Тяжело нагруженная лодка добралась до левого берега. Вытолкав своих пассажиров, Валерка отправился в обратный рейс. Пока дивизион переправлялся, матрос успел сделать четыре рейса. Он уже шёл порожняком за новой группой беженцев, когда над переправой появились самолёты. Застучали зенитки. Взрывы бомб заглушили крики на берегу. Каскады воды и песка, поднятого со дна реки, взлетели над Доном. Опрокинутый взрывной волной, барказ быстро погрузился. Отплёвываясь и чертыхаясь, Валерка плыл к левому берегу, загребая одной рукой и высоко поднимая над водой автомат.

Самолёты улетели, сбросив свой груз. Разбомбить переправу им не удалось, но жертв было много. На берегу у самого моста зияла свежая воронка. По её краям, среди обломков машин и повозок, вперемежку с убитыми лежали раненые. Крытый фургон висел над откосом, зацепившись задним дифером за пень, а по Дону плыла, держа курс прямо к Азовскому морю, гитара с розовым бантом. Валерка увидел её уже с берега. Он встряхнулся и побежал по глубокому песку, заметив машину с белым якорем на дверке кабины.

Это была автоматическая пушка Сомина. Зарывшись колёсами в белый песок, круто накренясь на правый борт, машина буксовала, сотрясаясь от бесплодных усилий. Весь расчёт подталкивал её. Можно было не сомневаться, что сейчас снова прилетят бомбардировщики. Сомин, стоя по щиколотку в песке, кричал всем проезжающим мимо шофёрам:

— Ребята, дёрните на буксире!

Никто не обращал на него внимания. Машины пролетали мимо, все на восток, скорей от этой страшной переправы, от немецких танков, которые вот-вот покажутся на берегу.

«Сейчас кто-нибудь нас вытащит из песка и мы тоже поедем», — уговаривал себя Сомин, но и он уже поддался панике. Страх путал его мысли, он то совал под колёса ящик патронов, обронённых кем-то из отступавших, то изо всех сил напирал на горячий борт машины, то снова пытался остановить проезжающих. Но машины дивизиона уже прошли, а шофёры из других частей не желали терять ни минуты драгоценного времени.

Валерка отцепил от пояса гранату:

— Сейчас остановлю или взорву первого, кто попадётся.

Ему не пришлось выполнить свою угрозу. С понтонного моста взлетела на берег боевая машина Дручкова, которая почему-то задержалась на правом берегу. Дручков сразу понял, что происходит. Матросы мигом зацепили трос, дёрнули потихоньку, потом ещё раз. Колёса соминской установки выползли из песка, как из воды. Белая полоса песчаного берега осталась позади. Машины покатились по дороге на Батайск.

Здесь уже совсем нельзя было разобрать, где начинается одна военная часть и кончается другая. Машины обгоняли друг друга, цепляясь бортами, срывая крылья и уродуя фары. За пустыми бензовозами шли тяжёлые орудия на прицепах. Вслед за городским автобусом тащился одинокий танк. В колонне медсанбата ехал штаб какой-то бригады. Пехотинцы шли вперемежку с лётчиками и спешенными кавалеристами. На телеге беженцев ехали минёры со щупами. Полковник, сидя в двуколке, в которую был запряжён вол, спрашивал всех обгонявших его:

— Вы не видали нашу дивизию?

Ему отвечали ругательствами. В другой двуколке на буксире у колёсного трактора «Универсал» ехали женщина-врач, раненый лейтенант и начфин с денежным ящиком на коленях.

Глядя на эту беспорядочно движущуюся массу, среди которой шёл и его дивизион, Арсеньев жалел о том, что, не имея снарядов, он вынужден отступать. «Поскорее бы догнать артсклад, — думал капитан-лейтенант, — генерал Назаренко, вероятно, уже далеко впереди». В действительности Назаренко находился позади Арсеньева. Он ушёл с переправы одним из последних.

Как было приказано, Арсеньев оставил в распоряжении генерала группу матросов во главе с Рощиным. Эта идея принадлежала Яновскому. Он видел лейтенанта в ростовском бою. Рощин сначала таскал снаряды вместе с матросами, а потом сел за пульт управления боевой машины вместо убитого сержанта. Получив приказание остаться на переправе, Рощин не сразу поверил, что ему оказана эта честь. Он весь подобрался, выпрямился, застегнул китель. Яновский протянул ему пистолет и сорванную накануне с его фуражки морскую эмблему. Лейтенант принял её как награду. Оставшись с генералом, он честно оправдал её. Рощин кидался в обезумевшую толпу, растаскивал дерущихся, продвигал вперёд застрявшие машины, поспевая со своими матросами туда, где нужно было навести порядок. Осколками авиабомбы его легко ранило в шею и левую руку. Генерал несколько раз говорил: «Догоняй своих. Справлюсь без тебя», — но Рощин не уходил.

Назаренко удалось восстановить бесперебойное движение на переправе после очередного налёта «юнкерсов». Уже гораздо меньше народу оставалось на правом берегу.

— Кажется, справимся, — сказал генерал, — ещё полчасика!

В этот момент какой-то человек замахнулся на него сзади штыком. Рощин стоял на крыше кабины грузовика, регулируя движение. Он даже не успел подумать, что делает, но, повинуясь мгновенному рефлексу, выхватил пистолет и выстрелил, не целясь. Человек с винтовкой рухнул на доски переправы, и тогда протянутая рука Рощина задрожала. Сунув пистолет за пазуху, он спрыгнул с кабины, растолкал людей и пробрался к генералу:

— Чуть не застрелил вас, товарищ генерал…

Один из матросов наклонился над убитым, вытащил у него из кармана документы: две красноармейские книжки и партийный билет — все на разные имена.

Диверсант? Немецкий шпион? Назаренко некогда было выяснять это. Он торопился протолкнуть через переправу всех оставшихся. Сделать это не удалось. Дробно застучали пулемёты. Немецкий авангард подходил к берегу.

Пули уже свистели над водой, когда генерал и моряки отошли на левый берег, обрубив тросы. Мост начал медленно вытягиваться по течению реки. Рощин пробежал последним по опустевшей переправе и, обернувшись, бросил в средний понтон противотанковую гранату.

Уже сидя в машине, генерал взглянул на часы. Стекло было разбито, но часы шли. Они показывали без четверти девять.

— А я думал, уже скоро вечер, — сказал Рощин.

ГЛАВА VI

КОРАБЛЬ В СТЕПИ

1. КОРАБЛЬ УХОДИТ В СТЕПЬ

Генерал Назаренко догнал дивизион в станице Кагальницкой. Здесь почти не оставалось воинских частей. Унылый верблюд волочил свою верёвку вдоль тына, пытаясь заглянуть на ту сторону, чтобы полакомиться отцветшей сиренью. За кустами сирени стояли заряженные уже боевые машины. Артсклад пришёл в Кагальницкую на несколько часов раньше и, отдав свой запас снарядов дивизиону, двинулся дальше на восток.

Назаренко, Арсеньев и Яновский уселись в тени на траве. Гуляев принёс котелки с разогретыми консервами и сухари. Арсеньев рассказал генералу о полковнике, искавшем свою дивизию.

— Таких командиров надо расстреливать на месте! — сказал Арсеньев. — Впрочем, их слишком много. Ни одной части, не охваченной паникой. Мы так додрапаем до Владивостока.

Назаренко опустил сухарь в котелок с водой:

— Круто берёшь, Сергей Петрович. Беспорядка и паники много, но не думай, что ты один воюешь, а остальные драпают. Знаешь о шахтёрской дивизии Поливанова? Слышал, как дрались казаки генерала Кириленко? А наши полки РС на соседних участках? А тот батальон, который остался в Ростове после нас и, конечно, весь погиб?

Арсеньев хмуро кивал головой:

— Верно, товарищ генерал, но скажите мне, где мы остановимся? Говорили о рубеже на Дону. Дон — далеко.

— Вот что, Арсеньев, — генерал решительно отодвинул котелок и потянулся за планшеткой, — этими разговорами не поможешь. Сразу остановить отступление невозможно. Мне приказано возглавить на нашем фронте подвижную ударную группу. В неё войдут три полка РС, ваш отдельный дивизион, бригада мотопехоты. Будем действовать! Со мной связь по радио и через офицера связи. Назначьте Рощина.