Но Вечный грустит над очередью к реке ,

В которую никого не пускает дважды.

Ночь с 18 на 19 февраля 2005 года.

"И триединый святой спецназ..."

И триединый святой спецназ

Подпевает мне, чуть фальшивя.

Все, что не убивает нас,

Просто делает

Нас

Большими.

9 марта 2005 года

ОБСТАНОВОЧКА

В трубке грохот дороги, смех,

«Я соскучился», Бьорк, метель.

Я немного умнее тех,

С кем он делит свою постель.

В почте смайлики, списки тем,

Фото, где я сижу в гостях;

Мне чуть больше везет, чем тем,

Кто снимается в новостях.

В сумке книжка с недорогим

Телефоном, медведь, тетрадь:

Мне спокойнее, чем другим,

Кому есть уже, что терять.

В сердце вставлен ее альбом,

Кровь толкается чуть быстрей.

Там безлюдней вспотевших лбом

Подворотен и пустырей.

Ночь с 12 на 13 февраля 2005 года.

ЖУРФАК

Три родинки как Бермудский архипелаг.

Четыре кольца взамен одного кастета.

А выглянешь из окна университета –

Всё башенки, купола и трехцветный флаг.

Михайло похож на шейха в тени чинар.

Подруга пьет чай под лестницей, поджидая

Родного короткостриженного джедая,

С которым пойдет прогуливать семинар.

Речь пряна и альма-матерна – по уму.

Покурят – и по редакциям: сеять смуту

В людских головах. Заглядываешь – в минуту

Друзья тебя топят в едком густом дыму.

Моргать – мерить кадры веками: вот, смотри.

Улыбкой пугать как вспышкой; жить просто ради

Момента, когда зажгутся на балюстраде

Магические, как в Хогвартсе, фонари.

Ты легкими врос: пыль, кофе, табак и мел,

Парфюмы – как маячки, как густой в ночи след

Фарного света; если тебя отчислят,

Ты сдохнешь, как кит, что выбросился на мель.

26 марта 2005 года.

ТРИНАДЦАТЬ СТРОФ

От богатых господ,

Золотыми гостиными

Уношу тебя под

Ногтевыми пластинами,

За подкладкой – как гаш,

Мысли взглядами робкими

Отсылая в багаж

Черепными коробками;

Мимо тех, кому лжем,

Шефу, маме ли, Кате ли –

Перочинным ножом

Сквозь металлоискатели,

Из-под острых ресниц

Глядя, будто бы клад ища –

Мимо старых гробниц

Или нового кладбища;

От срывающих куш -

Или рвущихся в дебри те –

Мимо грязных кликуш

И холеных селебрити,

Что галдят ни о чем –

Каблучищами гордыми

Льдом, песком, кирпичом,

Мостовыми, биллбордами,

Уношу, словно ком

Снежный – в горле – не выстою –

Как дитя под платком

Уносила Пречистая;

Вместо пуль и камней,

Сквозь сердечную выжженность,

Мимо тех, кто умней,

Или, может быть, выше нас,

Волочу, как босяк

Ногу тащит опухшую.

Мимо тех, кто иссяк,

Или тех, кого слушаю,

Посекундно платя –

Обещая, что в пыль сотру.

Уношу, словно стяг,

Что полощется по ветру –

Во весь дух. Во всю прыть –

Как горючее кровь еще –

Уношу, чтоб зарыть,

Утопить, как сокровище,

И доверить воде

Бескорыстно, по-вдовьему:

Чтоб на Страшном суде

Бросить в чашу весов Ему.

В банк? Проценты с него?

Чтобы я – да тетрадь вела?..

Отче, я ничего,

Ничего не потратила.

9 апреля 2005 года.

"Первой истошной паникой по утрам..."

Пройду, любовищу мою волоча.

В какой ночи,

бредовой,

недужной,

Какими Голиафами я зачат -

Такой большой

И такой ненужный?

В. Маяковский, 1916.

Первой истошной паникой по утрам –

Как себя вынести,

Выместить, вымести;

Гениям чувство кем-то-любимости –

Даже вот Богом при входе в храм –

Дорого: смерть за грамм.

Впрочем, любая доза для нас горька

Ломками острыми;

Странное чувство рожденных монстрами:

Если не душит собственная строка –

Изредка доживаем до сорока.

Загнанно дышим; из пузырька драже

Сыплем в ладонь, от ужаса обессилев.

Лучший поэт из нынешних – Саш Васильев,

И тому тридцать шесть уже.

Впрочем, мы знаем каждый про свой черед –

Кому из верности

Нас через дверь нести;

Общее чувство несоразмерности –

Даже с Богом, который врет –

Ад, данный наперед:

Мощь-то близкого не спасла б

Тенью хоть стань его.

Нету смертельнее чувства титаньего,

Тяжелей исполинских лап –

Хоть ты раним и слаб.

Масть Кинг-Конгова; дыбом шерсть.

Что нам до Оскара,

Мы – счет веков с кого;

До Владимира Маяковского

Мне – всего сантиметров шесть.

Царь? Так живи один, не калечь ребят.

Негде? Так ты прописан-то сразу в Вечность.

Вот удивится тот, кто отправит в печь нас:

Памятники! Смеются! И не горят!..

Ночь с 18 на 19 апреля 2005 года.

БЛАГОВЕСТ

В этой мгле ничего кромешного нет –

Лишь подлей в нее молока.

В чашке неба Господь размешивает

Капучинные облака.

В этом мае у женщин вечером

Поиск: чье ж это я ребро?

Я питаюсь копченым чечилом.

Сыр – и белое серебро.

Этот город асфальтом влагу ест

Будто кожей. А впереди

Тетя встала послушать благовест,

Что грохочет в моей груди.

Ночь с 14 на 15 мая 2005 года.

"Лето в городе, пыль столбом..."

Лето в городе, пыль столбом.

Надо денег бы и грозу бы.

Дни – как атомные грибы:

Сил, накопленных для борьбы,

Хватит, чтобы почистить зубы,

В стену ванной уткнувшись лбом.

Порастеряны прыть и стать.

Пахнет зноем и свежим дёрном,

Как за Крымским за перешейком.

Мозг бессонницу тянет шейком –

И о бритве как о снотворном

Начинаешь почти мечтать.

Как ты думаешь, не пора ль?

Столько мучились, столько врали.

Память вспухла уже, как вата –

Или, может быть, рановато?

Ты, наверное, ждешь морали.

Но какая уж тут мораль.

29 мая 2005 года.

"Что-то клинит в одной из схем..."

Что-то клинит в одной из схем.

Происходит программный сбой.

И не хочется жить ни с кем,

И в особенности с собой.

Просто срезать у пяток тень.

Притяжение превозмочь.

После - будет все время день.

Или лучше все время ночь.

***

Больно и связкам, и челюстным суставам:

- Не приходи ко мне со своим уставом,

Не приноси продуктов, проблем и денег –

Да, мама, я, наверное, неврастеник,

Эгоцентрист и злая лесная нежить –

Только не надо холить меня и нежить,

Плакать и благодарности ждать годами –

Быть искрящими проводами,

В руки врезавшимися туго.

Мы хорошие, да – но мы

Детонируем друг от друга

Как две Черные Фатимы.

- Я пойду тогда. – Ну пока что ль.

И в подъезде через момент

Ее каторжный грянет кашель