— А, да, конечно. — Миранда задумалась, почему в памяти лучше всего сохраняются вещи сравнительно важные. Тони явно помнил ту ночь во всех подробностях. Миранда ее практически вычеркнула.

— Так может быть, ты?

— Э-э, ну, Тони…

— Теперь, когда ты увидела мой дом, увидела, что я делаю, как я живу, — Тони осмелился поднять глаза. — Миранда, ты будешь жить, как принцесса, все, чего захочешь, все, все будет твое.

Конечно же, именно принцессой она и мечтала стать в детстве, и по возможности сказочной. И вот, налицо имелся принц в собственном замке, он хотел подарить ей весь мир, и она поняла, что, случись это несколько недель назад, до Фердинанда, она бы, наверное, согласилась. Я имею в виду, что принц может быть немного со странностями, но ведь мужчины рождены для того, чтобы их перевоспитывать, не так ли? Нет, увы, как ни старайся, Фердинанда из него не получится. Миранда взглянула в его по-собачьи молящие глаза.

— Тони, я хотела бы. Для меня все изменилось, для меня, как бы сказать, раздвинулись горизонты. — Уже говоря это, она понимала, что схема «мы друг другу не подходим» не подействует, у Тони, похоже, столько денег, что можно перевернуть весь мир, если только она захочет. Она обратилась к своей коллекции способов дать отставку, в свое время у нее были возможности испытать их на себе, и выбрала самый худший, совершенно неоспоримый «дело не в тебе, а во мне». — Я не смогу сделать тебя счастливым, я слишком требовательная… — Миранда ненавидела себя за эти сползающие с ее языка слова. — Ты заслуживаешь лучшего, какая-нибудь хорошая, славная девушка действительно сможет тебе дать…

Признаюсь, мне не хочется продолжать. То, что она говорила, вызвало у нее стыд за себя, а у Тони — слезы. Он заплакал, повернулся и ушел. Миранда проводила глазами огонек его свечи, исчезнувший в холле, и на мгновенье подумала — что же Фердинанд не нашел дороги в ее комнату? Боже, как бы она хотела, чтобы он был здесь!

Рассвет прорвался в Тиватский залив как сквозь девственную плеву, пролив кровавый солнечный свет на тихие воды и окрасив высоко на склонах белые снежные простыни в ярко-алый цвет. Что-то пришло сюда извне, что-то возмутило целомудренный покой этой не испорченной цивилизацией земли. Что-то большое и длинное, твердое и мокрое.

Серый линкор под знаком «Юнион Джека» и натовского глобуса, вьющихся на ветру, застыл у входа в залив. Огромный, безмолвный и грозный, он встал на якорь в соответствии с самым вольным толкованием границы территориальных вод Черногории. Его орудия задирались в небо как утреннее свидетельство мощной военной потенции.

— Красная заря на голубом небе, — пробормотал Фердинанд, обозревая панораму в бинокль. — Как нам назвать эти краски? Крапп Маррена и Ляпис Лазурь?

Фердинанд протянул бинокль Тони. Еще до рассвета разбуженные офицером из сербской гвардии Тони, они поднялись в горы к наблюдательному пункту, откуда был замечен корабль. С этой точки, расположенной высоко над прибрежными лесами, хорошо просматривались дали Адриатики. Тони поглядел на линкор в бинокль.

— Думаете, они это всерьез?

— Может быть, просто хотят запугать нас.

— Они не посмеют высадить войска, — сказал Тони, — если не хотят спровоцировать самый кровавый балканский кризис с тех пор, как эрцгерцог Фердинанд прокатился в Сараево.

Фердинанд не был настолько в этом уверен. Он знал, что просто так они не уйдут. Что-то готовится. Он еще раз вгляделся вдаль, нет ли там других кораблей, но молчаливой угрозой виднелась только эта стальная коробка, наполненная людьми, которых он когда-то с гордостью называл своими коллегами.

— Не тревожьтесь, они пришли не за вами, они пришли сюда только ради одного, — опустив бинокль, Фердинанд серьезно смотрел на Тони. — Взять меня.

Кивнув, Тони тоже обшарил биноклем горизонт.

— А я, — продолжил Фердинанд, — через день-другой уезжаю.

— Когда предполагаете?

— Зависит от ответа на мое письмо.

Спускаясь обратно через лес, оба мужчины молчали. В качестве прелюдии к разговору, к словам, которые ему не совсем удобно было бы высказать, Тони начал шаркать ногами и заикаться.

— Она… она очень мила, правда?

— Кто? — спросил Фердинанд, как будто и так не знал.

— Миранда. Она… э-э, необыкновенная.

— Да, она очень славная. Это не вяхирь там воркует?

— Я… я в самом деле люблю ее.

— Он. Сто лет их не слышал.

— Фердинанд, я, я всегда любил ее.

Фердинанд остановил Тони, отечески положив руку на плечо:

— Вы ей сказали?

— Я, ну да, прошлой ночью.

— Прошлой ночью? Вы виделись с ней прошлой ночью? — В глубине этого темного леса шевельнулся монстр, и глаза его сверкнули зеленым.

— Да, я пришел к ее двери.

— И что дальше?

— Что дальше? Ну, я попросил ее, если захочет, остаться здесь.

— И что она сказала?

Тони вдруг глянул Фердинанду в глаза:

— Знаете, я думаю, что это витютень.

Фердинанд почувствовал, что к нему вернулось дыхание.

— Кажется, сейчас еще не время…

Остаток пути вниз они проделали, прикидываясь орнитологами.

Хотя на протяжении дня наблюдатели сообщали обо всех до одного движениях на борту линкора, казалось, что корабль встал на стоянку для рутинной морской практики.

После обеда Тони, извинившись, ушел в свой компьютерный кабинет, и Фердинанд с Мирандой наконец-то остались наедине. В поисках интимной обстановки они поднялись по винтовой лестнице, которая вела на крышу дома. Наверху, высоко над миром, в своих личных небесах, они уселись рядом на черепицу крутого ската часовенки и смотрели вдаль на залив.

Поскольку сидели они все равно слишком низко, чтобы увидеть за гористым мысом, ограничивающим залив, военный корабль, Фердинанд молча размышлял, нужно ли говорить ей, что он там. Она казалась такой счастливой. Разве можно ей сейчас сказать что они, собственно, никуда не убежали? Что враги не побеждены, а просто собирали силы? В следующий раз, что бы они ни предприняли, удар будет в сто раз сильнее, чем раньше. Не то чтобы ему никогда не доводилось бывать в подобных ситуациях, ожидая нападения врага, глядя, как двинулся Бирнамский лес[63]; он сотни раз переживал такое выворачивающее кишки ожидание, но затишье именно перед этой бурей не было похоже на другие. Теперь ему было что терять. Если бы в какой-нибудь момент его карьеры разведчика ставки оказались столь же высоки, он бы ни за что не дожил до этого дня. Предчувствие, предощущение неизвестной каверзы противника бурлило внутри него, словно нагнетая давление, чтобы его взорвать.

— Великолепный вид, да? — произнес он, созерцая окрестности и изображая глубокий умиротворенный вздох.

Миранда кивнула.

— Я люблю тебя, — в который раз сказала она. — Люблю, очень люблю.

Взор ее широко раскрытых глаз лихорадочно блуждал по его лицу, будто она могла вобрать его в себя, как-то сохранить в себе его целиком.

Миранда без предупреждения навалилась всем телом сверху на Фердинанда, прижала его голову к черепице, целуя его страстно, с упрямым вожделением, желая только одного — обладать им.

Она положила голову Фердинанду на грудь и слушала стук его сердца, их сердец. Удары сливались в блаженно-безмятежном ритме. А потом к ним подметался другой звук. Всхлипывающий звук.

Миранда оглянулась на дверь лестничного колодца. Там был Тони. Он стоял в дверном проеме, сгорбившись, слегка присев, судорожно сжимая колени и страдальчески приложив к животу руку с листком бумаги. Он плакал как ребенок, рыдания сотрясали его, лицо покраснело; по щекам текли слезы, и кулаком он без конца их размазывал, точно мог вместе со слезами стереть и сам свой плач, и его причину.

— Я пришел, — сумел выдавить он, — пришел сказать, что вам прислали e-mail.

Посмотрел на Фердинанда. Листок бумаги выпорхнул из его руки. Тони повернулся и начал спускаться по лестнице, захлопнув за собою дверь.