Часть 2

Тайный фронт

Могло ли все быть по-иному?

Чем дальше уходит время, тем больше возникает споров, различных версий случившегося, тем активнее вторгается в историю политика со своими конъюнктурными, сиюминутными интересами. И поэтому важно способствовать сохранению и восстановлению исторической правды. Это необходимо ещё и потому, что история, как сказал В. О. Ключевский, не учительница, а надзирательница: она не учит, она наказывает тех, кто не выучивает уроков.

В редакции «Красной звезды» было проведено заседание круглого стола, участниками которого стали полковник Владимир Николаевич КАРПОВ, сотрудник пресс-бюро Службы внешней разведки Российской Федерации; генерал армии Владимир Николаевич ЛОБОВ, в прошлом начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР; генерал-лейтенант Евгений Иванович МАЛАШЕНКО, участник Великой Отечественной войны; Михаил Юрьевич МЯГКОВ, доктор исторических наук (Институт всеобщей истории РАН); Юрий Александрович НИКИФОРОВ, кандидат исторических наук; Александр Семенович ОРЛОВ, доктор исторических наук (Институт военной истории Минобороны России); Олег Александрович РЖЕШЕВСКИЙ, доктор исторических наук (Институт всеобщей истории РАН), президент Ассоциации историков Второй мировой войны. На встрече в редакции присутствовали старшеклассники московской школы № 650. Заседание круглого стола вел член редакционной коллегии «Красной звезды» член Союза писателей России Александр Юльевич БОНДАРЕНКО. Ряд задаваемых им вопросов взят из читательской почты.

БОНДАРЕНКО: Одним из «знаковых» событий предвоенного времени, несомненно, можно считать речь Сталина перед выпускниками военных академий в Кремле 5 мая 1941 года. Тогда он неожиданно сказал: «Мирная политика — дело хорошее, мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию… Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду в наступательном духе». Сегодня некоторые историки склонны считать эти слова чуть ли не призывом к агрессии. Так ли это?

ОРЛОВ: Объективно оценивать цитату без контекста невозможно. Нужно помнить, что Сталин выступал перед людьми, которые пришли из войск, окончили академии и возвращались в армию уже весьма подкованными в военном отношении. Основная мысль выступления сводилась к тому, что армия за годы их учебы значительно изменилась, выпускники почти не узнают ее. Дальше ведь он сказал — это главная, ключевая фраза, — что, проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом.

За эту фразу сейчас цепляются те, кто хочет доказать, что Сталин призывал к наступательной войне, к нападению на Германию. На самом деле эта фраза соответствует нашей Военной доктрине, политическая часть которой гласила, что СССР ни на кого не собирается нападать, но если на него нападут, то агрессор получит уничтожающий удар, будет отброшен от границ Советского Союза и разгромлен…

МАЛАШЕНКО: Армию надо готовить к боевым действиям — не только оборонительным, но и наступательным, особенно сложным по организации, — таков непреложный закон военного дела. Наша армия интенсивно перевооружалась, и Сталин определял ее главную цель, потому что выиграть войну лишь оборонительными действиями нельзя. Это наглядно показала Франция, которая полагалась только на оборону, надеялась укрыться за мощными укрепрайонами. Немцы ее разгромили.

КАРПОВ: Если оценивать ситуацию объективно, то Сталин прекрасно понимал, что командиры, направляемые на западные границы, едут практически на фронт…

БОНДАРЕНКО: Напрашивается вопрос, интересующий многих и задаваемый в различных интерпретациях: насколько Сталин был информирован о надвигающейся военной опасности, почему не внимал предупреждениям разведки?

РЖЕШЕВСКИЙ: Прежде всего следует отвести как несостоятельную «популярную» версию о том, что Сталин о предстоящем нападении Германии и его сроках знал почти все, но действенных мер не предпринял. Существовало три канала получения разведданных — Разведуправление Генштаба РККА, разведка ВМФ и внешняя разведка. Поступавшие от них сведения были противоречивы, осложняли анализ и без того запутанной обстановки, препятствовали раскрытию истинной цели дезинформационной деятельности гитлеровских спецслужб — достижению внезапности первого удара. Судя по доступным историкам документам разведслужб, наиболее объективная информация поступала из 1-го управления НКГБ, начальником которого был Павел Михайлович Фитин.

За его подписью 17 июня 1941 года было представлено Сталину спецсообщение из Берлина: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью завершены, удар можно ожидать в любое время».

БОНДАРЕНКО: Что конкретно знало высшее руководство СССР о планах Гитлера?

КАРПОВ: Что именно удалось вскрыть разведке? Только военные приготовления и примерные сроки нападения. Остались неизвестными цели, которые преследует Гитлер, характер предстоящей войны, направление главных ударов. Не до конца было ясно, будет ли Германия вести войну против нас в одиночку или в коалиции и с кем именно. Даже количество дивизий было установлено приближенно, тем более что танковые соединения Гитлер перебросил к границам СССР буквально за двое суток до нападения. Благодаря утечке информации распространялись слухи, доходили до руководства в виде донесений о том, что Германия нападет на Советский Союз 15 апреля, 1, 15, 20 мая, 15 июня… Эти дни наступали, а война не начиналась. Ведь и Рихард Зорге называл несколько сроков, которые не подтвердились.

БОНДАРЕНКО: Разве так? Еще в 60-е годы опубликована телеграмма «Рамзая» с предупреждением: война начнется 22 июня… После этого и говорилось: «Зорге точно назвал дату».

КАРПОВ: К сожалению, это фальшивка, появившаяся в хрущевские времена. Разведка не назвала точной даты, не сказали однозначно, что война начнется 22 июня.

БОНДАРЕНКО: Откуда же бралось это обилие дат?

КАРПОВ: Как известно, Гитлер 38 раз откладывал нападение на Францию, и поэтому, когда Париж получил сведения о 39-м сроке, французы уже просто не поверили, что война начнется 10 мая 1940 года… Так сложилась ситуация и для нас.

РЖЕШЕВСКИЙ: Немцы придавали дезинформации огромное значение и в этом деле весьма преуспели. Вспомните заключение начальника внешней разведки генерала, позднее — маршала Ф. И. Голикова, оставленное на донесении от 20 марта 1941 года: «Сообщения о готовящемся нападении Германии на СССР необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от англичан и даже, может быть, германской разведки».

Некоторые сейчас утверждают, что Голиков стремился таким образом угодить Сталину, зная что, тот войны с Германией в сорок первом не ждет. Сомнительно! Филипп Иванович был опытным военачальником и человеком с убеждениями. Вряд ли он не понимал, что просчет, угоднические выводы будут иметь роковые последствия — в том числе и для него лично.

БОНДАРЕНКО: А что вообще знала разведка о подготовке Германией нападения на СССР? Когда стала поступать об этом первая информация?

КАРПОВ: Первые сведения о появлении признаков военной угрозы со стороны Германии внешняя разведка получила в июне — июле 1932 года, за девять месяцев до прихода Гитлера к власти. ИНО ОГПУ сообщало, что правительство Франца фон Папена стало склоняться к мнению, что с политикой заигрывания с СССР пора кончать. Берлин получил от Москвы все желаемое — в том числе и в области подготовки военных кадров, поэтому на повестку дня встал вопрос о начале секретных переговоров с Францией и Польшей по созданию наступательного союза против СССР.

Для нашей разведки, имевшей в ту пору прочные позиции в правительственных кругах Германии, в том числе и в руководстве нацистской партии, неизбежность прихода к власти Гитлера не являлась секретом, равно как и то, какую политику он будет проводить. Еще летом 1932 года начальник ИНО ОГПУ А. Х. Артузов разослал в резидентуры циркуляр, в котором предлагалось начать подготовку к работе в условиях войны Германии против СССР.