Стало как-то не по себе. И даже жутковато. Быть может, именно в эту минуту лейтенант впервые по-настоящему осознал: предстоит борьба не на жизнь, а на смерть. Ситуация…

— Ну что же, поборемся, господа недобитые! — сказал он вслух, придя в себя, хотя рядом никого не было, кто мог бы его слышать. Придвинул к себе аппарат полевого телефона и стал звонить в Молодечненское управление НКГБ, чтобы немедленно прислали не оружие, не боеприпасы, а гектограф и восковку к нему, писчей бумаги побольше. Предполагал тиражировать на нем листовки, обращенные к тем, кто оказался в банде Краковского, да и в других бандах не по своей воле.

По тому же поводу позвонил и начальнику оперативного сектора, которому был подчинен. Однако разговор не состоялся. Его помощник, капитан Горяев, сообщил, что полковник Драгомилов погиб, подорвавшись с машиной на мине, установленной бандитами на пути его следования. Весть эта поразила Антона. Он уважал этого человека за самостоятельность суждений и смелость оперативных решений, за порядочность, за редкое умение понимать подчиненного, находить с ним общий язык, входить в его положение. Он чем-то напоминал ему полковника Новикова. Кого-то пришлют на эту беспокойную должность?

Генералу Петрову позвонил Меркулов.[3]

— Слушай, Пантелеймон, ты не думаешь, что слишком засиделся в своем начальственном кресле? — спросил он.

Звонок этот прервал жизнерадостное настроение генерала, вызванное тем, что он только что возвратился от женщины, с которой провел несколько приятных вечерних часов. Даже в жар бросило от того, что Меркулов мог дознаться о его аморальном поведении; тогда хорошего не жди. Дипломатично ответил:

— По правде говоря, так много работы, что не задумывался как-то над этим.

— Так вот. Придется тебе проветриться.

— Как прикажете, Всеволод Николаевич. — В эту минуту генерал почему-то подумал, что Меркулов намерен перевести его в другое управление с повышением в должности и звании, что было бы весьма заманчиво, и даже стал успокаиваться.

— Все дела в сторону, Пантелеймон! Немедленно вылетай на военном самолете в город Молодечно и прими на себя руководство оперативным сектором. Прежний его начальник Драгомилов сдуру подорвался на бандитской мине.

— Слушаюсь, — ответил генерал, хотя предложение это вовсе не означало повышения. Напротив, оно было для него чем-то вроде гильотины. Он тут же представил, что и для него в тех краях уже изготовлена мина. А нет, так падет от руки снайпера.

— Желаю успехов, генерал!

— Благодарю, Всеволод Николаевич, за доверие.

Положив трубку, подумал: картины коллекционирует, пьесы пишет, а занимается теми же делами, что и я…

Прибыв в Молодечно, не приступая к делам, генерал Петров поспешил отдать долг вежливости (не больше!) Первому секретарю обкома партии. Разговор был недолгим. Инициативу захватил партийный руководитель. Он указал на инертность его предшественника в оперативном секторе и потребовал в ближайшее же время ликвидировать все бандформирования на территории области, иначе может сорваться весенняя посевная кампания, ибо население запугано бандитами и может не выйти на поля.

Тон разговора генералу Петрову не понравился, и тем не менее он взялся за дело, не теряя времени. Выслушав доклад своего помощника капитана Горяева об оперативной криминогенной обстановке на территории области, расставил на карте, висевшей на стене, синие флажки и увидел, что наибольшее скопление банд образовалось в зеленых массивах на участке лейтенанта Буслаева. Банды эти отличались, по словам Горяева, наибольшей дерзостью и бесчеловечностью. Подумав, поинтересовался соображениями капитана о действиях, которые следует предпринять, чтобы их уничтожить.

Горяев предложил разделаться сначала с бандами малочисленными, чтобы потом освободившиеся войска НКВД бросить на поддержку Буслаева. Генерал согласился с этим при условии, если банды будут ликвидированы в недельный срок. Он и слушать не хотел, что это нереально, что поспешность может лишь навредить, привести к печальным последствиям, к изменению тактики бандитов.

Пытался Петров созвониться с Буслаевым, чтобы выслушать его мнение, но так и не удалось. Ответ дежурного был лаконичным: «Лейтенант отсутствует по оперативным делам. Когда будет на месте, неизвестно».

По указанию генерала Горяев созвонился с оперативниками, находившимися в других районах области. Информировал каждого о смене начальника оперсектора, а заодно и передал его приказ: «С бандами разделаться в десятидневный срок!»

Время тянулось медленно. Вместо того чтобы побывать в горячих точках, лично почувствовать и ощутить всю остроту положения, генерал предпочитал руководить из кабинета, отведенного ему в помещении формируемого горотдела НКГБ. Отсюда он отдавал приказы, здесь принимал доклады оперативников об их исполнении.

Капитан Горяев, оперативник, лет тридцати на вид, с продолговатым лицом недоумевал, что же это за руководитель, но делал это, разумеется, про себя. В свободные часы генерал приглашал его то поиграть с ним в шашки, то переброситься в картишки. А однажды попросил добыть алкоголь, чтобы взбодриться. Водки в магазине не оказалось. Разжился спиртом на спиртоводочном заводе. Горяев приготовил глазунью из десятка яиц, выставил на стол сало, хлеб, горчицу, лук, соленые грибы.

Тот вечер послужил началом дальнейших увеселений. Генерал и дома любил после работы «пропустить полтораста граммов беленького». Сейчас же, уйдя из-под контроля семьи и парткома, он не сдерживал себя, пил, пока пилось. А дела, бандиты, подчиненные… В эти часы дурманящих запоев он хвастал своими связями в высокопоставленных кругах, безоглядно лгал о своих невероятных способностях и заслугах перед Отечеством, перед товарищем Сталиным. А в общем выказывал свою пустоголовость и пустозвонство. Напившись, и вовсе пускал слезу, вспоминая, какие хорошие у него внучата. Лез лобызаться, при этом уверял Горяева: «Ты, капитан, первый, кого я так горячо и навсегда полюбил. Нет, жену я тоже люблю, но тебя — больше! Честное коммунистическое слово! Давай выпьем на брудершафт!..» После этого он засыпал, упершись лбом в стол. И тогда помощник, брезгливо морщась, подхватывал мертвецки пьяного начальника под мышки и укладывал на диван, укрывал шинелью.

Прошли десять дней, но о ликвидации банд — будто сговорились! — так никто из оперсостава ему и не доложил. Напротив, все чаще с мест поступали донесения о том, что бандиты все больше распоясываются, совершая зверские налеты на дома активистов. Петрова вызвали в обком партии. Первый секретарь выказал недовольство положением дел. Это послужило чувствительным предупреждением. И тогда оперативникам полетели новые приказы. Теперь уже «о персональной ответственности перед товарищем Сталиным и Берия, перед партией и Советской властью». Петров грозил исключением из партии, военным трибуналом за невыполнение боевого приказа…

Генерал Петров был не в состоянии понять, что приказ — еще не все. Он должен подкрепляться точным знанием оперативной обстановки, обеспечиваться маневренностью чекистских средств. Важно обнаружить логово зверя. Но это лишь малая толика. Необходимо найти подходы к банде, выявить главарей, собрать информацию о настроениях в ней, об оружии и боеприпасах, о запасах продовольствия. И еще: выявить связи с внешним миром, с другими формированиями, замыслы тех, кто стоит во главе их. Но для этого требуется время, профессионализм, оперативность.

В один из дней Буслаева разыскали, и он позвонил в оперативный сектор. Генерал встретил его грозным окриком.

— Почему так медленно разворачиваешься, Буслаев?

— Можно, конечно, и быстрее. Но тогда, товарищ генерал, бандиты перебьют нас, а не мы их разгромим.

— Бережешь шкуру свою. Ну, вот что! Слушай мой приказ, — перешел Петров на еще более резкий тон. — Через две недели чтобы в лесах вверенного тебе района не осталось ни одного бандита, а в селениях ни одного бандпособника! Патронов и гранат не жалеть на этих сволочей!