В XX веке время пульсирует с такой скоростью, что эту пульсацию мы успеваем почувствовать, уловить, осознать. Современный заспавшийся Рип ван Винкль не узнал бы своего родного поселка. Что поделаешь, биография среднего человека XX века вмещает, по крайней мере, пять биографий века XIX.

Не стоит снова и снова рассуждать о причинах наших биографических излишеств. Важно одно: мы ощутили время как независимую от нас и грозную силу. Для нас время – это прежде всего изменения, которые оно несет. В этом его беда. В этом его благо. Но можно ли так легко забыть, что всего лишь два века назад время было символом неизменности, постоянства, покоя, вечности?

Нам, людям, на протяжении всей нашей истории приходилось приспосабливаться ко многому – защищаться от вражеских сил природы, от эпидемий, разрушительных войн. Одно было хорошо: мы жили в ладу с временем. Правда, «лад» этот носил оборонительный характер, все, что менялось, немедленно теряло свою ценность, любые перемены вызывали подозрение.

«Лад» был мечтой, панцирем, под покровом которого юному человечеству необходимо было спрятаться, чтобы уцелеть, выжить и стать тем, чем мы стали.

Сейчас, когда мы стали тем, чем мы стали, когда мы успешно защищаем себя и от эпидемий, и от природы, пришла пора приноравливаться к времени, к его изменениям. Приспособляемость к изменениям во времени – недавняя психологическая функция. Потому так трудно и дается она человечеству.

Существуют гипотезы, утверждающие, что мы приспосабливаемся ко времени только потому, что жизнь построена на повторяющихся вещах, на своего рода «рядах изменений» – об этом писали уже в начале XX века. Повторяемость компенсирует нам необратимость жизни. Она же помогает нам освобождаться от пережитого и мысленно путешествовать во времени.

Значит, это своего рода психологическая защита. Надежда на повторяемость как валерьяновые капли: если помнить, что все невозвратно, сердце разорвется от ужаса.

Для древних же форма нашей психологической защиты – естественное состояние бытия. Жизнь – вечное возвращение, предки повторяются в потомках, все уже было, и все еще будет нескончаемое число раз – войны, сражения, гибель и воскрешение народов и государств. В постоянном возвращении греческие философы видели одну из форм вечности.

Но все-таки как современный человек справляется со временем? Известный французский психолог Поль Фресс пишет об этом так: «Мы живем одновременно в разных рядах последовательных событий. У этих событий свои интервалы. Попробуем представить себе, во- первых, цепь событий нашей семейной жизни с ее браками, рождениями, кончинами близких. Во-вторых, цепь событий нашей профессиональной карьеры; в-третьих, цепь политических событий… В каждом из этих рядов мы можем без труда восстановить их последовательность. Но только сложным путем с помощью интеллектуальных конструкций мы согласовываем друг с другом следование событий в разных рядах».

Попробуйте-ка соединить разные ряды своей жизни в единую цепь событий. Это трудная задача, да и выполнимая ли вообще? «Вполне», – отвечает Фресс. В ответе на этот вопрос он жестко категоричен: «Интеллектуальное владение временем остается неполным, пока оно не связано с практическим владением длительностью».

Владение длительностью – еще одно психологическое понятие. Это ощущение своих возможностей в управлении временем – в минуты принятия решений, в азарте, беде, аварии, томительном ожидании. Многочисленные эксперименты показали: в спешке человек ведет себя тем лучше, чем больше его эмоциональная устойчивость и зрелость. Интерес к делу уменьшает кажущуюся длительность; скука увеличивает ее. Много раз в жизни мы переживаем эти состояния «резинового», то растягивающегося, то сжимающегося в одно мгновение времени, и всякий раз догадываемся, что наши субъективные состояния всеобщи. Мы ведь знаем, что дети и тревожные люди плохо переносят недостачу во времени. Мы знаем: мудрость стариков – это принятие времени таким, каково оно на самом деле, с его длиннотами, нехватками и ненадежностью.

Размышляя о законах восприятия времени, исследователи самых разных психологических школ приходят к выводу замечательно простому, но трудно выполнимому, если принять его как руководство к действию: чтобы овладеть временем, надо уметь владеть собой.

Так время оказывается не абстрактным философским понятием, не отвлеченной психологической категорией. Время – это драгоценная возможность осознавать свой внутренний мир, ресурсы своей личности.

Как это начиналось? Как и когда раскололся недвижный вечный свод небес? Как приходило к человечеству новое понимание времени? Может быть, все началось с той минуты, когда, пыхтя и кашляя, двинулся в первый путь паровозик Стефенсона? С той минуты, когда Белл сказал своему помощнику в первую телефонную трубку: «Пройдите, пожалуйста, туда-то», а валик фонографа законсервировал первую фразу – голос Эдисона: «У Мери есть овечка»?

Время понеслось, завертелось и, кажется, не собирается замедлять свой бег. С конца XIX века возникла ситуация, предсказанная Льюисом Кэроллом в «Алисе в зазеркалье». Кзролла, правда, цитируют беспрерывно – в доказательство того, как он все хорошо предвидел. Но ведь предвидел же, что поделаешь; и сейчас мне тоже трудно удержаться от очередного цитирования: слишком похоже мы живем.

«Алиса и королева бросились бежать… Самое удивительное было то, что деревья не бежали, как следовало ожидать, им навстречу.

– Что это? – спросила Алиса. – Мы так и остались под этим деревом. Неужели мы не стронулись с места ни на шаг?

– Ну конечно, – ответила королева. – А ты чего хотела?

– У нас, – сказала Алиса, с трудом переводя дух, – когда долго бежишь со всех ног, непременно попадешь в другое место.

– Какая отсталая страна! – сказала королева. – Ну а здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте. А если хочешь попасть в другое место, тогда нужно, по крайней мере, бежать вдвое быстрее.

– Ах нет, я никуда не хочу попасть, – сказала Алиса. – Мне и здесь хорошо».

'…Мы не девочка Алиса, мы все хотим куда-то попасть и вынуждены для этого бежать все быстрее. Мы вынуждены поспевать за временем. Это не мы, это время изменило свою скорость с тех пор, как принципиально по-иному начала циркулировать информация. Нам же остается только поспевать за временем.

Вся история человечества вплоть до появления паровоза – это 20 километров в час. 20 километров – скорость несущейся во весь опор лошади. Быстрей двигаться было нельзя и во времена Ганнибала, и во времена Наполеона. Породы лошадей, которыми располагали противники, решали подчас судьбы сражений и династий. В XIX веке хорошие лошади при хорошей голове их владельцев могли помочь составить миллионное состояние.

18 июня 1815 года. Окончание битвы при Ватерлоо. Некто мчится в карете по Брюссельской дороге к морю, где его ждет корабль. Он прибывает в Лондон. Вестей из Франции еще нет. Пользуясь этим обстоятельством, он буквально в один вечер взрывает биржу. Так Ротшильд основал свою империю.

У Шекспира в «Сне в летнюю ночь» маленький хвастунишка эльф Пэк говорит королю эльфов и фей Оберону: «Весь мир готов я облететь за полчаса». Это сказочное преувеличение, в которое верящие в эльфов современники Шекспира все равно не могли поверить: нельзя верить в невозможное. Первая попытка объехать, «облететь весь мир» – кругосветное путешествие Магеллана – длится три года. Это начало века XVI. В XVIII веке путешествие вокруг Земли занимало меньше времени, но все равно исчислялось месяцами.

Но вот наступил век XIX. Больше ста лет назад сырым октябрьским вечером начинается действие романа Жюля Верна «80 дней вокруг света». Бесстрастный англичанин Филеас Фогг заключает пари, что объедет вокруг света за 80 дней. Он отправляется в путь, а дальше все происходит так же, как в наши дни, когда в океан выплывает Тур Хейердал или очередной его подражатель: газеты пишут, женщины волнуются. (Правда, есть разница: герой Жюля Верна использовал наиновейшие виды транспорта, современные герои норовят углубиться в седую древность – папирусные лодки, пироги, плоты. Чем древнее транспорт, тем больше ажиотаж прессы, тем больше волнений.)