Начальником копальского отряда был казачий полковник Абакумов. Он стрелял мелких птиц, приготовлял шкурки их и отправлял в Академию Наук. Список этих птиц потом использовал Чокан Валиханов, включив его в свой отчет Географическому обществу о поездке в Джунгарию.

Полковнику Абакумову поручено было отправлять время от времени серебро русскому консулу в Кульджу, для выплаты жалования сотрудникам консульства. Оно доставлялось в виде слитков, величиной с кусок туалетного мыла. Серебро отвозили казачьи офицеры копальского гарнизона. Однако, имея свои дома и хозяйства в Копале, они неохотно исполняли это поручение. Потанин предложил свои услуги и получил командировку в Кульджу. Два лета, проведенные в Семиречьи, уже познакомили его с природой центральноазиатских степей, с панорамами снежных хребтов, с бытом кочевников. Ему захотелось увидеть жизнь большого китайского города.

Григорий Николаевич отправился в декабре 1853 г. с двумя казаками и одним купцом, имевшим дела в Кульдже. Ехали девять дней на сменных лошадях, которых брали в киргизских табунах. С утра поймав и оседлав лошадей, ехали весь день до сумерек, а ночевали в ауле или в коше[14] пастухов. Киргизы-спутники были очень опытны в поисках ночлега. Впереди ничего не было видно кроме снега в долинах и на горах, а проводники уже намечали направление на какое-нибудь ущелье. Они замечали, откуда пахнет дымом. Подъехав ближе, начинали выть по-волчьи; из ущелья раздавался лай собак, и через полчаса путники сидели уже в коше, у костра.

На перевале через хребет Алтын-имель Потанина поразила разница ландшафтов по обеим сторонам хребта. Сзади лежала равнина, покрытая глубоким снегом, а впереди расстилалась желтая степь, почти без снега. Когда спустились с перевала, солнце стало так припекать, что пришлось снять шубы; в голубом небе заливался жаворонок. Контраст был так велик, что Потанину казалось, будто он въехал в другой мир. Позади осталась холодная Сибирь; он очутился в стране тепла и света; впереди тянулась более низкая горная цепь, и за ней — не то облака, не то бесконечная даль. Григорию Николаевичу представлялось, что он видит всю поверхность Китайской империи вплоть до Тихого океана.

Здание русского консульства в Кульдже стояло недалеко от города и было построено в китайском стиле, с загнутыми вверх краями крыши. Чтобы попасть в дом консула, нужно было пройти три двора, в которых помещались фанзы конвоя, прислуги и конюшни. Так строились дома китайских мандаринов. В третьем дворе находился дом консула и несколько флигелей с квартирами секретаря и помещениями для приезжих купцов.

Потанина поместили рядом с квартирой секретаря. Он прожил здесь неделю в ожидании почты для отправки в Россию. Консул Захаров снабдил его книгами. Это был ученый, впоследствии занявший кафедру манчжурского языка в университете.

Григорий Николаевич, впервые встретившийся с ученым, каждый день ходил к нему обедать и беседовать. После обеда они вдвоем совершали прогулку по дороге на запад. Консул всегда выбирал ее потому, что она на несколько минут приближала его к родине.

Китайский город, расположенный недалеко, беспокоил и привлекал своим шумом, доносившимся в консульство. С утра до вечера тысячи голосов гудели на разные лады, и Потанину очень хотелось знать, что там творится. Но самого города не было видно. Из консульства видны были только высокие зубчатые стены с башнями, окружавшие город. Григорий Николаевич, проводник и секретарь консульства отправились верхом в город. Через огромные ворота в одной из башен с тяжелыми, обитыми железом створами они въехали в узкую, пустынную улицу, шедшую зигзагами между глинобитными стенками, в которых кое- где были запертые ворота или калитки. Эта улица вывела всадников на центральную улицу, переполненную народом; по ее глубоким колеям, выбитым колесами, двигались два ряда двухколесных крытых повозок, один другому навстречу. Промежуток между колеями, возвышавшийся чуть ли не на целый аршин, был сплошь установлен столиками торговцев. Остальное пространство между стенами улицы и повозками было занято зеваками и покупателями, которые теснились вокруг разносчиков; последние несли разные товары на коромыслах и оглашали улицу криками, называя свой товар. На чашах коромысел видны были картофель, лук, капуста и другие овощи, глиняная посуда, куски угля; это были крестьяне из соседних деревень, продававшие свои продукты.

На столиках торговцев лежали груды мануфактуры, башмаки, разная галантерея, фрукты. К стенам были пристроены навесы и фанзы, в которых помещались лавки с теми же товарами, мастерские ремесленников, кухни; оттуда раздавался стук молотков по металлу, и доносились запахи угля, жарящегося сала и мяса.

Одежда китайцев, головные уборы с картонными, опушенными мехом чехлами на ушах у купцов, оригинальные повозки, где кучера сидели боком на оглобле у хвоста лошади или мула и понукали животное криками «тр, тр» или «и-и-и»,— все это было ново для Григория Николаевича. Кричавшая и движущаяся толпа была так густа, что всадники с трудом пробирались сквозь нее. Одна из лошадей задела лоток с яблоками, и фрукты посыпались на землю. Тотчас же несколько комков глины полетели в спины всадников, которые поспешили уехать, чтобы не вызвать осложнений.

Вскоре по возвращении из Кульджи в Копал Потанину пришлось ехать в Семипалатинск, куда его потребовал полковой командир Мессарош, назначивший Григория Николаевича полковым казначеем.

Мессарош был известен жестоким обращением с казаками. Григория Николаевича возмущало поведение Мессароша в полку, но он был еще недостаточно смел, чтобы заявить свой протест.

Не решаясь нарушить режим, установленный Мессарошем, он совершил ошибку, о которой потом жалел всю жизнь. Он приговорил двух казаков к телесному наказанию: слесаря мастерских, находившихся под его начальством, за постоянное пьянство он приговорил по просьбе его жены к 25 ударам розгами, а писаря канцелярии за неисполнение приказания — даже к 100 ударам.

Потанин присутствовал при экзекуции, которая произвела на него такое тяжелое впечатление, что он решил переменить место службы и поссорился с Мессарошем.

Атаман Сибирского казачьего войска перевел Потанина в полк, станицы которого были расположены в долинах

Алтая от Усть-Каменогорска до Бийска. Сначала он жил. в станице Антоньевской, где была главная квартира полка, которым командовал Романовский, украинец, большой добряк. В жаркие летние дни он призывал музыкантскую команду, по окончании упражнений на трубах, к себе на двор. Здесь ставили стол, покрытый скатертью, приносили миску с квасом, и полковник собственноручно готовил ботвинью и угощал музыкантов. Он простирал свою любовь и на животных: у него был ручной соболь, который ел из его рук и спал в шубе за спиной полковника, когда тот писал или читал за столом.

Григорию Николаевичу жилось в Антоньевке, конечно, несравненно лучше, чем под властью Мессароша. Он часто обедал у полковника, и они беседовали о событиях Севастопольской кампании. Неудачи под Севастополем приводили его в отчаяние.

Романовский отдал под команду Потанина сотню полка, стоявшую в станице Чарышской, куда Григорию Николаевичу пришлось переехать. Казаки этого полка представляли большой контраст с казаками Иртышской линии. Последние жили по соседству с киргизами, многие из станиц совсем не занимались хлебопашеством; главное занятие их была торговля с киргизами, у которых они скупали для перепродажи скот, шкуры, меха, войлок. Все они хорошо говорили по-киргизски, славились большими табунами.

Казаки Бийской линии по долинам Алтая занимались земледелием, были хорошими сельскими хозяевами, славились пасеками в сотни ульев. Они были добродушнее, ласковее, менее стяжательны, чем иртышские казаки, и менее, чем последние, переняли особенности быта киргизов. Иртышские казаки пили кобылье молоко и ели конину, чего не делали алтайские казаки. Отношения между офицерами и казаками у алтайских казаков носили отпечаток патриархальности; они не соблюдали строгостей армейской субординации. Офицеры выходили из той же казачьей среди и были связаны родством с простыми казаками. Например, дядя — простой казак, а племянник — есаул; дядя говорил племяннику «ты», а племянник дяде-казаку — «вы».