Ключевая роль Мехлиса в осуществлении репрессий команднополитического состава Красной Армии, на наш взгляд, бесспорна. Судя по его действиям, для этого человека проблема, участвовать или нет в уничтожении военных кадров, не существовала в принципе. Жестокая кадровая селекция, осуществляемая вождем, оставила к концу 30-х годов в его окружении только тех, кто готов был выполнить любую миссию, самый неправедный приказ. Следуя этой глубоко аморальной логике выживания в сталинской элите, Мехлис нанес Красной Армии непоправимый ущерб.
Глава 5. За год до войны
Нельзя ли спихнуть наркома?
Последний предвоенный год оказался для Мехлиса насыщенным серьезными переменами в его политической карьере.
Хотя война с Финляндией подавалась официальной пропагандой как победная, слабость Красной Армии стала явной даже для самых неисправимых оптимистов в партийно-государственная верхушке. Впервые за 15 лет пребывания во главе Наркомата обороны маршалу Ворошилову пришлось держать по-настоящему серьезный отчет. Как вспоминал в разговоре с Константином Симоновым маршал Жуков, вождь, говоря с ним весной 1940 года о результатах финской войны, раздраженно отозвался о наркоме: «Хвастался, заверял, утверждал, что на удар ответим тройным ударом. Все хорошо, все в порядке, все готово, товарищ Сталин, а оказалось…»
Состоявшийся 28 марта 1940 года пленум ЦК ВКП(б) заслушал доклад Ворошилова, подвергнув его безжалостной, но — надо признать — обоснованной критике. Докладчик покаялся, что «ни я, нарком обороны, ни Генштаб, ни командование Ленинградским военным округом вначале совершенно не представляли себе всех особенностей и трудностей, связанных с этой войной», а «военное ведомство подошло к подготовке войны в Финляндии недостаточно серьезно».
Раздражение Сталина было настолько велико, что о провалах военного руководства Политбюро ЦК ВКП(б) вспомнило даже два года спустя, рассматривая 1 апреля 1942 года вопрос «О работе Ворошилова К. Е.»: «Война с Финляндией в 1939–1940 гг. вскрыла большое неблагополучие и отсталость в руководстве НКО. В ходе этой войны выяснилась неподготовленность НКО к обеспечению успешного развития военных операций. В Красной Армии отсутствовали минометы и автоматы, не было правильного учета самолетов и танков, не оказалось нужной зимней одежды для войск, войска не имели продовольственных концентратов. Вскрылись большая запущенность в работе таких важных управлений НКО, как Главное артиллерийское управление, Управление боевой подготовки, Управление ВВС, низкий уровень организации дела в военных учебных заведениях и др.
Все это отразилось на затяжке войны и привело к излишним жертвам. Тов. Ворошилов, будучи в то время народным комиссаром обороны, вынужден был признать на пленуме ЦК ВКП(б) в конце марта 1940 г. обнаружившуюся несостоятельность своего руководства НКО».[93]
Ситуацией попытался воспользоваться Мехлис. Судя по некоторым признакам (о чем речь чуть ниже), он и сам был не прочь занять кресло наркома. Поднявшись на трибуну пленума, начальник ПУ Красной Армии, как воспоминал генерал армии Хрулев, заявил: «Ворошилов так просто не может уйти со своего поста, его надо строжайше наказать… Хотя бы арестовать».
Но даже своему давнему любимцу Сталин не позволил очень уж сильно замахнуться на провалившегося наркома, которому генсек до этого благоволил не меньше. Он поднялся с места, подошел к трибуне и, оттолкнув начальника ПУ, сказал: «Вот тут Мехлис произнес истерическую речь. Я первый раз в жизни встречаю такого наркома, чтобы с такой откровенностью и остротой раскритиковал свою деятельность. Но, с другой стороны, если Мехлис считает это неудовлетворительным, то я вам могу начать рассказывать о Мехлисе, что он собой представляет, и тогда от него мокрого места не останется».[94]
Но вождь только погрозил, а рассказывать не стал. А в отношении Ворошилова ограничился снятием того с должности, назначив наркомом маршала С. К. Тимошенко. Освобожденный от руководства военным ведомством Климент Ефремович остался председателем Главного военного совета, а вскоре стал заместителем главы правительства. Наказали, нечего сказать.
Вождь, провозгласивший, как известно, лозунг «Кадры решают все!», не мог не понимать прямой связи репрессий и низкой подготовки командно-начальствующего состава. Но признать, что собственноручно и руками своих присных погубил цвет армии, тоже не мог. На совещании начальствующего состава, созванном ЦК в апреле 1940 года специально для обсуждения опыта боевых действий против Финляндии, внимающим ему он бросил «кость», объяснив, что нашему командному составу «помешали, по-моему, культ традиции и опыта гражданской войны». Он призвал «расклевать культ преклонения перед опытом гражданской войны», преодолеть засилье ее участников, «которые не могут дать ходу молодым кадрам».
А ведь никакого «засилья» уже и в помине не было, подавляющая часть кадров навсегда перешла, как цинично выражались в верхах, в «ведомство наркомвнудела без занятия определенных должностей», то есть была репрессирована.
И Ворошилов, и Мехлис были, по существу, главными проводниками в Вооруженных силах линии на избиение кадров. В этом отношении претензий к ним со стороны Сталина не было, и потому его недовольство, продемонстрированное на пленуме ЦК, свелось к давно известной в народе формуле: милые бранятся — только тешатся.
Если кому-то из читателей такой вывод автора покажется слишком смелым, вот еще факты. На упомянутом выше апрельском совещании руководящего состава Вооруженных сил вождь сделал Мехлису замечание. Поводом стала реплика полковника Разведуправления Генштаба Хаджи-Умара Мамсурова (в будущем — генерал-полковник, заместитель начальника ГРУ), заявившего, что 9-й армией руководил не комкор В. И. Чуйков, командующий армией, а член Военного совета армии Мехлис. Последний, выполняя функции члена ВС армии, но будучи представителем центра и обладая широкими полномочиями, пытался подменить командующего армией и в то же время не нес никакой ответственности за исход боевых операций. «Мне кажется, — говорил Мамсуров с необходимой долей осторожности, поскольку ступал по тонкому льду, — что такое положение, когда членом военного совета армии назначен заместитель] наркома, немножко было неправильное положение и оно отражалось на роли командующего… Вообще в штабе армии говорили, что заместитель] наркома здесь хозяин, а командарм не может решать вопросов».[95]
Имевший сведения об этом и из других источников, Сталин, по воспоминаниям адмирала Н. Г. Кузнецова, сказал как-то начальнику ПУ Красной Армии: «Вы там, на месте, имели привычку класть командующего к себе в карман и распоряжаться им как вам вздумается». А тот «принял этот упрек скорее как похвалу».[96]
Именно так — как похвалу, как поощрение нарочито суровым учителем любимого ученика. Ибо даже Великая Отечественная война, как увидит читатель далее, очень долго не могла заставить Льва Захаровича отказаться от некомпетентного вмешательства в деятельность командующих, сопровождавшегося огромным волевым напором и самонадеянностью. Ну а тот, кто мог бы поставить предел этой воинствующей некомпетентности, возражал против нее скорее для вида, чем по существу. Совершенно очевидно, что в глазах Сталина эти «недостатки» Мехлиса уходили в тень куда более востребованных еще в период репрессий «достоинств».
Важный для нашего повествования эпизод того же апрельского совещания в Кремле привел и адмирал И. С. Исаков (в изложении Константина Симонова): «Мехлис несколько раз вылезал то с комментариями, то с репликой, после чего вдруг Сталин сказал:
— А Мехлис вообще фанатик, его нельзя подпускать к армии.
Я помню, — вспоминал адмирал, — меня тогда удивило, что, несмотря на эти слова, Мехлис продолжал на этом заседании держаться как ни в чем не бывало и еще не раз вылезал со своими репликами». Вождь же реагировал на это спокойно.