— Вы должны спать. — прошептала она прерывисто и нежно.
Их глаза встретились, и что-то вечное и глубокое пролегло между ними. «Мое терпение и страсть подвергнутся испытанию, — решил Люк. — Но время летит так быстро». Пронзительная нежность охватила его сердце, смягчила рубцы.
— Поцелуй меня, chere, — прошептал он, рука скользнула к ее затылку.
Ариэль что-то сердито пробормотала, сопротивляясь властной руке, но Люк притягивал ее все ближе и ближе. Потом влажные робкие губы встретились с его и словно замешкались. От губ ее веяло прохладой, и Люк закрыл глаза, наслаждаясь сладостным вкусом. Он лежал спокойно, в дреме, забыв о боли, и Ариэль снова поцеловала его дрожащими губами. Это был всего лишь легкий намек на страстное желание…
Люк закрыл глаза, позволив приблизиться сну. Он хотел научить Ангела целоваться как женщина, а не как ребенок. Он дышал медленно и глубоко. Его Ангел был рядом и в безопасности, — и на время Люк разрешил себе уснуть так же крепко, как когда он был маленьким мальчиком.
3
Люк проклинал свою слабость, борясь с лихорадкой и болью. Он беспокойно дремал, просыпаясь от тихого похрапывания Сиама вместо возбуждающего сердцебиения Ангела.
Подушка пахла ее духами. Люк припал к ней, борясь со страстным желанием и одиночеством. Он никогда не просил, его гордость была выкована веками. Теперь он умолял ту, которую он хотел, как никакую другую.
Я хочу ее нежность и пылкость, ее резкость и чуткость. Я хочу эту сильную, заботливую женщину, которая будет страдать от чужой боли и бороться за свою честь.
Бледная кожа, лицо, похожее на сердечко, рыжеватые взъерошенные волосы, поцелуй ребенка, страсть женщины…
Он отбросил навязчивый мотив песни Смерти Тамала, Тамала. Его слабое тело поймало в ловушку ясный, быстрый ум. Он негодовал, что умирает. Забвение окружало честь его семьи. Гнев отца пронзил уставшую душу, пари проиграно.
Люк боролся с яростью Джейсона и своей собственной. Он заставлял мозг смириться. Тамала… Тамала…
Он нашел убежище в святая святых, в воспоминаниях о мягких, сладостных губах его ангела. В ее бездонной загадочности взгляда, в лавине золотых искр, сыпавшихся на него из ласковых, сияющих зеленым светом глаз…
Ангел околдовал меня. Я не могу расстаться с жизнью и потерять женщину, которую взял в плен.
Люк погрузился в забытье, избавившее от ужасной боли… Он грезил о том, как расстегивает замысловатые застежки на платье Ангела, помогает ей раздеться, о чудном сиянии ее глаз, когда они танцуют, занимаются любовью.
Я бы целовал ее шею, вдыхал запах духов и сладкий аромат кожи.
Люк в который раз вздрогнул от приступа боли.
Черт побери. Я не мальчишка, чтобы соблазниться мечтой о бесконечной любви. Катрина убила мои мечты. Она издевалась надо мной, ложилась с любовниками в мою постель, насмехалась своими победами над мужчинами. Любовь — или это похоть? — так или иначе заканчивается. В течение многих лет мне был не нужен никто, а сейчас я молю о мгновении с женщиной, которая сопротивляется мне.
Не привыкший к смирению. Люк почувствовал прилив ярости… Боль и лихорадка подкрадывались к нему.
Люк хотел поиграть с чаровницей, проверить ее страстность. Он застонал, загорелые пальцы .вцепились в простыни, когда он вспомнил о пари. Его тело выгнулось дугой от приступа боли. Он выиграет, он нашел ангела.
Разум ухватился за эту мысль. Она крепко засела в нем, заставляя сердце биться до следующего раза, когда он увидит ее.
— Сердце у меня, действительно, слишком доброе, — мрачно повторила Ариэль, сбросила с себя влажную, мятую блузку и швырнула ее на кровать. Она провела рукой по корсажу и приподняла тонкую шерстяную кофточку, которую носила под блузкой для тепла. В конце концов двое мужчин помогли ей выбраться из крепких объятий Люка, хотя он и протестовал. Но обессиленный после операции на бедре, он все же отпустил Ариэль. Капля настойки опиума в сладком жасминовом чае помогла ему забыться в беспокойном сне.
— Этот мужчина — чудовище, схватил меня, словно свою собственность. Посмотри на мои волосы. Они абсолютно растрепаны, и это после стольких усилий, потраченных на косы. Проклятье! Я действительно поцеловала его, чтобы успокоить. Он вовсе не беспомощен. Затащил меня в постель так искусно, словно ребенка. Я думаю, если бы не болезнь, этот джентльмен был бы еще более самонадеян и бесконтролен. Он весьма хорошо осведомлен, как обращаться с женским телом. Уверена, что в юности он был повесой. Моя гордость не позволяет целоваться с распутниками.
— В его постели? Ты совершенно растрепана, да ты просто сияешь, моя дорогая, — сказала Глэнис, выкладывая покупки на маленький стульчик. Она сняла изящную серую шляпку и накидку и аккуратно повесила их сушиться на крючок. Женщина медленно провела рукой по складкам пелерины.
— Надеюсь, ты не излила разочарование, связанное с делами мистера Смитсона, на голову этого несчастного, раненого, умирающего человека. Портье сказал, что ему осталось несколько часов. Как говорят слуги, они просто заботятся, чтобы он скончался в меньших мучениях. Кажется, он происходит из старинного рода, где традиции и наследия переходят от отца к сыну. Один из слуг внимательно слушал его бредовые бессвязные речи и тотчас пересказал их. Этот джентльмен — последний представитель семьи и умрет без жены и детей. Он потомок французских и испанских аристократов, эти корни очень древние. Думаю, он боится, что его жизнь потерпела крах, боится умереть до того, как продлит свой род.
— Возмутительно. Родословная совершенно не важна, не играет роди в наше время.
— Ариэль. Пожалуйста, скажите мне, что родословная твоих першеронов не важна. Ты мечтаешь о мощном жеребце-производителе, боевом коне рыцарей из средних веков. Не сомневаюсь, что грезила о том, чтобы скакать рядом с каким-нибудь бесстрашным рыцарем. Ты сама сказала, что сила и бойцовский дух тех лошадей с кровью передалась твоим. Разве это удивительно, что мужчина чувствует себя обязанным продлить род? Что лихорадка, сжигающая Люка, приоткрыла мечты и желания всей его жизни? Желание создать новую жизнь — вечно. Покинуть этот мир в одиночестве, без супруга, который будет оплакивать твой уход, наверно, очень ужасно. Я так думаю.
Ариэль поправляла прическу, укладывая непослушные пряди на затылке. Хотя мода диктовала, чтобы локоны были укреплены над ушами, ее роскошные волосы сопротивлялись приказаниям. Быстрый взгляд в зеркало показал, что пышные волнистые кудри отливали рыжеватыми красками. Ариэль поправила шпильки и бант, который съехал на бок, пока она пребывала в постели умирающего мужчины. Она вытащила заколки из волос и бросила их на кровать.
— Он был повесой. Та же притворная улыбка, слащавые нежности, воркующий голос, все, что любит использовать дядя Чарльз в своих tdte-a-tetes, — она вытянула руки и скользнула в чистое платье, которое приготовила Глэнис.
Ариэль швырнула черепаховый гребешок на кровать и смахнула рыжий завиток с лица.
— Мистер Люк весьма опытен с женщинами, заверяю тебя, — сказала она, поправляя манжеты. — Джентльмен никогда не стал бы обнимать женщину так… откровенно.
Глэнис с интересом смотрела на лицо Ариэль. Служанка привела в порядок юбку над кринолином и выпрямилась. Дрожащей левой рукой Ариэль застегнула крошечные пуговицы на шее, потом вытащила из-под платья медальон в форме сердца.
— Человек был в бреду, называл меня своим «Ангелом». Да уж, ангел. Судя по тому. как двигались его руки, это была, наверно, какая-нибудь женщина, которую он знал близко. В постели пахло женскими духами, крепкими и приторно сладкими.
Снова возвратясь к своим обязанностям, Глэнис затягивала шнуровку на платье Ариэль.
— Канадец снял уличную женщину, чтобы согреть товарища. Довольно практичная идея, учитывая, что Люк на пороге смерти и нуждается в ласковом слове. К тому же вообрази, что этот великан обнимает своего друга, почти такого же большого, чтобы согреть… Еще один довод в пользу проститутки.