— Борман не сказал, к какому времени относятся эти высказывания Гитлера? — поинтересовалась Альбина.

— Разговор происходил в октябре 1940 года в Берлине на квартире фюрера. Участниками его были партайляйтер Борман, рейхсминистр доктор Франк, рейхсляйтер фон Ширак, гауляйтер Кох… О чем вы задумались, фрейлейн?

— О том, что все это бесчеловечно и очень страшно. Коли поляков Гитлер решил превратить в бессловесное быдло, в рабочий скот, то русских, белорусов, украинцев и вовсе в рабов, в нераздельную собственность немецких господ, которую можно купить, продать и даже убить. И если обсуждение состоялось задолго до вероломного нападения Германии на Советский Союз, не является ли это еще одним свидетельством и доказательством того, что она готовилась к войне задолго до нападения на СССР?

— Безусловно, — подтвердил Кёниг. — О том, что «захват жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация» — важнейшая цель, Гитлер заявил в 1933 году, как только стал рейхсканцлером. В июле 1940 года в Бергхофе состоялось секретное совещание высшего военного руководства страны. Гитлер там прямо заявил и потребовал, чтобы Россия была ликвидирована, стерта с лица земли! Срок — весна 1941 года. Осуществить «операцию» необходимо молниеносно, одним ударом!

Шелленберг после этого посетил Москву и детально информировал персонал германского посольства о плане «Барбаросса». Подобная информация представляет интерес для вашей службы?

— Да, конечно. Наряду с той, в которой, надеюсь, будут отражены и сегодняшние планы руководства партии, рейха, вермахта, ведомства Имперской безопасности, Министерства по делам Восточных земель.

— Я так и понимаю свою задачу… Что же касается Вальтера Шелленберга, при всей его подозрительности к людям, ко мне он благоволит. Благодаря этому, я бываю в курсе многих дел государственной важности.

— Благодарю вас и надеюсь, — сказала Альбина. — И не забывайте, пожалуйста, о конспирации. Ищейки Мюллера встречаются и среди окружения высокопоставленных особ. Я хорошо это знаю.

— Я тоже, — улыбнулся агент.

— Работать с вами Центр поручил мне, и я со своей стороны буду делать все, чтобы мы оба не пострадали и могли долго служить нашему общему делу. И постарайтесь больше добывать секретных документов, которые можно было бы использовать, не раскрывая источник информации.

— Вы мне внушаете доверие к себе, фрейлейн, — благодарно взглянул на нее Кёниг.

— Тогда — за дело! — рассмеялась Альбина. — Сегодня же мне хотелось бы знать, насколько повлияло на высшие структуры власти Германии поражение армии фельдмаршала Паулюса под Сталинградом. Ну, и какие в связи с этим просматриваются тенденции в политике ближайших месяцев, как в отношении Советского Союза, так и наших союзников — США, Великобритании?

— Задачка, — почесал затылок агент. — Кое-какие секретные документы на этот счет постараюсь добыть и представить вам в ближайшие дни, фрейлейн. Пока же скажу: Сталинград отрезвил некоторые горячие головы и в партии, и в государстве. Настроения элиты теперь далеки от единства, но и не так уж катастрофично все, как может показаться со стороны. Смешно, но после такого потрясения кое-кто еще надеется на победу Германии в войне.

— Очень буду ждать обещанного вами материала, — сказала Альбина. — Контейнер с фотопленкой заложите в тайник. Я оборудовала его в надежном месте в районе Фридрихштрассе.

Альбина передала Кёнигу пачку сигарет, на внутренней стороне которой был изображен тайник и дано описание его и подходов к нему. Условилась с ним о следующей встрече и запасных явках. Договорилась о способах связи в случае ее утери или необходимости увидеться срочно.

Изъяв вскоре фотопленку Кёнига из тайника, Альбина переправила ее со связным в Центр. Устную информацию, получаемую от Кёнига в последующем, она передавала в Центр по рации с помощью своей напарницы Раисы.

«Блицкриг» выдыхался. Гитлеровцев ждала перспектива затяжной войны, к которой Германия не была готова. Для победы над Советским Союзом, по сообщениям Кёнига, у нее уже не оставалось ресурсов.

В одну из встреч Альбина получила от него информацию о том, что Отто Скорцени[8] по поручению Гитлера готовит группы боевиков для нападения на советское и американское посольство в Тегеране в то время, когда там будет проходить конференция «Большой тройки».

Кёнигу также принадлежит информация о подготовке вермахтом операции под кодовым названием «Цитадель» — наступление немецких армий под Курском.

Проверка Центром через другие источники подтвердила эти данные, и они были использованы Верховным Главнокомандованием в разработке упредительных контрмер и ударов.

А вскоре Альбина и сама получила радиовызов прибыть в Швейцарию для встречи со специально приехавшим туда для этого ответственным сотрудником Службы внешней разведки. Она понимала важность этого, но как туда поехать?.. Нужны убедительные причины.

Говорят, голь на выдумки хитра. Приближалась годовщина гибели матери и отца, и Альбина обратилась к Клаусу Штубберу с просьбой отпустить ее на пару дней в Швейцарию побывать на могиле родителей. Разрешение не заставило себя ждать.

Остановилась она в Цюрихе в частном отеле. Утром следующего дня посетила кладбище. Возложила цветы. Постояла в скорбном молчании. Отобедав в ресторане, направилась на конспиративную квартиру. Добиралась, пересаживаясь с такси на такси. На случай алиби зашла к ювелиру. И не хотела ничего покупать, да глаза разбежались. Приобрела симпатичный позолоченный медальон. Сама себе улыбнулась, представив, как будет рад ее возлюбленный, когда увидит свое фото на ее груди. Задумалась: «Где-то он сейчас? Он всегда рвался в бой. А ведь я помню его и робким юношей. Как же я перепугалась за него, когда, борясь с морской пучиной, он выбивался из сил, а его бросало с волны на волну. Хоть бы все у него было хорошо в жизни. Скорее бы кончалась война. Тогда мы будем вместе и я стану любящей женой и матерью наших детей. А вдруг?.. Лучше не загадывать. Если бы он только знал, где я и чем занимаюсь. И как сильно его люблю».

Альбина протянула хозяину лавки деньги.

— Заверните, пожалуйста.

— О, фрейлейн! Благодарю за покупку. Приходите, будем рады.

На конспиративной квартире встретил ее Александр Иванович. Тот самый майор из разведслужбы, который готовил, отрабатывал каждую деталь поведения за рубежом и перебрасывал ее за кордон, а затем переживал за нее. Встретил тепло, расспросил о жизни, высказал удовлетворение ее успехами.

— Но чего мне это стоило, знаю только я, — сказала Альбина. — Пришлось изменить в себе не только привычки, вкусы, но и образ жизни, мыслей. Превратилась в нацистку! Как говорится, с волками жить, по волчьи выть.

— Зато потом, когда победим и вы сбросите «звериное обличье», вам станет легко дышать, — сказал сквозь улыбку майор.

— Да, конечно, — подтвердила Альбина.

Александр Иванович информировал ее о положении на Родине. Оно было все еще тяжелым, но люди не унывают, делают все, чтобы приблизить день победы. Это вдохновляло Альбину, вливало в нее свежие силы.

— Центр благодарит вас за восстановление связи с ценным агентом Кёнигом, — сказал Александр Иванович. — Передайте нашему другу, что его информация напрямую докладывается в Ставку Верховного Главнокомандования и ею лично интересуется товарищ Сталин.

— Это вдохновит Кёнига в его дальнейшей работе, — заметила Альбина.

— Но и ваша информация тоже представляет большой интерес. Используется она и политиками, и дипломатами, и военными.

— Спасибо. Очень рада.

Александр Иванович приготовил кофе, поставил на стол печенье.

— Угощайтесь, пожалуйста. Поговорим о ваших перспективах. Как они вам представляются?

— Перспективы меня не радуют. Да и успехи — тоже.

— Что-то тревожит вас?

— Нет. К тревогам, к тому, что за мной могут следить, я привыкла, хотя странная эта привычка. Просто стараюсь не думать о страшном и каждый шаг свой контролирую. Но понимаете, как вам это объяснить, не знаю. Я в гестапо стала вроде бы своим человеком. Меня ценят. Даже Мюллер иногда вызывает, когда требуется сложный перевод. Приглашал и Шелленберг. Восхищался тем, что я не только блестяще, с его точки зрения, владею русским языком, но, что не менее важно, знаю душу русского человека.