Обручев относился к изучению мерзлоты очень горячо. Когда какое-то малосведущее начальство пыталось ликвидировать комиссию, Владимир Афанасьевич очень взволновался и написал немало докладных записок, доказывая необходимость этой работы.

«При том хозяйственном и промышленном освоении Востока и Севера, которое происходит невиданными темпами до наших дней, — писал он, — изучение вечной мерзлоты ни в коем случае нельзя сокращать, а следует во много и много раз расширить, предоставив исследователям в этой области широкую инициативу и как можно больше возможностей. А поэтому нельзя по чисто формальным причинам ликвидировать комиссию».

Стараниями Обручева и других ученых комиссия закрыта не была, и деятельность ее становилась все шире.

Огромный план ученых трудов, намеченный для себя Обручевым, постепенно реализовался. За первым томом «Истории геологического исследования Сибири» увидело свет третье дополненное издание «Полевой геологии» в двух томах. Нужда в этой книге была так велика, что через год последовало еще одно издание — четвертое. Вышел третий том «Пограничной Джунгарии» и второй том «Истории геологического исследования Сибири». А сколько статей на самые разнообразные темы в Большой Советской Энциклопедии, в научных сборниках, сколько карт, рефератов, рецензий!..

Нет, работа Владимира Афанасьевича не останавливалась, несмотря на его тяжелое душевное состояние.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В Гатчину приехала гостья — высокая худая женщина с проседью в стриженых волосах. В молодости, наверно, была красива, это видно и сейчас, когда ей под пятьдесят.

Знакомство началось с Ялты. Там жили родители первой умершей жены Владимира Владимировича. В 1918 году у них поселилась больная дочь с мужем, а Ева Самойловна Бобровская бывала в доме.

Перед тем как устроиться в деревушке Кикинеиз, Владимир Афанасьевич и Елизавета Исаакиевна недолго жили в Ялте и познакомились с Евой Самойловной.

Она была одинока. С мужем несколько лет назад рассталась. Жила в Симферополе, затем переехала в Москву, воспитывала сына, работала статистиком в Совете профессиональных союзов.

Приехав по делам в Ленинград, она встретилась с Владимиром Афанасьевичем. Он пригласил ее в Гатчину. Всегда внимательный к людям, и к приезжей отнесся радушно. Приятно было видеть, как гостья умело хозяйничает за чайным столом, ставит цветы в давно пустующие вазы. С ее появлением в доме стало как-то теплее, уютнее. Она не докучала длинными разговорами, не была навязчива и оказывала Обручеву множество мелких повседневных услуг, а он так долго был их лишен.

Ева Самойловна уехала, но, когда Владимиру Афанасьевичу приходилось бывать в Москве, он с ней виделся, а в начале 1935 года, вернувшись из очередной поездки, сказал сыновьям:

— Мы с Эвой, — он говорил не «Ева», а «Эва», — решили пожениться.

Академию наук в то время перевели из Ленинграда в Москву, переехал и Обручев.

В столице он получил квартиру; окна ее выходили на заднюю сторону Большого театра. Здесь поселились Владимир Афанасьевич с Евой Самойловной, старший и младший сыновья с семьями. Только Сергей Владимирович остался в Ленинграде.

Второй поздний брак... В нем всегда есть что-то грустное. Он не согреет ни детским смехом, ни милыми каждому заботами об устройстве своего гнезда. Брак без тяжелых разлук, нетерпеливых ожиданий, ликующей радости встреч... Еве Самойловне суждено было узнать Владимира Афанасьевича в ту пору его жизни, когда человека на каждом шагу подстерегают болезни. Хворал он часто, потому что простужался в жаркой московской квартире с теплоцентралью. Но, в любой час проснувшись от кашля, он встречал беспокойный взгляд Евы Самойловны и слышал тихий голос:

— Тебе что-нибудь нужно, Владимир Афанасьевич?

Она была заботливой преданной подругой, очень тщательно входила во все мелочи хозяйства, оберегала здоровье мужа, следила за его режимом.

В доме, где жили Обручевы, когда-то размещались артисты императорских театров. Здесь было темновато, огромный массив Большого театра не давал солнцу проникать в окна. Но просторно — потолки высокие, комнаты большие. Кабинет Обручева очень походил на гатчинский. Те же лица Мушкетова и Зюсса на портретах, те же высокие шкафы с книгами.

Постоянные гриппы и воспаления легких заставили Владимира Афанасьевича послушаться врачей и бросить курить. Ему очень трудно было отказаться от спутницы его путешествий — трубки. Все время казалось, что чего-то недостает, по привычке он искал коробку с табаком, своим любимым «капитанским». Но Ева Самойловна была настороже...

Однако выпадали такие дни и недели, когда Обручев чувствовал себя хорошо и не отказывался от мирских удовольствий. У сына Владимира по четвергам собирались гости. Обычно немного танцевали, потом пили чай в большой столовой, и Владимир Афанасьевич часто выходил к столу.

С внучкой Наташей у него были приятельские отношения, но, всегда занятый, он не мог отдавать ей много времени. Погладит по головке, спросит, как дела, и скажет:

— Ну, иди, Наташенька, мне надо работать.

Иногда Обручев гулял с Наташей в Александровском саду. Один раз дедушка и внучка чуть не попали под машину, но дома никому об этом не сказали.

Случалось, что Владимир Афанасьевич в свободную минуту вырезал для Наташи бумажных зверей — искусство, когда-то веселившее его младших сестер, позднее сыновей... А для подросшей внучки он аккуратно собирал марки. Писем всегда приходило много, и коллекция марок у Наташи была богатая.

Изредка навещали знакомые. Бывал Евгений Владимирович Павловский с женой — талантливым геологом Натальей Васильевной Фроловой. Умная, живая Наталья Васильевна была ученицей Обручева по Горной академии и очень тепло относилась к своему учителю. Они подолгу беседовали, порой вместе раскладывали пасьянсы, а когда Наталья Васильевна и Павловский закуривали, Обручев с удовольствием дышал табачным дымом, выходя в переднюю, куда удалялись курильщики. Евгений Владимирович Павловский пишет в своих воспоминаниях:

«Ева Самойловна, отправляя Владимира Афанасьевича на заседание в Наркомат нефтяной промышленности, заботливо одевает его в теплое пальто, закутывает шею вязаным шарфом и строго наставляет меня не разговаривать в машине, чтобы не простудить Владимира Афанасьевича. Под влиянием этих напутствий мы молча спускаемся по лестнице, садимся в большой «персональный» обручевский автомобиль. Не успеваем мы обогнуть Большой театр, как Владимир Афанасьевич, сурово посмотрев по сторонам, неожиданно подмигнул, расстегнул пальто и, вытащив откуда-то пачку хороших папирос, уверенным жестом вскрыл ее и предложил Накурить. Дымя папиросами, мы стали обсуждать проблему байкальской нефти».

Работал Обручев всегда много, и когда был здоров, и когда лежал в постели. Он занимался «Историей геологического исследования Сибири», готовя к печати очередной том, писал полемические статьи, споря с профессором Тетяевым о «древнем темени Азии», заканчивал «Геологию Сибири», писал рефераты о научных работах, а получал он их множество и от советских и от зарубежных ученых.

В 1936 году умер президент Академии наук Александр Петрович Карпинский. Он был первым президентом, выбранным на этот пост уже в советское время. Карпинского очень любили. Имя его как ученого ставили в один ряд с такими корифеями геологической науки, как Лайелль, Мурчисон, Зюсс. Но Александр Петрович был не только «отцом советской геологии», не только блестящим знатоком любой области в своей науке, но человеком образованным очень широко. Он умер почти девяностолетним, и до последних дней работал, интересовался литературой, новинками искусства, промышленностью страны. Карпинский был тонким знатоком музыки, великолепно знал языки. И при этом он лучился добротой. Ненавидя небрежность, лень, он всегда готов был помочь тому, кто добросовестно работает, искренне любит науку.