Но пример архим. Иоанна не был исключением. Издательской и миссионерской деятельностью активно занимались также берлинский протоиерей А. Киселев, настоятель прихода в Сосновицах К. Гаврилков и другие. Например, о. Александр Ловчий осенью 1941 г. в Мюнхене начал еженедельно выпускать «Воскресный листок» со своими проповедями. В декабре 1941 г. при его приходе был учрежден отдельный Миссионерский комитет, тесно сотрудничавший с Епархиальным комитетом. Кроме того, с октября 1941 г. существовал религиозно-просветительский кружок, прежде всего для окормления восточных рабочих. В художественном издательстве «Май» (Дрезден) в 1943 и 1944 гг. было заказано по 2000 и 3000 бумажных икон. Тираж ограничивали из-за нехватки бумаги. Однако, поскольку каждые 3 месяца можно было подавать новый заказ, мюнхенский приход пользовался этой возможностью и всегда заказывал максимальное количество[521].

Важное значение для успешной миссионерской работы имела подготовка образованных священнослужителей. И в 1942 г. в Берлине наконец начали свою деятельность богословские курсы. Из письма о. А. Киселева митр. Серафиму от 17 октября 1942 г. видно, что функционировали курсы с сентября, посещали их в то время 9 человек, а преподавали сам Киселев и еп. Филипп (Гарднер)[522]. 10 мая 1943 г. в покоях митр. Серафима под его председательством состоялась конференция преподавателей богословских курсов в связи с окончанием программы I курса. Выпускные экзамены состоялись в конце мая, сдали их 12 человек (из них 2 студента университета). В качестве преподавателей в то время уже значились сам митр. Серафим, еп. Филипп, архим. Иоанн, архим. Гермоген, священники С. Положенский, П. Гекке, А. Киселев, д-р Левицкий, Е. Лебедев и Н. Фабрициус. Таким образом, среди них были как карловчане, так и представители юрисдикции русского Западно-Европейского Экзархата Вселенской Патриархии. Государство никак не финансировало курсы. Средства собирали в виде пожертвований настоятели приходов епархии, преподаватели же читали лекции бесплатно. Согласно протоколу заседания мюнхенского приходского совета от 29 апреля 1943 г., он постановил периодически производить сборы в церкви для пастырских курсов, введя вторую тарелку. В июле было объявлено об открытии записи слушателей «Вторых богословских курсов при Епархиальном управлении в Берлине»[523]. Пока точно не известно, начали ли они свою работу, как планировалось, в сентябре, и когда прекратили существование. Выпускники этих курсов предназначались прежде всего для окормления восточных рабочих и военнопленных. Об этой сложной и многотрудной стороне епархиальной жизни будет рассказано позже.

Важное значение придавалось благотворительной церковной деятельности. В берлинском Свято-Владимирском приходе ею активно занималось насчитывавшее 46 человек сестричество св. кн. Ольги. В мае 1946 г. один из членов общины вспоминал: «Сестричество, давно работавшее уже в приходе, взяло на себя посещение больных и заботы о детях; оно организовывало детские сады, устраивало елки и т. п.»[524].

Наряду с благотворительной деятельностью и заботой о богослужебных помещениях сестричество регулярно устраивало религиозно-литературные доклады. В 1941 г. в Берлине начала работать иконописная школа, опорой которой также являлось сестричество. 12 апреля 1942 г. руководительница этой школы Т. Косинская открыла в кафедральном соборе выставку и прочитала доклад «Православная икона». В мае 1943 г. подобное сестричество было учреждено при мюнхенском приходе, существовали они и в других общинах[525].

Благотворительная помощь оказывалась прежде всего восточным рабочим, а с начала 1944 г. появившимся в Германии многочисленным беженцам с территории СССР. Среди них были сотни православных священнослужителей, в том числе более 20 епископов из Белоруссии, Прибалтики и Украины. Заботу о престарелых священниках и их семьях взяла на себя Германская епархия. Так, например, в феврале 1944 г. церковный совет прихода в Сосновицах решил устроить приют для эвакуированного престарелого духовенства. В это время благотворительный комитет при общине уже выдавал беженцам ежевоскресно 150 бесплатных обедов, собирал для них одежду и т. п. Интересно, что, узнав об этой деятельности, совет Свято-Троицкой церкви в Белграде постановил с благословения митр. Анастасия ассигновать ежемесячно приходу в Сосновицах на оказание помощи беженцам 2000 динаров. В апреле 1944 г. Сосновицкая община содержала 6 престарелых священников, Венская — 8, Берлинская — 4, Бромбергская — 3, Познаньская, Мюнхенская и Штутгартская по 2. Митр. Серафим предложил и другим приходам опекать эвакуированных и с этой целью основал при епархиальном управлении «Фонд помощи священнослужителям-беженцам». А 1 августа 1944 г. митрополит предписал во всех церквах епархии за богослужениями устраивать тарелочные сборы в этот фонд. Кроме того, в течение всей войны в храмах проводились сборы в пользу Центрального союза русских увечных воинов (инвалидов)[526].

Значительная часть подобной деятельности, прежде всего помощь восточным рабочим и военнопленным, воспринималась многими мирянами и священниками как оппозиционная режиму. Также ее нередко оценивали и нацистские ведомства. В связи с этим историк К. Геде вполне справедливо писала: «Позднее после нападения на их страну многие решили для себя вопрос — на какой стороне они должны стоять. Это проявилось в акции солидарности общин в отношении их соотечественников — восточных рабочих и военнопленных. В основном имели место анонимные акции по смягчению нужды последних, и, если говорить о священниках, — душепопечительная деятельность, даже в том случае, если с этим могли быть связаны репрессии»[527].

Нападение гитлеровской Германии на СССР действительно вызвало не только резкое ухудшение отношения властей к русской эмиграции, но и встречную негативную реакцию части последней. Поразительным является факт, что в берлинской газете «Новое слово» 7 декабря 1941 г. был опубликован текст резко антинацистского послания Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) от 22 июня в «Правде». Публикация сопровождалась комментариями с выражением сомнения в авторстве митрополита Сергия, но ведь на оккупированной территории СССР лишь сам факт хранения этого послания карался расстрелом[528]. Отнюдь не однозначно негативным являлось отношение к Местоблюстителю митрополита Серафима (Ляде). В конце сентября 1943 г. у него (после избрания Сергия патриархом) было взято интервью германскими журналистами, в котором наряду с непризнанием законности выборов митрополит с определенной симпатией отозвался о личности главы Московской Патриархии и попытался объяснить его поведение слабохарактерностью и некоторыми физическими недостатками: «Я лично хорошо знаю митрополита Сергия… Это — ученый теолог, но совершенно бесхарактерный человек, который не понимает, как ориентироваться в политике, и не имеет представления о тактике… Мне известно, что митрополит Сергий не предвидел, что большевикам удастся хитрым образом сделать его послушным их целям. Фактически это было не тяжело, так как митрополит Сергий — старик; он почти глух и уже давно слышит не все, что ему говорят»[529].

О своем непростом положении в период войны митр. Серафим выразился в докладе на епархиальном собрании 1946 г. следующим образом: «Я думаю, никто не сомневается в том, что управление нашей епархией в годы до капитуляции было нелегким делом, иногда даже мучительным подвигом. Я нередко проливал тайные слезы, нередко проводил бессонные ночи; были и дни, когда я боялся, что лишат меня свободы, ведь и тогда в нашей среде было немало шпионов, доносчиков и провокаторов… отношение ко мне Восточного министерства было крайне отрицательное; только за неделю до капитуляции г-н Розенберг пожелал встретиться со мной в частной квартире!»[530] Негативное отношение к митр. Серафиму прослеживается в большом количестве документов Министерства занятых восточных территорий, но, к сожалению, неизвестно, о чем хотел беседовать Розенберг с митрополитом в конце апреля 1945 г.