Он застонал, уткнулся лбом в стену рядом с ней, сотрясаясь всем телом, но отчаянно продолжал бороться… бороться с Хелен, бороться с собой. А потом с приглушенным проклятьем стиснул ее плечи, столкнул тяжелую шубу и сбросил на пол. Засунул пальцы под лямки бархатного платья и потянул их вниз, внезапно обнажая искусительницу до пояса. В сумрачном холле Хелен едва не запаниковала.

– Пытаешься запугать меня, Рафферти? – прошептала она, невольно прикрываясь руками. – Ничего не выйдет.

– Да где уж мне, – пробормотал он.

Стащил наряд по узким бедрам к лодыжкам, и на Хелен остались только практичные белые хлопковые трусики и светлые шелковые чулки, сползшие до колен.

Рафферти сгреб ее в объятья и рванул к себе, она обвила его ногами, ухватившись за широкие плечи, он снова горячо и неистово поцеловал ее, сдавливая тонкую талию, сминая, прижимая… Хелен всем своим существом ощущала его жар и твердость.

Все-таки исступленный напор немного пугал. Она смутно осознавала, что должна держать себя в руках, но ничего не получалось. Хотелось упиваться давлением мужского тела, прикосновением оголенной груди к могучему обнаженному торсу. Хотелось упасть в огромную пустую кровать и сполна получить все то, чего она ждала двадцать девять лет. Рафферти оказался нужным мужчиной в нужном месте и в нужное время, даже если упрямо отрицал очевидное.

Хелен льнула к нему все теснее, лихорадочно тиская плечи под шерстяным пиджаком. А потом он прервал поцелуй, подхватил ее и внес в квартиру. Она закрыла глаза, надеясь очутиться в спальне.

Вместо этого Рафферти бесцеремонно сбросил ее на диван, не предпринимая попыток нырнуть за ней на просторные подушки.

Полуголая, Хелен чувствовала себя уязвимой – такой она никогда раньше не представала перед мужчиной – и, затаив дыхание, выжидающе таращилась на Джеймса.

Рафферти стоял, как скала: галстук по-прежнему на месте, лицо напряженное и мрачное, грудь учащенно вздымается.

– Хелен, не стоит этого делать, – жестко и зло процедил он. – Тебе это прекрасно известно.

– Ты меня не хочешь? – поежившись, спросила она несчастным голосом.

Рафферти выругался. Крайне невежливо, абсолютно не по-джентльменски, такими выражениями, которые могли бы вогнать в краску даже ее крутых братцев.

– Черт побери, Хелен, у тебя вообще отсутствует чувство самосохранения? – наконец проскрежетал он.

– Сейчас не до самосохранения. Я влюблена в тебя.

Признание ужаснуло его почти так же, как потрясло ее. Хелен не осознавала своих чувств, пока не произнесла вслух заветных слов, но мысль показалась удивительно правильной.

– Хелен, ты не понимаешь, что говоришь, – отрезал Рафферти, свирепо взъерошив волосы. – Ты же меня совсем не знаешь.

Прокурорша вдруг обнаружила, что, черт возьми, существует предел ее храбрости. Предел тому, сколько раз она может предлагать и сколько раз ее можно отвергать. Вспыхнув всем телом, Хелен вскочила с дивана и попыталась прикрыться.

– Прости, – жалко пролепетала она. – Не хотела тебя смущать.

Рафферти поймал страдалицу, когда она почти прошмыгнула мимо, и сжал в жестких сильных руках.

– Я просто стремлюсь сделать так, как будет лучше для нас обоих. Впервые в жизни хочу поступить достойно.

– Как мило с твоей стороны, – прошипела Хелен, ненавидя закипевшие в глазах слезы. – Позволь мне одеться.

Она попробовала отстраниться, теперь уже охваченная яростью, возмущением и стыдом. Впервые удалось вкусить настоящей ослепляющей страсти, впервые приоткрылась дверь в дивный новый мир, но сейчас Хелен пришла в себя и мечтала только об одном – сбежать. От него, от самой себя.

Рафферти не отпускал. Тысячи эмоций отражались на обычно невозмутимом лице, а затем он замер в своей угрожающей привлекательной манере.

– Я старался, – пробормотал он больше себе, чем ей: и виновато, и дерзко, и умоляюще. – Черт возьми, я старался.

Потом подхватил Хелен на руки.

Но прокурорша воспротивилась и отчаянно забарахталась в крепких объятьях.

– Я передумала, – заявила она. – Не так уж сильно я тебя хочу, в конце концов.

– Правда? – сухо поинтересовался он, поцеловал уголки рта, пропутешествовал губами по линии подбородка и скул и прильнул к бешено пульсирующей жилке у основания шеи. – Помнится, кто-то говорил о любви.

– Что, черт возьми, я знаю о любви? – горько отреклась Хелен.

– Положись на меня.

Хелен внезапно затихла. Рафферти опустил ее на пол, и она нерешительно ухватилась за его галстук. На этот раз, старательно избегая пристального взгляда, развязала узел более ловко, хотя пальцы дрожали. Принялась расстегивать перламутровые пуговицы белой рубашки, очень медленно, одну за другой, пока не достигла пояса брюк. Затем наклонилась и провела губами по загорелой коже, поросшей жесткими волосками.

Рафферти шумно втянул воздух, и на миг Хелен испугалась, не слишком ли смело себя ведет. Но он ласково обхватил ее голову, и она, словно смакуя лакомство, стала рисовать языком крошечные узоры на плоском животе, вцепившись в тонкий кожаный ремень.

Джеймс отвел ее руки и каким-то образом уложил на диван, сумев мимоходом поцеловать. Толкнул на подушки, встал на колени, все еще полностью одетый, и дотронулся до упругой груди. Впервые Хелен касались столь интимно, твердые пальцы поглаживали напрягшиеся соски, страсть накатывала волнами, заставляя бедра выгибаться, лишая разума. За пальцами последовал рот, пьянящий и голодный, вобрал в себя нежные вершинки, и она еле слышно застонала от восторга.

Они так и не включили лампы, февральский день по-прежнему оставался серым и мрачным, но здесь, на старом диване, царили тепло и свет.

Рафферти потянул трусики по длинным ногам, оставляя чулки. Хелен ждала, что Джеймс снимет и свою одежду, но вместо этого он лег рядом, притягивая ее к себе. Она скользнула ладонями в расстегнутую рубашку, упиваясь жаром и силой мускулистого тела. Рафферти снова поцеловал ее, дерзко лаская языком, пируя и возбуждая. Хелен тонула в запутанном клубке ощущений, в сладости манящих губ, соски вжимались в жесткий торс. Больше ничего не хотелось в этой жизни – только губ Джеймса, только его рук…

Она невольно дернулась от испуга, когда он погладил ее между ног, и непроизвольно сжалась. На мгновение замерла, сомневаясь, что готова, но ненасытный возлюбленный продолжал мягко и умело уговаривать и отвлекать.

– Раздвинь ножки, Хелен, – попросил искуситель, целуя скулы. – Ну же, милая, не стесняйся. Раздвинь. Ничего не получится, пока у тебя стиснуты колени.

Легкая насмешка в голосе не очень-то понравилась Хелен.

Но разве можно устоять? Когда его рот соблазняет, когда руки пленяют и завораживают… Хелен раскрылась, совсем чуть-чуть, длинными пальцами Рафферти добрался до заветного местечка и проник во внутренний жар с такой интуитивной чуткостью, что она невольно всхлипнула.

– Вот это моя девочка, – прошептал Джеймс ей на ухо, покусывая мочку. – Просто расслабься, и все будет хорошо. Обещаю, больно не будет.

Остатки здравомыслия напомнили, что в первый раз всегда бывает больно. Но Хелен поверила и положилась на Рафферти, утопая в ловких и настойчивых ласках, выгибая бедра под опытной рукой, ожидая сама не зная чего – боли, страсти, смерти. Дерзким языком Джеймс ворвался глубоко в рот, бесстыдными пальцами – так же глубоко внутрь, давя, поглаживая, толкая, пока она внезапно не рассыпалась на куски, все тело напряглось, волна за волной в темноте накатывал фейерверк из звезд.

Хелен заплакала, стоило Джеймсу отстраниться. Она чувствовала себя полной дурой, но слезы текли ручьем, пришлось уткнуться лицом в сильное плечо, в белую рубашку, которую он так и не снял. Рафферти обхватил ее затылок, что-то нашептывая напряженным голосом, поглаживая хрупкую спину.

Она ощущала бешеный стук его сердца и дрожь, сотрясающую мощное тело, блестящее от испарины. Хотелось посмотреть на него, снова поцеловать, спросить, что будет дальше, но она не решалась. Кроме того, в крепких объятьях было слишком хорошо – Джеймс лелеял, успокаивал, утешал. Из них двоих только он знал, что надо делать. Поэтому можно довериться ему. Растаять в безопасности сильных рук и не сомневаться, что он позаботится обо всем. Расслабиться, отдохнуть…