— Пожалуй, мог, — сказал Брейд. — Вполне мог. Ральф ставил ряд экспериментов, для которых ему приходилось растворять ацетат натрия в реакционной смеси…

— Стоп! Какой натрий?

Брейд терпеливо продиктовал, и Доэни так же терпеливо записал.

— Смесь поддерживается в состоянии кипения, — продолжал Брейд. — Затем, через определенный срок после добавления ацетата, подкисляется, образуя уксусную кислоту.

— Уксусная кислота ядовита?

— Не особенно. Она содержится в уксусе. В сущности, она и придает уксусу его запах. Однако Ральф, должно быть, сразу же взял вместо ацетата натрия цианистый натрий…

— Как же так? Разве они с виду похожи?

— Смотрите сами. — Брейд потянулся к полке, где стояли банки с реактивами цианида и ацетата натрия. Обе из темного стекла, обе около шести дюймов в высоту и с наклейками одного образца. На банке с цианистым натрием было выведено красным: «ЯД». Брейд отвинтил пластиковые крышки банок, и Доэни опасливо заглянул внутрь.

— Выходит, эти штуки так и стоят рядом на полке?

— Сосуды расставлены по алфавиту.

— А вы не запираете цианид?

— Нет. — Брейд уже испытывал напряжение: ему приходилось следить за каждым словом во избежание непоправимой ошибки.

Доэни насупился:

— Ну, проф, вы влипли. Если родственники паренька надумают поднять шум насчет халатности, университетским адвокатам придется попотеть.

Брейд покачал головой:

— Ничего подобного. Половина реактивов… ну, химических препаратов, которые вы здесь видите, — ядовита. Химики это знают и остерегаются. Вам известно, не так ли, что ваш револьвер заряжен? Но ведь вы в себя не стреляете?

— Допустим, все это годится для опытных химиков, но он-то был просто студент?

— Не просто студент. Ральф получил степень бакалавра, то есть окончил колледж четыре года назад. С тех пор он работал над диссертацией. По своей квалификации он мог работать самостоятельно, как и все наши аспиранты. Фактически они сами ведут лабораторные занятия со студентами.

— Он здесь один работал?

— Не всегда. У нас по два аспиранта на каждую лабораторию. Напарником Ральфа был Грегори Симпсон.

— Он сегодня был здесь?

— Нет. Симпсон вообще не приходит по четвергам — в лабораторию, во всяком случае.

— Так что, этот паренек Ральф Нейфилд оставался совсем один?

— Совершенно верно.

— Нейфилд был стоящим студентом? — спросил Доэни.

— Превосходным.

— Тогда как же он мог ошибиться? Я хочу сказать, если он взял цианид, он сразу мог бы разобрать, что уксусом не пахнет, и выскочить отсюда, верно?

Лицо сыщика оставалось все таким же спокойным и безобидным, и смотрел он по-прежнему добродушно, но Брейд нахмурился.

— Именно отсутствие уксусного запаха могло привести к роковым последствиям. Понимаете, при подкислении цианистого натрия образуется цианистый водород. На точке кипения воды он превращается в газ и выходит вместе с парами. Он чрезвычайно ядовит.

— Это то, что применяли в газовых камерах, там, в Европе?

— Правильно. Они подкисляли цианид и получали газ. Ну, а Ральф работал у вытяжного шкафа со встроенным вентилятором, отводящим большую часть паров. И все-таки он безусловно уловил бы присутствие уксусного запаха. На этот раз запаха не было и Ральф мог подумать, что в чем-то ошибся.

— Угу.

— Но он не убежал, а, по-видимому, сразу же нагнулся и для проверки понюхал пар. Если химик не знает состава паров, он никогда не станет вдыхать их, либо постарается вдохнуть как можно меньше. И все же я думаю, что от изумления Ральф забылся.

— Считаете, что он нагнулся, принюхался и набрал полные легкие газа?

— По всей вероятности. Когда я вошел, он сидел, склонив голову внутрь вытяжного шкафа.

— И потух, как свечка.

— Примерно так.

— Угу. Скажите-ка, проф, ничего, если я закурю, или здесь все взлетит как в пороховом погребе?

— В настоящий момент опасности нет.

Доэни закурил сигарету с блаженным видом человека, наконец разрешившего себе долгожданное удовольствие.

— Теперь, проф, давайте по порядку. Вашему пареньку нужен а-це-тат натрия (э, я уже начинаю выражаться как специалист), но что же выходит? Он тянется к полке и достает не ту банку — скажем, вот так.

Доэни с боязливой осторожностью снял с полки банку с цианидом.

— Он ставит ее сюда и отсыпает из нее, сколько требуется. Как он это делает?

— Он набирал реактив шпателем — плоской металлической лопаточкой и взвешивал в маленьком сосуде.

— Отлично. Он это сделал. — Доэни перенес банку с цианидом на стол возле вытяжного шкафа. Пристально посмотрел на нее, затем взглянул на Брейда:

— Теперь все?

— Полагаем, что все, — ответил Брейд.

— Значит, все сейчас в точности как было, когда вы вошли в лабораторию. И вы не заметили ничего странного? Совсем ничего?

Казалось, глаза сыщика хитро блеснули. Но Брейд, решив, что от крайнего напряжения становится мнительным, отрицательно покачал головой:

— Нет. А вы?

Доэни пожал плечами, почесал указательным пальцем лысеющую голову.

— Беда может стрястись повсюду, а если ее только и ждут, как у вас, то и подавно.

Он закрыл маленький блокнот, где делал пометки, и сунул его во внутренний карман пиджака.

— Ведь мы вас всегда здесь разыщем, профессор, на случай, если еще чего понадобится?

— Разумеется.

— Тогда все. А если хотите, проф, совета со стороны, от профана, как вы выражаетесь, — так держите цианид под замком.

— Приму во внимание, — дипломатично ответил Брейд. — Да, кстати, у Ральфа был ключ от этой лаборатории. Если он не понадобится, не вернете ли вы его нам?

— Ладно. Ну, профессор, будьте поосторожней, почаще проверяйте ярлычки на ваших банках. Смотрите не перепутайте!

— Постараюсь, — сказал Брейд.

Итак, он снова остался один в лаборатории, и никто не мешал ему разглядывать свое отражение в стеклах очков, а изо всех углов на него смотрела смерть.

Он вспомнил о жене. Дорис, конечно, волнуется. Она ждала его сегодня пораньше, зная, что к пяти часам придет Кэп Энсон. «Боже милостивый! Пунктуальный Кэп несомненно разворчится, оскорбившись за свою драгоценную рукопись, — с упавшим сердцем подумал Брейд. — Но что делать?»

Брейд взглянул на часы. Скоро семь, а он еще не может уйти. Сначала нужно кое-что закончить.

Он опустил грязные шторы и, помимо настольной лампы, включил флуоресцентный свет наверху. Дополнительные вечерние занятия еще не начались и в здании факультета, по существу, никого не было. Кучка студентов и зевак, привлеченных появлением полиции, растаяла с ее уходом.

Брейд был рад — рад, что он один.

Предстояло действовать быстро, и он молил бога, чтобы ему никто не помешал.

2

Дорога домой казалась долгой, хотя и заняла не больше времени, чем обычно. В темноте все вокруг выглядело чужим и неприветливым. Изменился темп уличного движения. Городские огни отражались в реке многоцветными бликами, и в этих отсветах весь город казался призрачным.

«Призрачным, как моя собственная жизнь», — думал Брейд.

Вся его жизнь — непрерывное бегство от действительности, и только. В пору постепенно утихавшего кризиса он провел четыре года в колледже на стипендию из фонда Национальной Администрации Молодежи.

«В те годы, — подумал он с горечью, — в правительственной помощи был определенный привкус благотворительности. Теперь нуждающиеся студенты — по крайней мере на физических факультетах — могут существовать на субсидии из научно-исследовательских фондов, не рискуя своим общественным положением. Некоторые из них даже плюют на все эти тонкости и перебегают от одного профессора к другому, не скрывая, что гонятся за условиями повыгодней».

По окончании университета, прослушав звонкие напутственные речи и прочитанное приглушенным басом благословение ректора, Брейд не покинул увитые плющом стены ради «схватки с жизнью». Он просто сменил одно убежище на другое — перешел в другой университет.