— Знаю…

— И вы думаете…

— Оставь, Слава, я ничего не думаю. Просто огорчился.

В этот день Славу ждали новые неприятности. И опять в библиотеке. Когда он попытался пройти за стеллажи, где за моим рабочим столом верстали стенную газету, ему преградил дорогу Васенька Меньшов.

— Нельзя, — сказал он, расставляя руки, — здесь редколлегия «Вымпела».

— Нельзя? — переспросил Слава, обращаясь не к Меньшову, а, через его голову, к Володе Антонову — редактору, с которым вместе три года выпускал газету.

— Нельзя, редакционная тайна! Впрочем, полюбуйся, — и Меньшов помахал листком бумаги, на котором были нарисованы жабы.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

РЕДАКЦИОННАЯ ТАЙНА

Рассказывает Слава

Редакционная тайна!!! (Три восклицательных знака!) Кто владеет этой тайной? Володька Антонов! Очкастый Володька, с которым вместе мы писали первую заметку. Под волнующим заголовком «Молодцы!» это литературное произведение поместила года три назад стенгазета. А чтобы иметь право написать заметку, я сдал в металлолом свою старую железную кровать.

Когда папа вернулся из Запорожья, где он монтировал цех нового завода, я уже спал на раскладушке. Он сказал: «Выпороть бы тебя! Но поскольку ты отдал кровать из идейных побуждений… спи на раскладушке, пока сам не заработаешь на новую».

В общем, всё обошлось к лучшему — в комнате стало свободнее. Раскладушку на день убираю в коридор.

Володьке проще, у него отец управдом, техник-смотритель. После того как ребята нашего отряда обшарили весь двор, он откуда-то из подвала достал килограммов двести старых водопроводных труб. И наш отряд сдал больше всех металла! Вот и заметка. С тех пор мы стали постоянными сотрудниками стенгазеты. А теперь — бери выше — редакторами: он — стенной, я — радиогазеты.

И после всего этого у очкастого Володьки появились тайны от лучшего своего товарища. От меня… редакционные. Дожили, что называется!

Я никогда раньше не видел снов, ни на старой железной кровати, ни на раскладушке. Вечером принял горизонтальное положение, а утром со звонком будильника — вертикальное. Никаких снов! Папа говорит, что это у нас семейное. Он тоже не признаёт снов. А Светка по утрам не хочет вставать и всё просит: «Дай досмотреть…» Когда идём в школу, всегда рассказывает свой сон. Придумывает или действительно видит?

Вчера я, наконец, сам увидел сон. Я лежал, неудобно закинув голову. Подо мной трясина. Отвратительные гигантские жабы со скользкими бородавками вращают глазами-тарелками. Я забрызган болотной грязью и боюсь их. Мне стыдно, но я начинаю дрожать. К счастью, жабы ещё не видят меня. Только бы дождаться темноты, тогда я смогу проползти к дуплу гигантского кактуса и спрятаться.

Тьма накрывает сразу. Хорошо, что я заранее определил направление. Ползу, плотно прижимаясь к зыбким болотистым кочкам. Ползу, как учил знаменитый спелеолог — исследователь пещер Каспера. И вот я уже протискиваюсь в дупло кактуса. Жабы заметили меня. Они устремляются к кактусу гигантскими прыжками, вздымая фонтаны липкой грязи. Я в безопасности. Они гнусно квакают и ничего не могут поделать. Выползаю с другой стороны дупла: здесь день, а под ногами у меня вместо земли скатерть. Знакомая библиотечная скатерть с бахромой. Я расту-расту-расту, кактус становится всё меньше и меньше.

Да это же читальный зал! А я на столе. Библиотекарь Григорий Павлович грозит мне пальцем. Спрыгиваю со стола. Он встаёт во весь рост и молча поднимает над головой книгу. Знаю — это «Повесть о настоящем человеке». Теперь уже книга растёт, а я становлюсь меньше. Книга распахивается, и я иду сквозь неё, пролезаю через обрывки изорванных страниц. Я иду дальше, в глубь книги, поднимаюсь по лестнице. Оказывается, на мне белый халат. И вот палата. Палата, где лежит Настоящий человек и его старший друг Комиссар. Но никто не хочет смотреть на меня. Никто не отвечает. Все отворачиваются. Медицинская сестра властно берёт за плечо и произносит:

— Слово!

— Какое слово? — кричу я.

Она прикладывает палец ко рту, и по её губам я читаю: «Редакционная тайна».

…У моей раскладушки хлопочет Светка. В комнате почти светло. Она в длинной ночной рубашке, босиком.

— Славик! Славик! Что с тобой? Почему ты кричишь? Заболел?

Я ещё плохо соображаю. Но вижу, что Светка босиком.

— Марш в кровать! — сердито кричу на неё. — Я совершенно здоров. А ты простудишься. Просто видел сон…

— Ты? Сон?! — весело кричит Света. — Обязательно расскажи.

Я встаю, натягиваю гимнастические брюки, сажусь к ней на кровать и рассказываю свой глупый сон. Она вздыхает:

— Тебе повезло, Слава. У меня таких интересных снов ещё не было.

…А в понедельник утром тайна перестала существовать. Мина разорвалась с оглушительным треском. Новый номер школьной газеты окружили ребята. Они смеялись, рассматривая карикатуру. Отвратительные жабы в болоте разинули уродливые рты. Вот откуда они ко мне пришли в сон. Обрызгивая их грязью, наша радиоракета с размаху вонзилась в болото. Заголовок «Ракета плюхнулась в грязь…» — в центре внимания. Почему-то над заголовком этой жалкой заметки значилось: «фельетон». Автором же был не кто иной, как Васенька Меньшов, один из главных виновников всех наших бед. Я прочёл заметку от первой до последней строчки. После подписи шло сообщение: «От редакции. Редакция не совсем согласна с автором фельетона, но, со своей стороны, считает, что радиокомитет должен сделать необходимые выводы».

Постепенно меня окружили все ребята из «Ракеты». Они были возмущены. Если бы ещё писал посторонний человек, а то о «хрипах и радиостонах, доносящихся из репродукторов», пишет сам Васенька — капитан радиорубки. А кроме того, здесь и просто ложь. «Расхвастались!»— писал новоявленный фельетонист. Когда это мы хвастались?..

— Сорвём! — предложил Валерик и уже потянулся к газете.

Я схватил его за руку.

— Что мы этим докажем?

На большой перемене я зашёл в библиотеку. Мне очень хотелось убедиться, такой ли читальный зал, как я его видел во сне.

Такой. Только все предметы поменьше, а кактус словно притворился, что никогда и не был большим. Григорий Павлович уже сидел за своим столом. На столе около него опять лежала изуродованная книга. О книжке я говорить не стал, а спросил:

— На втором этаже были? Читали?

— Читал.

— Разве это справедливо?

— Не всё, но… Ты уж пятый из ребят говоришь об этой заметке.

— Обидно.

— Обидно? Но ты подумай, какая сила в печатном слове. Понимаешь?

Мне казалось, что он поддразнивает.

— Понятно, — ответил я.

— Так что же вы теперь будете делать?

Я посмотрел на Григория Павловича:

— Простите, но это редакционная тайна.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

У МЕНЯ НОВОЕ АМПЛУА

Рассказывает Валерик

Амплуа! Какое красивое слово. Попробуйте произнести его вслух. Амплуа… Амплуа… И подумать только, что ещё вчера я не знал, что это такое. А сегодня…

Всё началось с того, что в субботу, когда я вернулся из школы, мама меня встретила с таинственным видом. Такой вид у неё бывает к моему дню рождения или когда она собирается сделать сюрприз. За обедом пришлось есть в темпе. По заведённому обычаю всякие сюрпризы бывают после обеда.

— Всё, Валерик? — спросила мама. — Тогда получай. — И протянула мне письмо.

Я ещё никогда не получал писем, чтобы на конверте стояло полностью моё имя и отчество. А тут было написано: «Валерию Валериевичу Серёгину». Мне, значит.