Сейчас я от него отойду и, этот чудесный запах исчезнет. И тепло. И волшебное ощущение, с тоской подумала девушка. Сейчас я разожму пальцы — почему они, кстати, вцепились в его ремень, что это еще за глупости? — вот сейчас прямо, и отойду на три шага назад. Ох, почему это все так…
Эллен сделала над собой усилие и отступила. Щеки ее горели по-прежнему.
— Ах, как приятно познакомиться с вами, мистер Хоффмайер! Может быть, выпьете с нами чашечку кофе? В честь чудесного спасения моей лучшей подруги…
Бриджит с упорством трудолюбивого муравья потащила их к заманчиво белевшим столикам маленького кафе, благословенного оазиса, призванного скрашивать жизнь усталых посетителей, замученных проблемой выбора между двумя парами туфель или галстуками восьми различных оттенков.
— Садитесь, садитесь. Тут варят отличный кофе. А какие замечательные пирожные подают! — Бойкая подруга решительно впихнула свои жертвы за крохотный плетеный столик.
Да, это место явно не предназначалось для огромных мужчин с накачанными мышцами и высоким ростом — бедняге Тиллю пришлось поджать ноги, чтобы кое-как поместиться за изящным сооружением. Он несколько затравленно огляделся вокруг, потом перевел взгляд на Эллен — как будто внутри девушки скрывался мощный магнит.
— Вы делаете мне честь…
— Ах, что вы, что вы, нам так приятно! Для каждой англичанки гостеприимство — это святое. Вы же совсем одни в незнакомой стране. Вам, должно быть, так неуютно! — понеслась коротко стриженная красотка в атаку, как бы невзначай кладя холеную руку на загорелое мощное запястье заезжего гостя.
Запястье, надо сказать, украшали незатейливые часики фирмы «Таг Хейер», стоящие небольшое состояние. Уж в чем-чем, а в часах Эллен волей-неволей разбиралась. Бриджит ей все уши прожужжала о том, что настоящие, уважающие себя мужчины носят только то, то и то, а если нет — то и внимания на них обращать не стоит, все равно они жалкие неудачники. Тилль, видимо, попал в список тех, на кого внимание обратить очень даже стоит — и Бриджит тут же нажала на все педали.
— Так что же, вы любите пирожные? — промурлыкала она тоном записной кокетки.
В глазах немца, все еще устремленных на зарумянившуюся Эллен, промелькнула смешинка.
— Понимаете, если честно, фрау э-э-э… Бриджит? Если честно, я больше люблю мясо. Ну, как говорится, маленькая мужская слабость — жирные запеченные свиные ножки с ледяным пивом, потом еще барбекю на свежем воздухе, непременно горы ароматных, истекающих горячим соком колбасок, опять же с ледяным пивом, потом еще свиные ребрышки, копченые рульки, бифштексы с кровью… Мы же, немцы, в сущности грубые обжоры, нечета вам, изящным леди…
Веселые искорки так и бегали в глазах мистера Гоффмайера, свидетельствуя о том, что он, похоже, просто издевается над строго соблюдающей диету красоткой. Впрочем, Бриджит все приняла за чистую монету.
— Ну что же, неудобство легко исправить, — ничуть не растерялась юная хищница. — Мы выпьем тут кофе, а потом поедем в одно прелестное местечко, где подают маринованную говяжью вырезку, запеченную на решетке в маленькой жаровенке. Восторг! Прелесть! Неземное наслаждение! Уверена, вам понравится…
— Нет, извините, мне пора! — быстро сообщила Эллен, поднимаясь.
Невыносимо будет смотреть, как Бриджит напропалую кокетничает с этим великолепным тевтонцем, и дает ему свой телефон, и договаривается о следующей встрече, — что бывало уже не раз. А она сидит, дура дурой, со всей своей вульгарной внешностью и толстой задницей, в дурацком коричневом платье, способном вызвать судороги отвращения даже у сексуального маньяка, и служит выигрышным фоном своей великолепной, незакомплексованной подружки… Ну, уж нет. Только не в этот раз.
— Извините, мне надо идти, ждет одно неотложное дело, никак нельзя его отменить, рада бы, да не могу. Всего хорошего, очень приятно было познакомиться, всего доброго, всего доброго…
Сгорая от неловкости, Эллен отступила к двери, вышла в коридор, повернулась и быстрым шагом направилась к выходу из магазина.
— Ах, прошу прощения, она у нас немного странная… — донеслось до нее.
Эллен проглотила нецензурное ругательство, сбежала по лестнице и решительно дернула ручку двери.
Выйдя на улицу, она обнаружила, что забыла на столике в кафе сумочку с ключами.
Двумя часами позже девушка мрачно сидела на ступеньках собственного дома и ждала Бриджит. Конечно же ветреная подруга сейчас ворковала с этим загорелым образчиком мужской красоты, украшенным дорогущими часами, и, даже если удосужится подобрать сумочку, вернет ее не скоро. Звонить в кафе как-то глупо. А домой попасть очень хочется.
Эллен тяжело вздохнула, поднялась, обошла еще раз вокруг дома и подергала оконную раму кухни. Заперто.
— Удивительно, как это я не забыла запереть окно. Когда не надо, пожалуйста, все окна нараспашку, залезай, кто хочет. А вот сейчас — дудки, — сказала она себе и пошла проверять окно спальни.
Заперто. Окно гостиной… Ну, слава богу, приоткрыто. Эллен огляделась по сторонам и, недолго думая, толкнула раму, поддернула мешавшее платье выше колен и подтянулась на руках. Через несколько секунд предприимчивая взломщица уже оказалась у себя дома. Хорошо, что соседи не видели. Хочется надеяться, что не видели…
— Хорошие девочки попадают на небеса, — с сумрачным видом процитировала она английскую пословицу, слезая с подоконника на небесно-голубое ковровое покрытие гостиной. — А плохие… плохие лазают в окна. Только они обычно делают это в брюках, на худой конец в спортивных костюмах.
Нашарив на шкафу красную квадратную пачку сигарет «Данхилл», Эллен облегченно плюхнулась в обтянутое синим бархатом кресло и закурила. Настроению полагалось оставаться на отметке «ниже нуля», но девушка вдруг поймала себя на том, что безотчетно улыбается.
В ее размеренной, довольно скучной жизни практически не оставалось места приключениям, если не считать тех, что сыпались на голову вследствие ее ужасающей рассеянности. Но в их числе обычно не встречались атлетически сложенные зеленоглазые красавцы.
Неважно, сказала девушка себе. Хотя… как приятно. Надо было остаться попить кофе. А потом взять и нахально поехать в ресторан. Наплевать на приличия и благовоспитанность — от них одни проблемы. Вот Бриджит никогда не руководствуется приличиями — она делает всегда то, что захотела в данный момент ее левая нога. И слывет при этом очаровательной сумасбродкой. А я — совестливой занудой. Ко всему прочему, всем отлично известно, что я не очень-то нравлюсь мужчинам.
Она горестно вздохнула, припомнив редкие, но язвительные замечания по поводу своей фигуры и внешности, которые делал ее официальный жених Эдвард Фэлькон, сын близкой, точнее самой близкой подруги миссис Дэвис, матери Эллен. Дети двух престарелых матрон с детства оказались обречены на то, чтобы соединиться узами брака. Да что там узами — цепями, кандалами, наручниками! Состоятельные матушки и слышать не хотели о том, что их дети самостоятельно изберут себе спутников жизни. Так что бедняги, не особенно любящие друг друга, тянули предсвадебную волынку как только могли, по молчаливому согласию предпочитая встречаться время от времени, изображая пылкую влюбленность.
Конечно, сам Эдвард являлся образцом утонченности и благовоспитанности, всегда безупречно одет… только спортом ему бы не мешало заняться. Впрочем, Эдвард неплохо играл в гольф… «Все в тебе как-то слишком», — сообщал он время от времени. И Эллен мучилась совестью и надевала платье поскромнее. «Иметь такую пышную фигуру не принято, не сесть ли тебе на диету?» И она месяцами изводила себя голодом. «Губы пухлые, как у какой-нибудь вульгарной актрисульки, а прическа привлекает нескромные взгляды». И бедняжка использовала самую бледную помаду, а волосы при помощи сотни шпилек стягивала в гладкий пучок.
Эдвард считал дамские журналы непереносимой пошлятиной. Его мать не терпела кошек, собак, хомяков, лошадей и ящериц. Девушка не покупала журналов и не держала домашних животных. И все равно все были ею недовольны.