Вместе с тем историк привел взгляды, как он их всех именует, антинорманистов, видевших в варягах финнов (В.Н.Татищев, И.Н. Болтин), хазар (Г.Эверс), готов (И.С.Фатер), литовцев (Н.И.Костомаров). По его словам, С.М.Соловьев придерживался «среднего мнения», считая варягов не каким-то народом, а «сбродной, разноплеменной» дружиной, «с преобладающим, однако, скандинавским элементом и под предводительством норманских вождей». В целом, как заключал Загоскин, многолетняя борьба норманистов и антинорманистов принесла, даже своими крайностями, «великую услугу» нашей науке, «дав толчок к пересмотру и критике летописей и других, как отечественных, так, в особенности, иноземных источников»[260]. Западноевропейская наука после В. Томсена не могла видеть в антинорманистах профессиональных специалистов. Так, в 1899 г. славист Т. Маретич в популярной книге «Славяне в древности», вышедшей в Загребе, категорично сказал, что между ними, кроме С. А. Гедеонова, «нет ни одного настоящего ученого; все остальные - лишь дилетанты в исторической науке»[261].

В 1908 г. А. А. Шахматов утверждал, что «научное изучение древней русской истории начато великим Шлецером. Им были намечены вопросы, подлежавшие дальнейшей разработке, им были определены способы и приемы исследования. После Шлецера в основание исследования должна была быть положена критическая разработка древнего текста, а этой разработке должно было бы предшествовать восстановление текста по дошедшим до нас данным». В 1909 г. Ф.Тарановский, обратившись к наследию Ф.Г.Штрубе де Пирмонт, отметил, благодаря какому способу он «добыл» «новые» доказательства норманской теории, которыми затем оперировали в науке: «Получается... заколдованный круг: национальность варягов служила предпосылкой заключения о заимствовании постановлений Русской Правды у германских народных законов, а затем «изумительное» сходство с ними Правды служило одним из доказательных средств установления национальности варягов».

Г. Эверс, в свою очередь, считал, что заимствование Русской Правдой из германского первоисточника не связано с этносом варягов и объясняется исключительно близкими отношениями (торговыми и культурными), которые существовали между восточными славянами и немцами издавна. М.П. Погодина ученый представил в качестве наиболее ревностного сторонника германского происхождения древнерусского права, который считал научной ересью мысль о том, что Русская Правда является памятником славянского права, и убеждавшего, что сходство этого памятника со скандинавскими законами доказывает скандинавское происхождение варяго-русов. В адрес Н. А. Полевого Тарановским было сказано, что он, признав рассказ летописи о призвании варягов баснословным, видел в нем лишь свидетельство такого же завоевательного распространения норманнов, какое имело место и в Западной Европе[262].

В 1911 г., т. е. в год празднования двухсотлетия со дня рождения Ломоносова, М.В. Войцехович, превознося его как «великого патриота», упорно боровшегося против немецкого засилья в Академии наук, низвел его воздействие на историческую науку к знаку «минус». Ибо он не имел твердых исторических знаний, «оставленное им историческое наследие несравненно ниже его, - можно сказать даже более, - ниже века и исторической мысли его некоторых современников», «в своих исторических взглядах он... как будто даже попятился назад, стал открещиваться» от новых, скромных приобретений русской исторической науки, которые «находим у Миллера и еще в большей степени у Шлецера», и объявил им «жестокую войну».

Так, диссертация Миллера, являя собой лишь скромную попытку научно разрешить историю первых веков русской истории, «подверглась настоящему разгрому со стороны неистового академика», защищавшего «совершенно противоположную точку зрения не по соображениям научным, а национально-патриотическим». И в целом, Ломоносов беспощадно критикует работы немецких ученых, «независимо от степени их научной основательности, а единственно с точки зрения русских интересов, русской чести и достоинства». Диссонансом к этим словам звучат другие слова Войцеховича, что по вопросам о народах, населявших в древности Россию, и славянских племенах он обнаруживает не мало проницательности, что некоторые частные вопросы получили у него «блестящее разрешение, несмотря на скудость тогдашних научных средств, а некоторые его догадки впоследствии получили научное подтверждение и сохранили силу доныне», и что предположения Ломоносова в области варяго-русских древностей «принесли свою долю пользы, внеся некоторые поправки в объяснение норманской школы и заставив ее сторонников основательнее аргументировать свои положения»[263].

В том же году В. С. Иконников, говоря, что у Ломоносова против Шлецера «преобладала национальная точка зрения» и принимая критику Шлецером «Краткого Российского летописца» Ломоносова, утверждал, что его «Нестор», очищенный от ошибок и вставок, является капитальным трудом в области изучения летописных текстов и самой истории русского летописания. Но при этом заметив, что в России не шли в издании летописей по пути, указанному Шлецером, и что он не изобретал правил исторической критики, а заимствовал их из оснований библейской и классической критики, находившейся в то время уже на высоте, что его комментарии в значительной степени «носят филологический характер» и что он «ограничил значение норманизма в русской истории». Рассуждая об объективности Шлецера, Иконников подчеркнул, что общий характер его критики скептический, отрицательный и что его воззрения, «а потом и Нибура нашли у нас полное выражение в так наз. скептической школе», и что «по тогдашнему состоянию научных данных и свойственному ему скептицизму, Шлецер отрицательно относился к широким выводам (Шторха) об обширной торговле Востоком и Балтийским побережьем через Россию»[264].

В 1912 году И. А. Тихомиров привел выводы, высказанные Ломоносовым против норманизма, и которые «в настоящее время сохраняют свою силу» в науке: отсутствие норманского влияния на русский язык, славянская природа названий Холмогор и Изборска, происхождение руси от роксолан, отсутствие в Скандинавии имени «Руси» и в скандинавских источниках информации о призвании Рюрика, поклонение варяжских князей славянским, а не норманским божествам, о широком значении термина «варяги». По мнению ученого, научная значимость антинорманизма Ломоносова заключается, прежде всего, в том, что он «первый поколебал одну из основ норманизма - ономастику... указал своим последователям путь для борьбы с норманизмом в этом направлении», окончательно уничтожившим привычку «норманистов объяснять чуть не каждое древнерусское слово - в особенности собственные имена - из скандинавского языка; после трудов Гедеонова количество мнимых норманских слов, сохранившихся в русском языке, сведено до минимума и должно считаться единицами; следовательно, одно из норманских влияний - именно в языке - отошло в область преданий и должно считаться окончательно сданным в архив» (при этом Тихомиров напомнил о мыслях Ломоносова об участии славян в великом переселении народов и в разрушении Западно-Римской империи, «в настоящее время сделавшиеся ходячими истинами»)[265].

В 1913 г. В.А.Пархоменко, говоря, опираясь на показания византийских житий святых Стефана Сурожского и Георгия Амастридского, о существовании в начале IX в. Руси Черноморско-Азовско-Донской, не имеющей отношения к норманнам, подчеркнул, что готская (готско-норманская) теория, выдвинутая Е.Е.Голубинским и модифицированная затем В.Г.Васильевским, явно тенденциозна и придумана «лишь для спасения норманской теории от ее краха, страдает запутанностью в объяснениях». Вместе с тем он подверг критике теорию А. А. Шахматова о двух волнах прибытия скандинавов на Русь[266], являющуюся новым вариантом той же готской теории. В 1914 г. Д. И. Багалей рассмотрел аргументацию А. А. Куника, изложенную в «Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen». Немного сказал он о В.И.Ламанском, раскритиковавшем этот труд, о литовской версии происхождения руси Н. И. Костомарова, от которой тот отказался. Готская теория как разновидность норманизма была выдвинута, по его словам, В. Г. Васильевским для выхода «из затруднений по поводу многочисленных свидетельств о черноморско-азовской руси», а в развитии данной теории А. С. Будилович выводил слово «русь» из готского.