Изменить стиль страницы

— А как насчет тебя, молодой человек? Я была бы не прочь, если бы ты устроился в тех комнатах. На самом деле, — добавила она, вся воплощенное озорство, — я не возражала бы, если бы ты устроился на половине моей внучки. Тогда у нее появится какое-то занятие помимо хлопот обо мне.

Кэтрин вся сжалась на своем деревянном стуле, услышав унизительное замечание бабушки.

Улыбка Лукаса отразилась в его глазах, и он на секунду сжал плечо бабушки Брайтон.

— Вы знаете, для седовласой женщины у вас изобилие потрясающих идей.

— Как насчет десерта? — спросила Кэтрин с набитым хлебом и ветчиной ртом, чтобы как-то остановить бабушкины фантазии.

Собеседники воззрились на нее в удивлении, потому что каждый еще держал в руке по половине сэндвича.

— Я не имею в виду — прямо сейчас, — вывернулась она, — а когда вы закончите.

Не получив ответа, она уткнулась в свой салат, чувствуя себя не в своей тарелке и вообще лишней.

Ида тоже замолчала и занялась салатом. Лукас жевал свой сэндвич, время от времени поглядывая на покрасневшую Кэтрин.

Поведение Лукаса, она теперь поняла, было не чем иным, как добродушной насмешкой. Он все время поддразнивал, болтал о пустяках, не теряя при этом чувства меры и такта, что так противоречило его далеко не утонченной внешности.

Наконец Лукас спросил у бабушки о ее молодых годах, и Кэтрин облегченно вздохнула, жалея, что не додумалась до подобного вопроса сама — и немного раньше. Так бы она избавила себя от возникшего неловкого разговора.

Покончив с обедом, Лукас отказался от десерта и вернулся к работе. Кэтрин упорно поддерживала совершенно невразумительную беседу с одной целью — чтобы бабушка снова не заговорила о Лукасе.

Показав Иде дом и окрестности, Кэтрин предложила выехать пораньше, чтобы не попасть в пробку. Но такая смехотворная отговорка была совершенно неубедительной: проехать по дорогам без проблем стало невозможно в любое время суток.

Едва бабушка поднялась на ноги, как небеса огласились раскатами грома. В окно Кэтрин увидела ветвистую вспышку молнии, налетел ураганный ветер, согнувший верхушки деревьев. Кэтрин заколебалась. Из-за надвигающейся грозы разумнее оставаться дома.

— Бабушка, может, ты останешься на ночь? — попыталась она уговорить Иду.

— И оказаться здесь запертой, как в тюрьме? Кэтрин, я уж лучше поеду домой, — ответила та, подхватывая книжку, которую взяла в дорогу.

В дверном проеме показался Лукас.

— Похоже, надвигается буря.

— Я знаю, — согласилась Кэтрин. — Я хотела, чтобы бабушка осталась, но…

— Вы, двое! — стукнула Ида кулаком по ноге. — Вы хуже целой своры старых кумушек со своим беспокойством обо мне. Что может случиться? Молния, что ли, в меня ударит?

Кэтрин покачала головой и подхватила свою сумочку.

— Заприте дверь, если уедете до моего возвращения, — попросила она Лукаса, а потом повела бабушку на выход.

Ида шла на шаг впереди, и поэтому первая толкнула входную дверь, обтянутую сеткой. Но порыв ветра рванул дверь на себя. Старушка не удержалась, упала и покатилась вниз по деревянным ступенькам.

Когда Лукас услышал вопль Кэтрин, он мгновенно возник рядом.

Увидев у подножия лестницы скрючившуюся фигурку, Лукас почувствовал, как сердце сжимают тревога и страх. Не сломала ли Ида шею? Жива ли она?

— Бабушка! — наконец очнулась Кэтрин и, добежав до бабушки, принялась звать ее сквозь слезы. — Она жива? — дрожащим голосом задала Кэтрин вопрос Лукасу.

С губ Иды сорвался стон. На дорожку упали первые капли дождя, и воздух наполнился запахом влажной пыли.

— Кэтрин, звони девять-один-один, — коротко приказал Лукас, — она приходит в себя, но мы не можем рисковать. Она уже не в том возрасте.

Кэтрин умчалась в дом, а Лукас склонился над бабушкой, надеясь, что она пострадала не очень серьезно.

— Что случилось? — спросила она в замешательстве.

— Вы упали с крыльца, — объяснил Лукас.

— Ветер. Я помню, он вытащил меня из дома.

Ида пошевелилась и издала душераздирающий стон.

— Что у вас болит? — спросил Лукас.

— Все. — Она попыталась опереться о землю, чтобы встать. — Помоги мне — не зря же нарастил себе такие мускулы.

— Лежите спокойно и не двигайтесь.

Ида не стала спорить. Лицо ее кривилось от боли. Лукас поднял ее голову повыше и положил на сгиб своего локтя, внезапно почувствовав, как на глаза начинают навертываться непрошеные слезы. Господи, разве с тех пор, как умерла его мать, он плакал хоть раз?..

Как Лукас ни пытался успокоить Кэтрин, она продолжала мерить шагами приемную «Скорой», явно не в силах прийти в себя.

— На рентген требуется время, — говорил он в который раз. — А то, что ты ходишь туда-сюда, не поможет. Постарайся расслабиться.

— Да, тебе легко говорить. Она не твоя бабушка.

— Нет, но она мне нравится, — ответил Лукас и сам поразился собственным словам.

Кэтрин тоже остановилась и посмотрела ему в лицо — прямые темные брови только подчеркивали, какие у нее грустные сейчас глаза.

— Прости, Лукас. Ты так добр, а я вымещаю на тебе свое беспокойство и раздражение.

И она закрыла лицо руками.

— Кэтрин, во всем виноват ветер. Ты тут ни при чем. А потом, вспомни: ты предлагала ей остаться на ночь.

Он всей душой хотел успокоить, хотел обнять девушку, но знал, что не может. Для нее он всего лишь плотник. Он ничего не рассказал ей о себе, а если она узнает правду, то воспримет ее как предательство.

Кэтрин отвела ладони от щек со следами слез. Лукас поймал ее за руку и заставил сесть на стул рядом с собой.

— Тебе не в чем винить себя.

— Ничего не могу поделать, — ответила она. — Я должна была идти впереди и придержать дверь. А она меня обогнала.

Тихий смешок поднялся в груди Лукаса.

— Я знаю твою бабушку всего несколько часов, но уже понял, что она всегда поступает так, как сама захочет.

Слабая улыбка возникла на губах Кэтрин, и она кивнула головой.

— Ты прав, она хуже двухлетнего младенца. Их-то ты хоть можешь уложить спать или сдать на руки няне.

— Или отшлепать, — добавил Лукас, обрадовавшись, когда глаза Кэтрин наконец заблестели.

— Точно, но бабушка просто невыносима.

— Невыносима, но и неотразима. Ты ее все равно любишь. Я вижу и завидую.

Кэтрин удивленно нахмурилась.

— Чему?

— Тому, какие теплые отношения в вашей семье, — пояснил Лукас, вспомнив своего холодного отца и всегда одинокую мать.

Кэтрин молча смотрела на него, и с каждой секундой ее лицо хмурилось все сильнее.

— А у тебя никого нет? — наконец спросила она.

— Нет, мой отец жив, но между нами нет близости.

В груди Лукаса опять все сжалось.

— О. — Кэтрин долго смотрела на Лукаса. — Как жаль.

И она коснулась его руки, утешая и жалея.

— Родственники Иды Брайтон, — прогремел чей-то голос.

Кэтрин вскочила на ноги и поспешила к врачу, стоящему в дверях. Он встретил ее на полпути и вывел в коридор.

Лукас остался сидеть и следить, как двигается за прозрачной перегородкой Кэтрин, как колышутся волны ее волос. Вот ее фигурка напряглась, когда она слушала врача, потом кивнула, метнула взгляд на Лукаса и снова повернулась к собеседнику.

А Лукас думал о ней. Она напоминала ему красивую, пушистую кошку, которая в одну минуту шипит и выпускает когти, а в следующую — запрыгивает на колени и сворачивается в мурлыкающий клубок. Кошка. Да, именно так.

Наконец Кэтрин снова возникла перед ним, крепко сжимая пальцами ремень сумочки. В глазах — глубокая озабоченность.

— Ну что? — спросил Лукас, поднимаясь ей навстречу.

— Перелом бедра. Операция утром. — На ресницах Кэтрин заблестели слезы. — Как мне сказать родителям? Они ужасно расстроятся.

— А может, лучше не говорить, пока не пройдет операция? — предложил Лукас. — Подожди до завтра, а там станет проще.

Кэтрин смотрела в пол.

— Ты не знаешь моих родителей, — наконец выговорила она.