешь сколько сомов было! Они любят покойников! А теперь из-за этого телевизора никто не тонет, вот сомов и нет. Даже ваши школьники (в Дубне я читал лекции собранным со всей России школьникам и студентам) не имеют права купаться без учителей, вот и не тонут — откуда же теперь сомам взяться!

Имя деревни Мневники — от рыбы мень (налим): жители поставляли налимов к царскому столу. Ловить их другим было запрещено (километров даже на десять вверх по Москве-реке, не то до Павшина, не то даже до Архангельского).

Нумерацию домов на улицах Парижа (а оттуда разошлось и повсюду) изобрёл наполеоновский генерал Шодерло де Лакло: слева растут нечётные — нечто даже р-адическое в идее (рост — вдоль течения Сены или в гору от неё).

История Ф. Араго: в юности попал в плен к пиратам, потом выкуплен (каким-то англичанином в Египте?), вернувшись, стал активнейшим учёным, работал с Ампером и в оптике. Его выдвинули в Академию наук. Кандидат (до сих пор) должен посетить всех голосующих и уговаривать голосовать за себя. Пришлось зайти к старому уже Лапласу. Тот был любезен и расспрашивал о науке, молодая же жена ходила кругом и всё не решалась вмешаться. В конце концов она собралась с силами и спросила мужа:

— Не доверите ли вы мне ключи от сахарницы? Я хочу угостить гостя чаем.

Французские коллеги объяснили мне, что в те времена сахарницы обычно запирались ключами от слуг, так как сахар был очень дорогим заморским лакомством. Воспоминания Араго — одна из самых интересных книг об истории науки.

Провалился под лёд я без лыж в первые дни мая, переходя по льду входящее теперь в черту Москвы стометровое озеро «Миру — мир». Началось с того, что лёд подо мной стал слегка прогибаться, и под кедами показалась вода. Вскоре я понял, что форма льда — гауссовская колоколообразная (перевёрнутая) кривая. Ещё через минуту стало ясно, что я наблюдаю фундаментальное решение уравнения теплопроводности (в обратном времени). И, действительно, слегка не дойдя до дельта-функции, лёд провалился, и я оказался в проруби диаметром в полметра, метрах в тридцати от берега.

Хотя толщина льда, почти уже белого от многочисленных заполненных водой трещинок, была 5—10 сантиметров, вылезти на него оказалось очень трудно. Этот лёд, который минуту назад удерживал меня вместе с гауссовой лужей метра четыре в диаметре и полметра глубиной в центре, теперь немедленно ломался, когда я клал руку на край проруби. В конце концов прорубь расширилась и позволила мне разогнаться вплавь и выброситься не ещё нетронутый лёд, по которому я и двигался дальше ползком, пока не перешёл озеро до конца.

Связь прогиба льда с уравнением теплопроводности меня уже тогда не удивила, так как я читал воспоминания фон Кармана, который ответил в Москве какому-то специалисту на вопрос о поведении решений одного уравнения с частными производными:

— Это вы хотите танки через Байкал перегонять?

Фон Карман напугал тогда принимавших его лиц своим мгновенным предсказанием серии дождей во Внукове:

— Дело в том, — сказал он, — что над нами сейчас проходит дорожка Кармана.

В конце войны Карману было поручено перевезти в США немецких специалистов по ракетам, не допустив их захвата русскими. Он, действительно, привёз фон Брауна (и тем основал американскую ракетную промышленность), в то время как попавшие в Россию представители Пенемюнде (где делались Фау-2) были поселены на острове Городом ля посреди Селигера и всегда сожалели о том, что их знания и умения так и не были использованы по-настоящему. (Карман воспитал также китайского помощника фон Брауна в США, который впоследствии вернулся в Китай и создал там ракеты.) Отбирая специалистов, Карман двигался сразу же за передовыми отрядами наступающей американской армии, и в Гёттингене встретился со своим старым учителем, Прандтлем (который и для Колмогорова значил в гидродинамике более, чем кто-либо). Прандтль сообщил, что он и не подозревал об ужасных преступлениях нацизма, о концлагерях, фотографии которых стали тогда публиковаться, и т. п.

— С вашим умом это можно было бы вычислить, господин учитель, — ответил Карман.

По французскому радио я слышал, что во время войны Швейцария передавала немецким властям на границе всех тех, кто пытался через Швейцарию бежать от фашизма. Впрочем, сами французы отправили в лагеря смерти по обвинению в неарийском происхождении больше парижан, чем немцы (говорят, в восемь раз больше!). Еврею нельзя было ездить в метро, входить в кино или на стадион, и полагалось носить на одежде жёлтую звезду. Сосед, желающий овладеть его квартирой, мог часами выслеживать в жаркий день, не снимет ли неариец куртку со звездой, чтобы тотчас выдать его — и люди, разбогатевшие на еврейском имуществе, процветают до сих пор.

Недавно в Париже при выборах в члены Академии наук одного кандидата публично упрекали в том, что он «француз только по паспорту». Впрочем, один академик недавно убеждал меня, что Гитлера разбил де Голль, а Россия участвовала во Второй мировой войне на стороне Гитлера (имелась в виду Польская кампания и пакт Молотова-Рибентропа, как я понимаю). Но уверенность в победе де Голля над Гитлером воспитывается в школе.

В немецкой школе версия другая. Версальский договор после Первой мировой войны разорил Германию. Гитлер спас её экономику, но допустил ошибки во внешней политике, поэтому Германия и проиграла Вторую мировую войну. Больше школьники о нацизме ничего не узнают.