Он уже знал наверное, что его Айзы нет в живых. Он захотел отомстить и, сорвавшись с балки, устремился на воробья, желая разорвать того в одно движение, но что-то вдруг остановило голубя, как будто он понял, что глупые птицы не виноваты, они не ведали, что Айза — человек. И Илья, внезапно обессилев, опустился на пол спортивного зала и завертел бессмысленно головкой, пока вдруг не рассмотрел что-то маленькое и круглое под штангой. И татарин понял, что это Айзино яичко, что в нем хоть и нет его мрамора, но все же оно Айзино и дорого ему, как какая-нибудь сентиментальная вещица, вызывающая и через многие лета слезы, напоминая о не до конца прожитом счастье.

И тут что-то дрогнуло в металле, и штанга просела на какой-нибудь сантиметр или даже четверть его, расплющивая микроскопическое яичко, из скорлупы которого брызнуло Айзиной каплей.

И тогда Илья закричал.

Он кричал по-голубиному, но столько человеческой боли было в этом курлыканье, столько безумной тоски, что на шум прибежал утренний служащий и стал шикать на орущего голубя.

А Илья все кричал:

— Айза!.. Почему ты все время умираешь! Зачем ты оставляешь меня одного! Я хочу к морю! Я старый и хочу умереть! Айза-а-а!.. Курлы-курлы-курлы!..

Наконец служащий метнул в дурную птицу шваброй, и Илья взлетел под крышу, затем выбрался через дырку наружу, под сыплющий с небес снег, и лег здесь же на бочок, чтобы вскорости умереть.

Его тело засыпало через несколько минут холмиком, и он, закрыв глаза, ждал смерти.

— Айза… — пронеслось в его мозгу острой болью. — Айза…

Он не чувствовал, как замерзают его лапы, как смерзаются перья на крыльях, как стынет мозг. Он отрешился от белого света и машинально улавливал какие-то видения. То он мальчишкой ворует в чужом саду, то он ныряет в пучину морскую, то его бьют смертным боем, круша кости в муку…

Вдруг он подумал про своего отца: когда тот умер и каково ему было умирать в одиночестве? Наверное, так же, как и мне сейчас… Каждому по смерти родителя его воздастся, подумал Илья и занервничал — почему не приходит смерть, или забытье, как предвестник небытия.

А в атмосфере насчитывалось минус двадцать три градуса, каковые превращались под снегом в пять. Потому Илья и не умирал. Ему было почти тепло под снегом, словно под шубой, и в конце концов он просто заснул, истерзанный самыми страшными муками.

Митрохин встретился с Мыкиным на следующий день после посещения милицией квартиры татарина Ильясова. Их встреча происходила на жилплощади Митрохина, так как жена его и дочь Елизавета пребывали в отсутствии.

Мыкин вошел настороженно, но с бутылкой в кармане, которую откупорил в кухне и разлил водку по стаканам. Они выпили молча, не закусывая, но напряжение у друзей от этого не спало, и они посматривали друг на друга косо.

— Говоришь, в понятых был?

— Все были, — ответил хозяин квартиры. — И жена, и Елизавета…

— Труп нашли? — поинтересовался тепловик.

— Я же говорил, только кровь одна по квартире…

— Я спрашиваю, нашли ли труп на берегу?

— А черт его знает…

Они выпили по второй.

— Повестка мне пришла из военкомата, — сообщил Мыкин. — Призывают на два месяца на границу.

— Мне тоже пришла.

— Тебе куда?

— На границу с Монголией, — ответил Митрохин.

— Мне тоже. Значит, опять вместе служить!

Они выпили по третьей.

— С повинной надо идти! — с обреченностью в голосе сообщил Митрохин.

— Тебе на всю катушку и влепят! Ты ледорубом татарина прикончил!

— А ты ему ногу отрубил!

— Трешку дадут, за непреднамеренное соучастие!

— Правду надо сказать! — в горячности заговорил Митрохин. — Что рыбу ловили, а поймали Ильясова, вот в темноте и не разобрали! Мол, человек купался ночью, а мы его сетью случайно!

— Так до конца дней в психушке проведешь! С Наполеонами!

Они выпили по четвертой.

— А ты чего предлагаешь? — в вопросе Митрохина послышалось явное раздражение, перемешанное с агрессией.

— Переждать. С повинной всегда успеем!

— Значит, не хочешь идти? — заводился хозяин квартиры.

— Я не повторяю по два раза! — принял Мыкин агрессию.

— Значит, трешку за непреднамеренное?!. — Митрохин поднялся со стула. — Ах ты сука! Да я ментам скажу, что это ты татарина ледорубом по голове!..

Не вставая со стула, Мыкин выбросил вперед ногу и мыском ботинка вдарил хозяина квартиры под коленную чашечку.

— А-а-а! — заорал Митрохин, сложившись вдвое.

— Козел!.. Му…

Не успел тепловик закончить следующее ругательство, как получил бутылкой в самое лицо. Хрустнуло в челюсти, потекла по лицу кровь, смешиваясь с вонючей водкой, а Митрохин вскочил на одной ноге и добавил Мыкину кулаком в ухо, отчего тот решил сразу, что оглох. Еще тепловик подумал, что его убивают, а потому собрался с силами, выбросил вперед руку с раздвинутыми пальцами и, засунув средний и указательный в ноздри противника, стал выкручивать их с остервенением.

— У-у-у! — завыл Митрохин от ошеломительной боли и попытался было ухватить Мыкина между ног, но междуножье ускользало и лишь брючная материя елозила в пальцах.

Вероятно, тепловик так бы и разорвал Митрохину ноздри, если бы не девичий вопль, заставивший зазвенеть в буфете хрусталь.

Драка тотчас развалилась, и противники отшатнулись по углам, тяжело дыша и размазывая по злым лицам кровавую юшку.

— Во, старые идиоты! — покачала головой Елизавета и уставила руки в боки.

— Не сдох ваш татарин! Не добили вы его!

— Откуда знаешь? — встрепенулся Митрохин, тогда как Мыкин лишь настороженно прислушался.

— Видела я вашего Ильясова. Он в тот день, когда вы эхолот испытывали, приполз домой голый. И без ноги, кажется! Кровищи море было!

— Вот как! — протянул тепловик и вытащил из нижней челюсти выбитый зуб.

— И тебя, папочка, видела, как ты кровь в лифте затирал!

— Шпионишь?!.

Митрохин хотел произнести это слово со злостью, но Елизавета принесла в дом хорошую весть и потому слово прозвучало довольно мирно.

— Случайно увидела.

— Вот так! — весело констатировал отец Елизаветы. — Никого я ледорубом не убивал! А ногу нашему татарину кто-то отрубил! И мы знаем, кто это!

— Ты у меня, сука, от холода зимой подохнешь! Я тебе батареи поотключаю в связи с их аварийным состоянием!

— Ишь, напугал! — расхохотался Митрохин. — Ты у меня сядешь завтра! Сегодня же к участковому пойду!

— Стучать нехорошо, — заметила Елизавета, рассматривая себя в зеркало. — Всю квартиру кровищей замазали!

Мыкин знал, что делать. Но, конечно, он об этом не сказал вслух, а лишь улыбнулся и направился к выходу, утерев кровь рукавом.

— Доброго здоровья! — пожелал тепловик на прощание и улыбнулся так, что даже Елизавету передернуло.

— И зачем ты, пап, с ним дружишь?

— А ты не лезь, куда тебя не просят! — заорал Митрохин с такой силой, что тут же застучали в стену соседи, а Елизавета от неожиданности смазала помаду на губах.

Илья недолго пролежал под снегом. Что-то разбудило его и заставило выбраться из своей берлоги на холод. Еще только-только светало в природе, которая не сулила сегодня встречу с солнцем, послав на землю серые, клубящиеся стужей облака: они стелились ближе к земле и предвещали приход студеной русской зимы.

Илье пришлось некоторое время потратить на то, чтобы терпеливо выкусить из перьев кусочки льда, и потом он вновь взлетел над городом, выпуская из клюва струйки пара, совсем как человек.

Он летел к карьеру, под тонким льдом которого, в озере, зрело его потомство. Он знал наверное, что сегодня произойдут роды и он станет отцом. Таковая уверенность пришла из-под самого сердца, и Илья подумал, что душа очень маленькая, если она от человека неизменная переходит в птичью грудь. Превратись я в муху какую-нибудь — и тогда бы душа присутствовала, размышлял он.

Татарин прилетел к карьеру, когда утро только высветило ледяную кромку. Было пустынно и тихо. Он парил над озером, закладывая широкие круги, а потом увидел на берегу, между тонкими голыми деревцами, что-то розовое, спустившись к земле, обнаружил замороженный кусочек человеческой плоти и сразу же понял, что от этой потери кричал вчерашний водолаз, от этого пускал изо рта струйки крови.