— Так занят, что не мог позвонить родной матери!

Его мать! Он аж подпрыгнул. Итак, у Люсьена Лефрена есть мамаша!

— И тебя никогда нет дома. Я звоню три дня подряд — ты сказал, что вернешься к четвергу.

— Меня задержали дела, — объяснил Орланда, приходя в ужас от ее тона, — плаксивого, требовательного и сварливого одновременно. Мадам Берже никогда не разговаривала так с Алиной…

— Ладно, ты здесь, и это главное. Я жду тебя, мне нужно, чтобы ты кое-что купил: у меня снова разболелась нога, а от твоей сестры — сам знаешь! — не допросишься.

Еще и сестра? И он «сам знает», какова она?! Орланда вздохнул. Молодой человек пьет в Париже кофе — и вот вам, нате-здрасте, в Брюсселе у него, оказывается, целая куча родственников! Не хватает только папаши, если, конечно, на счастье Орланды, бедняга Люсьен — не сирота.

— Поторопись! И кстати, прихвати по дороге бутылочку виски у бакалейщика. Деньги я тебе верну. А то мне и гостей-то нечем побаловать!

«О-хо-хо!» — подумал Орланда.

Высказав еще пару-тройку упреков, матушка Лефрен повесила наконец трубку. «Пойти? — спросил себя Орланда. — Да я же понятия не имею, где эта дама обитает! Ничто не мешает мне просто забыть об особе с хрипатым голосом и более чем сомнительным лексиконом. Твоя сестра? Ну, ты же ее знаешь… Брр! Я сменил пол — но не манеру разговаривать». Он снова лег, твердо решив пренебречь сыновним долгом до тех пор, пока не выспится. Ему совершенно не был любопытен Люсьен Лефрен, грязнуля с кругленьким счетом в банке, единственная проблема — избавиться от его семейки. Бутылка виски! Надо же! Он почти задремал, но тут визгливый голос, вопящий о принесенных жертвах и требующий воздаяния, резко вырвал его из сна. Но чей он был на сей раз, этот сон? Хозяина, растревоженного телефонным звонком, или его собственный? Орланда принял две таблетки аспирина. Нельзя избежать риска неприятностей, врываясь кавалерийским наскоком в чужую жизнь. Орланда снова укорил себя, что не обо всем подумал…

«На самом-то деле, я вообще ни о чем не подумал, даже о том, чтобы элементарно закрыть дверь на ключ!» — констатировал он часом позже, когда эта самая дверь распахнулась и на пороге появилась девушка.

— Ну что там еще? — проворчал он из-под одеяла.

«Что-то» было одето в мини-юбку, слишком тесно облегавшую вполне стройные бедра, и курточку из кожзаменителя — о, боги, они все, видно, сговорились меня достать! Незнакомка была натуральной блондинкой с волосами «второй свежести».

— Эй! Ты вернулся! Когда? Мы целую вечность не виделись!

— Я был занят.

Она плюхнулась на кровать, обняла Орланду и, к полному его ужасу, впилась ртом в губы, не оставив ни малейших сомнений относительно характера своих отношений с Люсьеном Лефреном.

Какой ужас! Эта женщина — его любовница! Он решительно вырвался из становившихся опасными объятий.

— И я все еще очень занят. Мне пора, я уже проспал.

«Но куда я, к черту, денусь?» — мысленно простонал он.

— Тебя не было неделю, ты не позвонил, когда вернулся, я прихожу, а ты заявляешь, что тебе пора! Ты что, разлюбил меня?

— А я разве вас любил?

Решительно, Люсьен совершенно невозможен!

— Да что это с тобой?

Расставшись с Алиной, Орланда надеялся избавиться от ее слабостей, но все произошло слишком быстро, и при виде больших карих глаз, наполнившихся слезами — внимание, тушь потечет! — сочувствие осенило его душу. Он немедленно узнал досадную чувствительность своей бывший «тюремщицы», которая всегда так мешала ей отстаивать собственные интересы. Чем еще может быть огорчение при виде плачущей девушки, спросил он себя, если не следом бедняжки Алины, ее уступчивости и подчиненности матери? «Нет уж, я не попадусь», — мысленно добавил он, выпрыгивая из кровати, — тем более что молодая особа, решившая немедленно удостовериться в пылкости желаний любовника, уже просунула под одеяло ловкую бесстыжую ручку.

Почему-то его шокировала собственная нагота, он метнулся к комоду, достал пару чистых трусов и торопливо натянул их. Пока он надевал джинсы, его гостья в изумлении оглядывала комнату.

— Что тут стряслось? Тебя ограбили?

«Несчастные воры!» — подумал Орланда, вспоминая выброшенное старье.

— Надоело все. Я расчистил территорию.

— А простыни? У тебя не было такого белья…

Она разлеглась на кровати, положила голову на подушку, промурлыкала что-то насчет того, как «миленько было бы вдвоем обновить покупку». Орланда почувствовал, как от этой ужасной перспективы волосы у него встают дыбом, и заявил, что его ждет мать и он должен немедленно бежать.

— Я пойду с тобой, — решила она.

На улице Орланда вспомнил, что не знает адреса этой самой матери, и, застыв на тротуаре, спросил себя, в какую сторону идти. К счастью, его спутница взяла инициативу на себя, двинулась по направлению к площади Флаже и в конце концов привела его на улочку Моленбик. Дорогой она то и дело брала Орланду за руку, прижималась к плечу, чем ужасно его нервировала. Она все время болтала, и он выяснил, что зовут ее Мари-Жанна, — имя, вполне подходящее к искусственной коже и неухоженной голове.

Не будем забывать, что Орланде двенадцать лет: в этом возрасте девочки раздражают мальчишек, а все дети бравируют высокомерием. Мари-Жанна недолго будет занимать наше внимание, но я не должна заразиться предрассудками Орланды, и раз уж Мари-Жанна здесь, то имеет, как и любой герой этой истории, право на несколько минут внимания читателей. У этой юной особы есть своя индивидуальность, и она не ограничивается пристрастием к одежде из кожзаменителя и привычкой редко мыть голову. Мари-Жанна влюблена в Люсьена Лефрена и считает его потрясающе красивым, талантливым и милым. Ей девятнадцать, но она уже три года работает кассиршей в большом супермаркете и имеет всего двести тысяч франков — бельгийских! — сбережений, виной чему — природная кокетливость, бравшая одно время верх над планами на будущее. Алина Берже и понятия не имеет о подобной жизни, потому что целых десять поколений ее семьи были богаты. Мари-Жанна не слишком грамотно разговаривает и ничего не читает с тех пор, как покончила со школой, но это не мешает ей быть честолюбивой: она хочет выйти замуж, завести детей, жить в собственном доме и иметь две машины. Она полагает, что с Люсьеном Лефреном все эти планы вполне осуществимы. В свое время ее до глубины души потрясло его стремление к накопительству: она отказалась от услуг парикмахера, бросила курить и мечта об их прекрасном общем будущем дает ей силы все преодолевать. Она не перестала быть кокеткой, но, обследовав в этом году свой гардероб, решила, что все вещи в хорошем состоянии, и, наплевав на моду, не стала покупать новую одежду, что позволяет ей ежемесячно откладывать треть зарплаты. Ее мать — они живут душу в душу — потрясена силой духа дочери.

— Мама рассказывала мне, что ее мать покупала ей новое платье, только если прежнее уже нельзя было заштопать. Они распускали старые свитера и вязали новые из тех ниток, которые были в приличном состоянии! — сообщила она как-то Мари-Жанне.

— С готовым трикотажем так не получится, — задумчиво ответила ей девушка.

Мать Мари-Жанны все еще работает — она прислуга. Девушка рассчитывает, что, когда у нее появятся малыши, бабушка будет сидеть с ними, чтобы дочь могла работать. Люсьен внимательно следит за курсами акций на бирже: как только он окончательно разберется в тенденциях рынка — начнет вкладывать. Проценты плюс пособие на детей — с третьего малыша сумма становится весьма значительной! — позволят им иметь хороший доход, их сыновья получат высшее образование и станут врачами, инженерами или адвокатами. Они женятся на девушках из приличных семей, и она не позволит ни одной своей будущей куме смотреть на нее свысока!

Все это прекрасно, бедная моя Мари-Жанна, вот только где теперь Люсьен Лефрен?

— А где же мое виски?

Мадам Лефрен сидела в старом ришельевском кресле с обивкой, вытертой до самой основы. Голую левую ногу она положила на табурет, выставив напоказ большой палец, чудовищно распухший и красный. Даже Орланда способен был узнать резкое обострение подагрической болезни. Мари-Жанна наклонилась и без малейшего отвращения поцеловала ее в покрытую красными прожилками щеку.