В целом же я полагаю, что ты проявляешь поразительно мало сочувствия к раздавленному, душевно надломленному и глубоко несчастному человеку. Ты всего меня истерзал колючими словами; но стоило одной моей фразе просвистеть у тебя над ухом, как ты завопил, что смертельно ранен. Всегда твой

Оскар

187. ЛЕОНАРДУ СМИЗЕРСУ{290}

Вилла Джудиче [Позилиппо]

Суббота [11 декабря 1897 г.] [Почтовый штемпель — 12 декабря 1897 г.]

Мой дорогой Смизерс! Ваше рукописное послание, без сомнения, настоящий литературный раритет, и я оценил его форму не меньше, чем содержание.

Что же касается моего милого Робби, то, если он милостиво вышлет мне пару своих самых старых башмаков, я с благоговением вычищу их и отправлю обратно, приложив изящный сонет. Я люблю Робби всю жизнь и не имею ни малейшего намерения прекращать любить его. Из всех моих друзей он не имеет себе равных по красоте души; если бы все они были такими же, как он, я не сделался бы козлом отпущения для девятнадцатого столетия. Но такого человека встречаешь раз в жизни.

Когда мой милый Робби безжалостно меня обстреливал (что было нечестно, ибо цивилизованная армия бьет только по укрепленным позициям), я сносил это с кротостью патриарха. Признаю, однако, что, когда он допустил некоторую небрежность в отношении третьего лица, я дал по нему залп разноцветными ракетами. Об этом я сожалею. Но есть ли в моей жизни хоть что-то, о чем бы я не сожалел? И как они тщетны, все сожаления! Жизнь изорвана в клочья, и ее не залатаешь. На ней лежит проклятие. Ни для меня самого, ни для других радости от меня никакой. Я стал заурядным нищим, причем довольно низкого пошиба; то обстоятельство, что в глазах немецких ученых я представляю собой интересный психопатологический феномен, имеет значение разве что для самих ученых. Да и у них я расчислен по таблицам и подведен под закон больших чисел! Quantum mutatus![79]

Теперь о титульном листе, который я Вам возвращаю. «С. 3. 3» не годится. Буквы слишком тонкие. Должно быть так же черно и жирно, как и заглавие. С цифрами могут возникнуть трудности, но «С» уж точно вышло намного тоньше, чем «G» в заглавии.

Кроме того, Ваша фамилия напечатана слишком крупно. Я не обсуждаю вопрос о сравнительном весе поэта и издателя, тем более что фамилия поэта не печатается тут вовсе. Но в любом случае заглавие поэмы важнее всего прочего. Напечатав Вашу фамилию таким же или почти таким же шрифтом, наборщики испортили весь титульный лист. Исчезла соразмерность, и получается, что поэму сочинил Леонард Смизерс.

Во второй корректуре было лучше. Вы написали, что Вашу фамилию нужно сделать на один пункт крупнее. Но они сделали ее, наверное, на три пункта крупнее. Мне лично кажется, что нужно взять всего два шрифта: один — для заглавия и псевдонима, другой — для фамилии издателя, адреса и даты. Если Вам непременно нужен третий шрифт, возьмите тот, которым напечатаны буквы Л, С на титульном листе книги О’Салливана. Кроме того, безусловно, нужно выровнять пробелы по всему заглавию. Между «тюрьмы» и «З» слишком много пустоты. Лучше было бы все несколько сжать, чтобы выглядело как единое целое. В любом случае Ваше имя, несомненно, непропорционально велико — разумеется, только в типографском смысле.

Я думаю, Вы можете не присылать мне новых корректур. Я страдаю maladie de perfection[80] и все правлю и правлю. Но надо ведь когда-то и остановиться. Так что, когда получите верстку, проверьте, пожалуйста, сами, что все мои исправления внесены, и пришлите мне только титульный лист и лист с посвящением. Это Вам будет и проще, и дешевле. Я хотел бы также взглянуть на обложку.

Если попробовать дать Вашу фамилию и адрес на корешке, то, по-моему, выйдет слишком тесно. Предлагаю просто «Баллада Редингской тюрьмы». Впрочем, смотрите сами. На корешке сборника О'Салливана Ваша фамилия выглядит неплохо.

Робби прислал мне «Уикли сан». Не знаю — то ли в знак прощения, то ли наоборот. Всегда Ваш

Оскар Уайльд

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

Париж 1898–1900

Описание

В декабре 1897 г., расставшись с Дугласом, Уайльд ненадолго заехал на Сицилию, в Таормину. В январе он вернулся в Неаполь и в феврале приехал в Париж. Точная дата его приезда неизвестна, но это вполне могло быть воскресенье 13 февраля — тот самый день, когда Смизерс выпустил в свет «Балладу Редингской тюрьмы».

188. РОБЕРТУ РОССУ{291}

Отель «Ницца», улица де Боз-Ар, Париж

[? 18 февраля 1898 г.]

Дорогой мой Робби! Огромное спасибо за вырезки.

Смизерс, по глупости своей, напечатал для начала всего 400 экземпляров и никак не рекламирует издание. Боюсь, он упустит время и спрос упадет. Он так привык издавать «подпольные» книги, что сам себя загоняет в подполье. Не передавай ему моих слов. Я написал ему сам.

Напрасно на меня все накинулись из-за Бози и Неаполя. Патриот, брошенный в тюрьму за любовь к родине, продолжает любить родину; поэт, наказанный за любовь к юношам, продолжает любить юношей. Изменить образ жизни значило бы признать ураническую любовь недостойной. А я считаю ее достойной — достойнее всех других форм любви. Всегда твой

Оскар

189. Р. Б. КАННИНГХЭМУ ГРЭМУ{292}

Отель «Ницца», улица де Боз-Ар, Париж

[Приблизительно 20 февраля 1898 г.]

Мой дорогой Каннингхэм Грэм, тысяча благодарностей за Ваше прелестное письмо, за щедрую и столь желанную похвалу «Балладе».

С большим интересом прочитал Вашу статью в «Сатердей» за прошлый июнь и хотел бы встретиться с Вами и поговорить о том, что все мы по-своему узники в этой жизни — узники тюрем, узники страстей, узники рассудка, узники морали и многого другого. Все ограничения, внутренние и внешние, — это темницы, да и что такое сама жизнь, как не ограничение?

Надеюсь, Вы будете этой весной в Париже и заглянете ко мне. Я часто слышу о Вас от этого доброго малого Уилла Ротенстайна, но это все обрывочные сведения. Всегда Ваш

Оскар Уайльд

190. УИЛЛУ РОТЕНСТАЙНУ

Отель «Ницца»

[Конец февраля 1898 г.]

Мой дорогой Уилл! Я несказанно тронут Вашим письмом и всем, что Вы говорите в нем о моей поэме. Вы могли бы стать великолепным литературным критиком, и я был бы счастлив, если бы «Баллада» попала в Ваши руки. Никто не говорил о ней с таким сочувствием, с такой любовной проницательностью, с таким глубоким пониманием искусства, как Вы. После выхода поэмы ни одно событие не принесло мне столько радости и гордости, сколько Ваше письмо.

Воистину это что-нибудь да значит — создать «сонет из баланды» (Каннингхэм Грэм объяснит Вам, что такое тюремная баланда. Вам ведь негде было ее попробовать). У меня нет сомнений, что дело «выгорело», и это подлинный триумф.

Надеюсь, Вы появитесь в Париже в течение весны, и тогда мы увидимся.

Я вижу по газетам, что Вы по-прежнему делаете смертных бессмертными; жаль только, Ваши работы не появляются в парижских изданиях, а то Вы могли бы изрядно оживить здешние киоски. Всегда Ваш

Оскар

191. ФРЭНКУ ХАРРИСУ

Отель «Ницца»

[Конец февраля 1898 г.]

Мой дорогой Фрэнк! Я невыразимо тронут твоим письмом — это une vraie poignée de main[81]. Я жду не дождусь встречи с тобой; мне так не хватает твоей сильной, здоровой, чудесной натуры.

Не понимаю, что происходит с поэмой. Издатель заверил меня, что, вняв моим мольбам, он отправил два нумерованных экземпляра в «Сатердей» и «Кроникл», и он также пишет, что Артур Саймонз специально спрашивал у тебя разрешения поместить в твоей газете подписанную статью. Конечно, издатели — народ ненадежный. Во всяком случае, вид у них всегда именно такой. Но какая-то заметка, надеюсь, у тебя появится: ведь твоя газета (или, скорее, ты сам) — это в Лондоне большая сила, и, когда ты говоришь, все умолкают. Я, конечно, понимаю, что поэма слишком автобиографична и что подлинный опыт обычно нам чужд и оставляет нас равнодушными; но эти стихи исторгла из меня боль, это вопль Марсия, а не песнь Аполлона. Как бы то ни было, кое-что ценное в ней есть. Попробуй создай сонет из тюремной баланды. Это ведь не шутка.