Монгольское обо

Спуск на север был не такой крутой; он шел по трем уступам и привел к большому озеру Даин-гол, над берегом которого возвышался остроконечный пик Мус-тау (т. е. ледяная гора), покрытый вечным снегом. Озеро было расположено среди холмистой местности, представлявшей морену, т. е. наносы, оставленные большим ледником, прежде спускавшимся с водораздела. Теперь в этой части Алтая сохранились только небольшие ледники и вечные снега, но Потанин отметил в разных местах, на обоих склонах, признаки прежнего сильного оледенения.

На стоянке у озера путешественники ловили руками рыбу в ключе по соседству; они нащупывали рыбу в берегах между камнями, куда она пряталась стайками. Экспедиция простояла здесь четыре дня, обмениваясь визитами с киргизским султаном Самерканом, который очень любил соколиную охоту, имел трех беркутов (орлов) и показал, как они охотятся на лисиц. Этот султан не был богат, имел мало верблюдов, которые с трудом переносят жизнь на высоком плоскогорье, примыкающем с севера к водоразделу Монгольского Алтая и занимающем весь угол между Монгольским и Русским Алтаем. Султан дал экспедиции нового проводника до г. Кобдо, который провел ее по более трудной и далекой дороге, выбранной путешественниками потому, что прямая была уже описана русским топографом.

На этой дороге Потанин вскоре отметил группу древних могил, которые приписывают исчезнувшему народу «чудь» и потому называют чудскими. Среди них стояла каменная баба с изображением лошади. Местность на высоком плоскогорье представляла степь со скудной растительностью; в лощинах были заросли карабуты. Вправо от дороги продолжались высокие скалистые горы водораздела с вечными снегами, у их подножия встречались озерки и старые морены. В одном месте, на дне ущелья, во множестве валялись рога и черепа архаров (каменных баранов); последних, а также горных индеек в этих горах водилось много.

На дальнейшем пути экспедиция встречала стада дзеренов, т. е. антилоп, распространенных по всей Центральной Азии и довольствующихся скудной травкой полупустынь. Эти красивые животные водятся стадами до сотни голов и бегают очень быстро — со скоростью 50—60 километров в час, так что и на автомобиле их можно догнать только после долгой гонки, когда они обессилят.

Высокое плоскогорье северной части Монгольского Алтая отличается сухим климатом, и зимой здесь почти не бывает снега; поэтому здесь много зимовок кочевников. Лесов почти нет, по долинам — низкий тальник (ива) и карабута, в котловинах — солонцы и болота, на плоских холмах между ними щетки скудной травы и колючки. На последних переходах к Кобдо экспедиция встретила вместо киргизов других кочевников — монголов-олетов; видны были их бедные юрты и пасущиеся сарлыки — помесь домашнего яка и коровы с длинной шерстью, приспособленная к суровому климату. На скалах видно было много горных курочек.

На этом пути экспедиция вынесла ночью сильную бурю, которая никому не дала спать. Юрта трещала, стрелы верхнего круга ломались; снаружи юрта была обхвачена арканом, а со стороны ветра был привязан тяжелый вьюк: подол войлока по стенкам юрты был обложен камнями. И несмотря на это, порывы ветра то и дело распахивали войлок и проникали в юрту. Всю ночь приходилось исправлять верхний круг и закреплять юрту.

В Кобдо экспедиция провела зиму с половины октября до конца марта, собирая сведения о русской торговле с Монголией, о жизни русских и китайцев в городе. Кобдо расположен на реке Буянту, на равнине, окруженной горами, за которыми на востоке лежит большое озеро Хара-усу. Город состоял из обнесенной зубчатой стеной и рвом крепости и торговой слободы. В крепости жил китайский губернатор и находились его ямын (управление), тюрьма, кумирня, кузница и сад. В слободе жили китайские и русские торговцы и были две кумирни. На окраинах города был расположен войлочный лагерь монгольской кавалерии и юрты бедных монголов, существовавших на «заработки у купцов. Против города, на другом берегу, стоял монгольский монастырь. Женщин и детей в городе почти не было. До недавнего времени китайцы, выезжавшие из провинций Китая в Монголию, Маньчжурию и Сибирь в качестве торговцев, ремесленников и рабочих, оставляли свои семьи на родине, куда они всегда стремились вернуться рано или поздно. В случае смерти китайца на чужбине, его родственники считали долгом вывезти гроб на родину. В ожидании отправки, иногда очень долгом, гробы стояли незакрытые в ограде восточной кумирни, под охраной бога загробной жизни — Чон-гуэ. Гробы у китайцев, впрочем, очень массивные, прочные.

Русские купцы приезжали в Кобдо только на лето, а на зиму оставляли вместо себя приказчиков, которым трудно было приспособиться к условиям китайской жизни. Дома в городе не соответствовали суровому климату. У них были большие окна, заклеенные бумагой вместо стекла, двери были плохо пригнаны, иногда вместо дверей висела занавеска. Вместо оштукатуренного потолка устраивалась плоская крыша из камыша или хвороста, покрытая сверху глиной, а снизу подшитая бумагой или бязью. Комната отапливалась каном — лежанкой из глины, занимавшей половину площади; в ней жгли аргал, т. е. сухой навоз, хворост, камыш, солому, но комнату она грела слабо; ее назначением было согревать спящих на ней людей. Кан был покрыт цыновкой, и китайцы спали на нем, подстилая только войлок или тонкий ватный матрац. Этот способ отопления распространен по всему Китаю. Дополнением его являлась жаровня с углем, часто дававшая угар. Китайские власти в Монголии не позволяли русским купцам строить свои дома; поэтому они начали ввозить маленькие железные печи, которые получили распространение и у китайцев и даже у монголов в юртах.

В китайских фанзах такого типа, с бумажными окнами, каном и железной печкой, экспедиция провела зиму. Во время зимовки развлекались посещением китайского театра, кумирен, китайских и монгольских празднеств.

В кумирне, находившейся в восточной части города, путешественники увидели статую божества загробной жизни Чон-гуэ (Эрли-хана у монголов). Лицо было сделано красивым и молодым, и черная борода из настоящих волос спускалась до половины груди; статуя была одета в пунцовый халат, на голове — старинный китайский убор из черного крепа с серебряными пластинками, которые торчали из-за ушей, как крылья мельницы. На столе перед статуей были разложены приношения верующих: целая туша барана, много «боби» — маленьких хлебцев, лепешек и пирожков; в маленьких медных сосудах, похожих на рюмки, горели свечи и курились тонкие палочки из оберточной бумаги, пропитанной какими-то благовониями. Стены кумирни были разрисованы картинами всевозможных казней, посредством которых людей отправляли в царство Эрли-хана: их вешали, рубили головы, пилили на полосы вдоль тела. У входа в кумирню стояла жаровня с углями, на которой богомольцы сжигали листы цветной бумаги с иероглифами; это были молитвы, которые таким образом возносились к небу. Некоторые поклонники приносили пачку ракеток, и в то время, когда они совершали преклонение перед божеством, падая ниц, кто-нибудь на дворе кумирни устраивал ракетную пальбу.

В начале ноября происходило чествование Эрли-хана. В этот день его статую торжественно переносили в другую кумирню. Утром, на рассвете, путешественники были разбужены грохотом больших медных тарелок, возвещавшим о начале торжества. В 10 часов утра от восточной кумирни появилась процессия; впереди бежали мальчики в шутовских длинных не по возрасту кафтанах; они несли знамена с изображениями драконов. Забегая вперед, они садились на корточки среди улицы, поджидая профессию. Во главе ее шли китайцы и монголы с большими деревянными колодками на шее; такие колодки надевали в виде наказания преступникам, но в данном случае это был добровольный подвиг мученичества. За ними шли два китайца в маскарадных зеленых костюмах с ажурными металлическими шлемами на головах. Они вели двух коней с красными седлами, обитыми атласом. За ними шли музыканты, и, наконец, окруженные толпой, двигались красные носилки со статуей Эрли-хана. Сбоку, поддерживая их одной рукой, шел дряхлый кривой старик в чиновничьей шапке это был городской палач, главный служитель кровавого божества.