А вот телеграмма военному совету 20-й армии, решающая судьбу конкретного солдата: «Красноармеец 438 ГАП (гаубичный артиллерийский полк. — Ю. Р.) Исмаилов Юнис Джамбур оглы за угрозу по адресу сержанта приговорен к расстрелу. Разрешаю приговор привести в исполнение немедленно перед строем».[132]

Как видим, полномочия сталинскому эмиссару были даны почти неограниченные: аресты военнослужащих, невзирая на звания и должности, и расстрелы, нередко лишь задним числом проштампованные трибуналами, должны были кого-то устрашить, кого-то заставить мобилизоваться.

В войсках действующей армии

Не меньше времени, чем в служебном кабинете на ул. Кирова, в здании, где в войну располагались также Ставка ВГК и Генеральный штаб, Мехлис проводил в войсках действующей армии. Дело в том, что он вошел в число постоянных советников, институт которых уже на второй день войны был создан при Ставке Верховного главнокомандования. В столь напряженный момент советы, однако, должны были уступить место действиям. Вместо советников в Ставке явочным порядком начал функционировать институт ее представителей в войсках. По своим правовым возможностям и функциональным обязанностям представители СВГК заметно различались. По сути, лишь члены Ставки являлись ее полноправными представителями, действовали от ее имени. Остальные лица выполняли роль уполномоченных в каждом конкретном случае. Их пребывание на фронте было обычно непродолжительным, главная задача состояла в уточнении обстановки, докладе выводов по ней, помощи командованию на местах. Таковым уполномоченным Ставки в 1941 году был и Мехлис.

За первые полгода войны он побывал на Западном (июнь — июль), Центральном (август), Северо-Западном (сентябрь — октябрь), Резервном и Западном (октябрь), Волховском (декабрь 1941-го — январь 1942 года) фронтах, в 30-й армии Западного фронта (ноябрь — декабрь 1941 года). Как профессиональному политработнику, ему не ставились задачи, относящиеся к управлению войсками. Стихия Льва Захаровича была иной: формирование частей, политработа, контроль и надзор за высшим ком- и политсоставом, предельно откровенный доклад о политико-моральном состоянии на самый «верх». Кроме того — расследование действительных, а нередко и мнимых проступков различных должностных лиц, скорая расправа с неугодными вождю, а подчас и самому начальнику ГлавПУ.

На практике Мехлис выступал в роли скорее не уполномоченного Ставки, а личного представителя Верховного главнокомандующего. Нельзя также не заметить, что в отдалении от ГКО и Ставки, даже при условии ежедневных докладов Сталину, он действовал более самостоятельно, чем в Москве. Соответственно, позволял себе чаще, чем обычно, угрозы, нажим, произвол.

Лев Захарович, однако, не мог не отдавать себе отчета, что одними репрессиями положения на фронте не поправить. Требовались и оружие, и пополнение, и призывное слово.

5 июля он рассылает в Козельск, Гжатск, Сычевку и другие райцентры «молнии» военным комиссарам с требованием оказать содействие секретарям райкомов в выяснении, сколько вооружения и боеприпасов имеется на окружных и центральных складах, осталось ли что-нибудь после отмобилизования призывного контингента.

Одновременно были предприняты усилия по максимальной мобилизации в тылу лишних там людей и техники. Тяжелые бои, утрата многими командирами нитей управления, отход, а подчас и бегство иных наших частей с передовой порождали беспорядок в тылах. 8 июля Мехлис категорически потребовал от военных советов и отделов политпропаганды армий Западного фронта «навести строгий порядок в тылах, очистить их от бездельников. Всех лишних людей отправить в действующие части, а лишние машины обратить на укомплектование автобатов… Дезертиров арестовывать и предавать суду».

Чтобы ликвидировать «тромбы» на железной дороге, в Наркомат госконтроля СССР 6 июля он направляет телеграмму с указанием:

1) выслать в Витебск, Оршу, Смоленск, Могилев и Гомель по одному контролеру с задачей — «контролировать работу железнодорожных узлов, своевременность отправки грузов в тыл, разгрузку прибывающих эшелонов… О результатах докладывать мне в Смоленск…».

2) командировать в его распоряжение контролеров для ревизии всех довольствующих органов, артчастей и служб снабжения боеприпасами.

В боях, развернувшихся в полосе фронта, катастрофически убывал младший комсостав. Взять пополнение было негде. Поэтому 9 июля Тимошенко и Мехлис отдают директиву военным советам 22, 20, 21, 13, 4, 19 и 16-й армий: «В действующих частях и соединениях во многих случаях довольно беззаботно относятся к выдвижению командиров, отличившихся в боях. Командиры этих частей, очевидно, не понимают, что предстоит серьезная и длительная борьба (Это — характерное признание. — Ю. Р.) и что кадры выковываются во время войны».

Исходя из этого, предлагалось: 1) укомплектовать начсоставом все действующие части за счет своих ресурсов, повышая, прежде всего, отличившихся в боях, 2) сверхштатный начсостав изъять из частей и создать резерв военного совета армии, 3) удалить из тылов лишний начсостав, при этом способных к строевой службе заменить нестроевыми.

Огромные потери нес и контингент политработников. В частях резко уменьшилась партийная прослойка, следовательно, ослаб рычаг воздействия командования и политорганов на личный состав. И все это в обстановке неравных боев, отхода, окружения, нередкой паники. Уже 2 июля из Москвы в Смоленск в распоряжение Мехлиса по его требованию было отправлено 170 политработников, а 3-го — еще 100. В этот же день он просит у члена ГКО Маленкова немедленно командировать «15 групп пятисоток» (то есть 7500 человек) политбойцов «для укрепления партийно-политического состояния частей 4-й и 13-й армий».

Подобные просьбы постоянно высказывались и в дальнейшем. Куда и как направлялось это пополнение, дает представление типичная для тех дней телеграмма за подписью начальника ГУПП: «Военсовет 22 армии. Ершакову, Леонову. 6 июля в 3 часа 35 мин. из Москвы эшелоном № 6/148 в ваше распоряжение отправлено пять рот политбойцов для укрепления политико-морального состояния частей. В каждой роте по 193 человека коммунистов и комсомольцев, в т. ч. рядовых — 81, младших командиров — 13, политработников — 4, комсостава — 5. Роты влить в наиболее нуждающиеся полки равномерными группами. Разъяснить прибывшим их задачи. Донесите, что сделано и результаты». Аналогичные телеграммы пошли и в 21,4, 20-ю армии.

Как опытный журналист, армейский комиссар 1-го ранга позаботился об укреплении фронтовой газеты «Красноармейская правда», назначив туда «литераторами-писателями» Вадима Кожевникова, Михаила Матусовского, Константина Симонова, Алексея Суркова. Существенной реорганизации подверглась фронтовая газета на немецком языке, рассчитанная на противника.

К репрессиям, нагнетанию страха перед жестокими наказаниями член Военного совета Западного фронта прибегал, повторимся, часто. Но и он не мог не понимать, что, образно говоря, кнут более действенен в сочетании с пряником. Большинство частей, командиров и бойцов не бежали, а стояли насмерть, переходили в контратаки, проявляли исключительное мужество и отвагу, которые замечал и чрезвычайно скупой на похвалу Мехлис. Не случайно уже 8 июля вместе с Тимошенко он обязал командующих армиями фронта срочно, прислав донесения самолетом, представить отличившихся к государственным наградам.

Как это нередко случалось у Льва Захаровича, плодов своего труда ему увидеть не пришлось. 10 июля 1941 года решением ГКО были созданы промежуточные органы стратегического руководства — главные командования войск направлений, в том числе Западного. Последнее возглавили руководители Западным фронтом. Исключение составил только Мехлис: 12 июля он был отозван в Москву.

К этому времени, то есть за три недели войны, фашистские войска продвинулись на западном направлении от 450 до 600 км. 10–12 июля противник сломил сопротивление наших обороняющихся частей в районе Витебска, южнее Орши и Могилева и стал быстро продвигаться в сторону Смоленска. Во всей полосе Западного фронта развернулось гигантское Смоленское сражение.