Сикорский тоже очень удивился, но сказал Андерсу, что если он нездоров, то может попрощаться накануне и на аэродром уже не приезжать. Сикорский мог предполагать, что Андерс обиделся и поэтому не хочет его проводить. Как бы то ни было, все это походило на демонстрацию пренебрежения по отношению к верховному главнокомандующему.

В конечном счете Андерс самолетом направился в Киркук, а я через час выехал туда же на автомашине. По пути заехал в Тель-Авив. В гостинице «Гатримон», где я остановился вместе с сопровождавшим меня поручиком Хашковским, нас настигла переданная по радио весть о гибели Сикорского. Сначала я не мог этому поверить, точно так же как и другие поляки, находившиеся в зале. Когда это сообщение подтвердили и другие радиостанции, никаких сомнений не оставалось. Было передано также официальное правительственное сообщение, содержавшее заявление Идена о том, что над Гибралтаром произошла катастрофа самолета, в котором летел Сикорский. Все пассажиры погибли. «Причины катастрофы выясняются и будут сообщены позже».

Следующее правительственное сообщение о гибели Сикорского было очень смутным, путаным и неубедительным. Расследования происшедшего «случая» фактически не произошло. Для видимости создали комиссию по установлению причин катастрофы, но она приняла ту версию, которую ей якобы сообщили живые свидетели события. Комиссия установила, что отказали рули управления, в результате чего самолет после взлета упал в воду и от удара о воду разбился. Утонули все, за исключением пилота, который спасся, хотя и был ранен. Удалось выловить лишь тело Сикорского.

Вот и все, что было сказано в правительственном сообщении. Авторы его даже не удосужились выяснить, почему не действовали рули управления, как об этом говорилось в официальном извещении. Почему их заклинило? Что привело к этому?

В случайность никто не верил, сообщению также не верили. То, что официально сообщалось, слишком мало походило на правду. Комментаторы передавали друг другу совершенно иную версию катастрофы.

Трудно было игнорировать тот факт, что американцы, не знавшие всего дела, предложили включить в комиссию своих экспертов и расследовать причины катастрофы, так как самолет был американского производства и еще не случалось, чтобы «либерейторы» терпели подобные аварии. Однако их не пригласили в комиссию, ибо почему-то было признано, что такое расследование излишне.

Обсуждение обстоятельств катастрофы и логическое сопоставление данных, содержавшихся в официальных коммюнике, давали обильную пищу для размышлений.

Если самолет действительно, как говорилось в сообщении, упал в воду сразу же после взлета в результате неисправности рулей, то в худшем случае он затонул бы и его можно было извлечь из воды вместе с погибшими членами экипажа и пассажирами.

Самолет такого типа, огромный четырехмоторный бомбардировщик стальной конструкции, ни в коем случае не мог при соприкосновении с водой разлететься на мелкие куски в радиусе почти ста метров. Если даже предположить, что он упал с большой высоты (чего не было на самом деле), то он прежде всего ударился бы крылом, моторами или кабиной пилота. А ведь именно пилот остался жив.

Во всяком случае, какой бы своей частью самолет ни ударился о воду, эта часть амортизировала бы силу удара и была бы только больше других повреждена, а пассажирская кабина, расположенная в хвосте, более или менее сохранилась бы. Смятый самолет можно было бы целиком, вместе со всеми в нем находившимися, извлечь из воды.

Ходила и иная, более правдоподобная версия, согласно которой самолет разлетелся на мелкие части еще в воздухе и лишь его жалкие остатки упали в воду на расстоянии нескольких десятков метров один от другого. Вот почему не удалось извлечь ни одной целой части самолета. Вот почему не удалось и выловить тела пассажиров; ведь при разрыве самолета в воздухе они были изуродованы так, что их все равно нельзя было бы опознать. Да, кстати, никто и не взял на себя труд попытаться выловить тела или остатки самолета.

Что же касается тела Сикорского, якобы выловленного, то никто никогда не идентифицировал его.

Почему так спешили с ликвидацией Сикорского? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно прежде всего вспомнить, в какое время погиб наш премьер и Верховный Главнокомандующий. Это случилось в переломный период войны, когда чаша весов решительно склонилась в пользу союзных государств и когда Запад собирался по своему усмотрению предопределить послевоенное будущее Европы. Точнее, гибель Сикорского произошла между конференциями в Касабланке и Тегеране.

Во время встречи в Касабланке Рузвельт и Черчилль обсуждали общие принципы будущего послевоенного устройства. В Тегеране предстояло принять уже более конкретные решения.

Вопрос о Польше являлся для англичан весьма щекотливым. Между прочим, английский проект послевоенного урегулирования в Центральной и Восточной Европе (его поддерживали и американцы) касался также и Польши. Предусматривалось создание Польши в границах 1939 года на западе и по так называемой линии Керзона (то есть примерно по линии Буга) — на востоке.

На Касабланкской конференции польское правительство не было представлено, не предполагалось присутствие его представителей и на конференции в Тегеране.

Такие условия было бы очень трудно предложить Сикорскому. Во-первых, потому что он никогда бы их не принял. Во-вторых, как Черчилль, так и Рузвельт лично дали Сикорскому большие обязательства, жили с ним в дружбе, вынуждены были считаться с его авторитетом.

Чтобы показать, насколько сильно опасались англичане соглашения Сикорского с правительством Советского Союза, еще раз сошлемся на факт срочного отзыва ими нашего премьера из Каира в Лондон. Когда Сикорский объявил о своей поездке в Каир для встречи с заместителем министра иностранных дел СССР, англичане, не желая допустить этой встречи и переговоров, вызвали Сикорского телеграммой в Лондон. Вызвали, предварительно сделав все, чтобы этот полет был для него последним.

Со смертью Сикорского англичане получили свободу действий в польском вопросе, что также входило в их планы, но при жизни Сикорского абсолютно не поддавалось реализации. С горизонта исчез человек, с которым они должны были безусловно считаться, а на его место пришла марионетка.

Санация также добилась того, чего хотела: отныне у нее был свой человек на посту Верховного Главнокомандующего. Теперь она считала, что ее власть гарантирована. Оставалось лишь изменить состав правительства, но это при поддержке Верховного Главнокомандующего представлялось уже более простым делом. Главная же цель, по мнению санационных деятелей, была достигнута.

Андерс, который так жаждал подобной перемены и перед которым теперь открылись широкие горизонты и возможности, в принципе проиграл больше всего. Он являлся лишь орудием в чужих руках и таковым остался до конца. Он был уверен, что после смерти Сикорского получит пост Верховного Главнокомандующего. Это наполняло его необычайной радостью, которую он не пытался скрывать. Он уже видел себя в роли диктатора, уже чувствовал себя верховным главнокомандующим. Поэтому сразу же начал борьбу с людьми, которых считал своими противниками. И это его погубило.

Он ни одной минуты не сомневался в том, что президент Рачкевич назначит его верховным главнокомандующим. Поэтому под нажимом Токаржевского, который принимал в этом деле самое активное участие, направил в Лондон делегацию. После смерти Сикорского Токаржевский как бы очнулся, его охватил порыв огромной активности и высокомерия, которых за ним до сих пор не замечали. Помню, как во время подготовки к выезду этой делегации, Андерс был слегка нездоров и никого не хотел принимать. Но вот пришел Токаржевский. Узнав, что Андерс не принимает, он вознегодовал. Выкрикнув нарочито громко, чтобы все слышали:

«Теперь не время болеть!» — решительно отворил дверь и вошел в спальню Андерса. Он навязал нашему командующему состав делегации и цель ее поездки. Это явилось первым поражением Андерса, и позже он уже не мог оправиться от него. Тем более что потом всплыли еще дела о злоупотреблениях и иные, которые были использованы теми, кто опасался его всемогущества.