«Без сомнения, она сумасшедшая! Вот только бы знать, не буйная ли. На всякий случай надо вести себя осторожнее», — подумала она, а вслух сказала:
— Откуда… такое дикое предположение?
— Потому что Иной Мир — это не что иное, как Другое Время, — торжественно заявила старуха. — Вот мы и свиделись, мама!
Все, что в дальнейшем сообщила ненормальная старуха, было настолько фантастично, что поверить в это для Зоряны было равносильно признанию в собственном сумасшествии. По словам старухи выходило, что ее мама, Женя Яблочкина, скрываясь от НКВД, которое уничтожило секретную лабораторию, где она работала, а заодно и всех сотрудников, попала в Киев и укрылась там под видом послушницы в монастыре. Когда НКВД ее обнаружил, она была полностью невменяемая. А ее малолетняя дочь Анюта вскоре получила посылку от вымышленного отправителя. В ней был дневник, красные коралловые бусы и половинка серебряного амулета, изображающего чудовищного вида женщину. О посылке Анюта не рассказала даже отчиму. А в конце дневника она обнаружила странные записи, которые — как потом, с годами выяснила — были расшифровкой древней рукописи, содержащей мистические ритуалы и обряды. Приписка в конце сообщала, что Женя решила, совершив древний обряд, уйти в Иной Мир. Уходя на фронт, Анюта надежно спрятала бусы и дневник и вернулась к нему только спустя десятилетия. Записи в конце дневника ее заинтересовали, но, чтобы их понять, ей пришлось на протяжении десятилетий изучать различные эзотерические школы, постигать искусство каббалы, заниматься черной магией.
В результате на нее сошло откровение: Иной Мир, в который ушла мать, был не иное измерение, а представлял собой другое время настоящего мира. По ее расчетам, мать должна была «проявиться» через шестьдесят восемь лет. Для того чтобы не упустить ее, она подготовила ловушку: зная, что астральное тело неравнодушно к своим вещам из прошлого, она оставила любимые мамины коралловые бусы возле могилы, где было захоронено тело. Зоряна, надев бусы, спровоцировала свою смерть, то есть ситуацию, когда ее собственное астральное тело покинуло материальное тело, освободив место другому астральному телу. А то, что проявилось на фотографии, сделанной на кладбище, — это чужое астральное тело, принявшее облик старухи, так как само оно не имеет конкретной формы.
— По-вашему, выходит, я жива и мертва одновременно? Потрясенная Зоряна никак не могла заставить себя уйти от этой сумасшедшей старухи, которая несла полнейший бред. Вспоминались странные сновидения, посещающие ее каждую ночь. Словно она во сне проживала свою прошлую жизнь, примеряла чужое тело, «подгоняла» по размеру.
— Не сомневайся, жива. По паспорту как Зоряна, хотя от нее осталось лишь тело и кое-какие знания, полученные в течение недолгой жизни.
К своему ужасу Зоряна начала верить, что так и есть. Стало казаться, что ее тело чужое, непривычное, как новая вещь. Вспомнила, как рассказывали, что она очень любила дискотеки и танцевала там до упаду. А за все время после выписки из больницы у нее даже мысли не возникло сходить туда. Как удивилась мама, когда она взяла к борщу сырую луковицу и съела ее, заметив, что «на Севере лук — первое средство от цинги». Уже потом узнала, что раньше терпеть не могла лука в любом виде, тем более в сыром. Как неожиданно у нее появился интерес к политическим событиям в стране и за рубежом, и она покупала в неимоверных количествах газеты и «проглатывала» их за вечер. И многое другое не соответствовало прежнему образу жизни Зоряны…
А при имени Анюта у нее перед глазами возникал образ немного угловатой худенькой девочки лет двенадцати в белом сарафане в горошек с серьезными черными глазами и двумя тонкими косичками.
«Почему я не реагирую на другие имена, а только на это?» — подумала она и сказала немного охрипшим голосом:
— У вас есть… Покажите, пожалуйста, свои детские фотографии.
Старушка метнулась к облезлому буфету и вытащила старый альбом в потускневшей ворсистой зеленой обложке. Старушка за то непродолжительное время, пока они вели разговор, словно помолодела, а Зоряна, наоборот, чувствовала свинцовую усталость, словно годы брали свое. Многие фотографии будили в ней воспоминания, и от ужаса у нее похолодели руки. Наконец Зоряна увидела фотографию девочки, как две капли воды похожей на ту, которая возникла у нее перед глазами.
— Этот снимок сделан как раз перед тем, как мама покинула нас, — объяснила старушка. — Теперь поверила?
— Не знаю, — ответила Зоряна и задумалась.
Сказать «да» означало признать, что она заняла чужое тело, признать наличие восьмидесятидвухлетней дочки. И что сошла с ума, раз признает это! Ведь этого не может быть! Но разве можно сказать «нет», когда многие странности ее поведения «вяжутся» с тем, что рассказала старушка?!
— Не бойся. Я взрослая девочка и не буду просить тебя купить мороженое. У меня на это есть пенсия, — хрипло и противно рассмеялась старуха. В ней не было ничего от Анюты на фотографии. — Меня интересует только архив.
— Не знаю, что там может вас заинтересовать. Несколько запаянных цинковых коробок, в основном содержащих бумаги Глеба Ивановича Бокия, — неожиданно сказала Зоряна и осеклась. Откуда она могла знать такое?!
— Вот видишь! Ты знаешь, где он находится! И древняя рукопись, которую ты расшифровывала на протяжении многих лет, тоже там?
— Не знаю. Может быть. Она хранилась у Александра Васильевича в сейфе. У меня было только то, что я переписала в дневник, — снова ответила Зоряна, и лишь потом вникла в смысл своих слов. Ответы на вопросы, которые задавала старуха, возникали сами собой, из глубины, вне сознания. Получалась так, что она задумывалась над ними лишь после того, как ответила.
— Кто такой Александр Васильевич? — противно улыбаясь, спросила старуха.
— Не знаю, — поспешила ответить Зоряна и неожиданно добавила: — Барченко, начальник лаборатории.
— Все ты знаешь… Так куда ты спрятала архив?
Зоряна схватилась руками за голову и, закрыв глаза, раскачивалась со стороны в сторону. Ей казалось, что со всех сторон до нее доносятся голоса — детские, взрослые, мужские и женские, девичьи и еще «не ломающиеся», ребячьи — повторяющие один и тот же вопрос:
— Где архив? Где архив? Где архив?
— В Крыму, спрятан в пещере, — застонав, ответила она и потеряла сознание.
Зоряна ехала в поезде, а напротив нее на нижней полке сидела старуха-дочка, водрузив на глаза толстенные очки-линзы, и читала газету. Кроме них в купе
находились еще двое: пожилой мужчина лет пятидесяти пяти, похоже, впавший в спячку — всю дорогу он не слезал с верхней полки и периодически
похрапывал, — и двадцатилетний студент Паша, напропалую ухаживающий за Зоряной. Ей так и хотелось ошарашить его, небрежно сказав:
— Познакомься, это моя восьмидесятидвухлетняя дочка Анюта. Правда, я для своих ста шести лет неплохо сохранилась?
Интересно, как бы он отреагировал на подобное заявление?! Но она сдерживала свое желание и холодно принимала его ухаживания.
— В Симферополе, — ответила Зоряна, глядя в окно.
— И я в Симферополе! — еще больше обрадовался Паша. — А дальше куда? Может, нам по пути?
— С «попутчиками» нам не по пути, — отрезала Зоряна и, подумав, что прозвучало это несколько грубо, пояснила: — Был такой лозунг в двадцатых годах прошлого века.
— Внучка очень интересуется историей, особенно двадцатыми-тридцатыми годами прошлого столетия, — оторвалась от чтения старушка, придерживаясь легенды, которую сама и придумала. — Дальше мы поедем в район Бахчисарая, в горы.
— Это довольно далеко от моря, — огорчился Паша. — Быть в Крыму и не увидеть море… Наверное, к родственникам едете?
— Нет. Внучка хочет побродить по горам, а я за ней увязалась, старая вешалка. Но она у меня добрая. Правда, Зоряна?