Изменить стиль страницы

Чтобы объяснить красноармейцам, почему они должны стрелять и рубить своих товарищей по оружию, с которыми вместе освобождали Крым, пришлось выдумать вескую причину. И ее выдумали. Якобы Махно издал секретный приказ о подготовке захвата Синельникова, Юзовки и других городов. Якобы этот приказ стал известен чекистам и в ночь на 25 ноября все губчека получили телеграфное распоряжение немедленно арестовать махновских вожаков и анархистов-«набатовцев».

Однако весьма сомнительно, чтобы Махно после напряженных боев с белыми сразу распорядился напасть на Красную Армию. Он был не сумасшедшим, чтобы со своими отрядами начинать боевые действия против 100 000 солдат Фрунзе. Ведь это был тот самый Махно, который отправлял хлеб в умирающий от голода Питер и предлагал свою помощь в трудную минуту.

Дело обстояло как раз наоборот. Еще в августе 1920 г. Ленин написал секретную записку председателю Реввоенсовета Э.М. Склянскому, в которой предлагал под видом «зеленых» вторгнуться на территорию Латвии и Эстонии, «перевешать кулаков, попов и помещиков», а потом «на них [ «зеленых»] и свалим… Премия — 100 рублей за повешенного».

Это и есть пример беспощадной расправы более сильного союзника над более слабым. Если махновцы отказываются «занять фронт против польских войск», не желают отправляться на Кавказ, то можно действовать хотя бы под их видом. И убить сразу трех зайцев.

Во-первых, «перевешать кулаков, попов и помещиков» в соседних государствах и подготовить в них почву для революционной борьбы.

Во-вторых, скомпрометировать «зеленых», представить их в образе врагов и тем самым развязать себе руки для репрессий против политических противников.

В-третьих, обелить себя, выступив в глазах всего мира мечом, карающим бандитов, для которых суверенность соседних государств ничего не значит.

Да еще самим взять по 100 рублей за каждый труп. В общем, «ничего, кроме выигрыша, здесь ожидать нельзя».

Сам Махно к моменту расправы находился не в крымской группировке своих отрядов. Он, словно предчувствуя недоброе, остался в Гуляйполе.

26 ноября части Красной Армии окружили село, когда там находились всего около 200 человек. Но даже с этими силами Махно отчаянной атакой сбил наступавший кавполк и вырвался из кольца.

Окруженный со всех сторон красными, он дошел до Галиции, поднялся к Киеву, прорвался на Полтавщину и Харьковщину, поднялся на север к Курску. Он еще пытался бороться. В короткий срок ему опять удалось создать крупную часть.

Но за него уже принялись всерьез. Избавившись от интервентов и основных очагов белогвардейского движения, большевики сосредоточили все силы «на борьбе с бандитизмом» и на уничтожении «несознательных» союзников.

«Украинское Советское правительство образовало «Военное совещание» во главе с главнокомандующим войсками Украины и Крыма Фрунзе. Значительно были усилены войска ВЧК. В Александровском районе ЦК КП(б)У и СНК УССР образовали специальную Политсекцию Александровского района, которую возглавил народный комиссар внутренних дел Украины В.П. Антонов (Саратовский). (…)»

Уже в конце июля 1921 г. М. Фрунзе мог заявить: «Что касается Левобережья, то здесь приходится отметить… почти полное искоренение самого сильного бандитского соединения, так называемой «повстанческой армии Махно». Махно… был вынужден распустить свою армию. Повстанческая армия и настоящее время почти полностью ликвидирована… Убиты ближайшие помощники Махно — Забудько, Куриленко, тяжело ранен ряд других (Щусь, Фома Кожин), отбит весь обоз, нее тачанки с пулеметами. У одного Махно взято около 40 пулеметов… (Напомню, убитый Куриленко это ещё один «бандит», с которым Фрунзе подписывал договор о совместных действиях в октябре 1920 г. — O.K.)».

Признав свое окончательное поражение, Махно пробился на запад, где 28 августа 1921 г. перешел Днестр и оказался в Румынии.

Я не знаю, какие чувства испытывал он при этом. Воспринимал ли кровавую логику революции, смирился л и с тем, что исполинская мясорубка Гражданской войны перемолола именно его, а не его идейных противников.

Наверное, ответ следует искать в стихах самого Нестора Ивановича, написанных им в 1921 году.

Я в бой бросался с головой, Пощады не искал у смерти И не виновен, что живой Остался в этой круговерти. Мы проливали кровь и пот, С народом откровенны были. Нас победили. Только вот Идею нашу не убили.

Печальный опыт Гражданской войны в России учтен не был, и подобные события повторились в Испании в 1936–1939 гг.

«Мир знает о фалангистском терроре, но не стоит забывать, что террор был и с другой стороны. Республиканцы не являлись идеалистами из романов Хемингуэя, и то, что они устраивали кровавые бойни, когда промосковски настроенные коммунисты и анархисты убивали друг друга, в Испании помнят |до сих пор]».

Война столь чудовищна в своей несправедливости, что в любой момент может потребовать от солдат убивать товарищей по оружию или отдавать свои жизни за вчерашних врагов.

Как известно, существуют две политики: одна — это политика тех, кто воюет, другая — тех, кто приказывает. Подобное положение вещей невозможно изменить до тех пор, пока существуют войны. Увы, его приходится принять как данность, смириться с ним и быть готовым к самым грязным, циничным, бесчестным и уродливым сторонам войны.

Лучше всего об этом сказал советским военным корреспондентам один британский солдат накануне высадки в Нормандии: «Об этом лучше не думать, когда приближаешься к опасности: уж очень паршивое это чувство, когда даже не знаешь, за что умрешь…»

Глава четвертая

Семь жизней за императора

Безумству храбрых поем мы песню.

М. Горький

Долг тяжелее железа, смерть легче пуха.

Император Мииджи

Dulcc et decorum est pro patria mori.

(Сладко и почетно умереть за родину.)

Гораций

После описания ужасов войны, после глав о страданиях o r перенесенных ран и бесправии солдат, посылаемых в бой ради чужих интересов, предаваемых союзниками, мне показалось необходимым написать хотя бы небольшую главу о причинах, которые заставляют солдат не только яростно сражаться, но и сознательно жертвовать собой, преумножая кровопролитие.

Известно, что во все времена находились герои, которые подрывали себя в пороховых погребах крепостных башен и в корабельных крюйт-камерах, гибнущие сами и уничтожающие тем самым противника.

Пожалуй, одним из первых таких героев-смертников был библейский Самсон. Оказавшись в плену у филистимлян, ослепленный, он разрушил храм Дагона, вместе с собой погребя под его развалинами огромное количество врагов. «И обрушился дом на владельцев и на весь народ, бывший в нем. И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей» (Суд. 16: 30).

Впрочем, если начать просто перечислять все подобные случаи, известные в истории войн, то это займет несколькотомов. Разговор не об этом, а о том, что чувствует человек, по своей воле расстающийся с жизнью, как его подвиг воспринимают враги, есть ли какая-то закономерность по армиям мира, и как официальная пропаганда использует «смертничество» в своих целях, подчеркивая мужество своих солдат и замалчивая факты героизма противников.

Я долго думал, с чего начать эту главу, как классифицировать имеющийся материал. Можно было отдельно рассказать о воздушных таранах, о морских и о самопожертвовании в сражениях на суше. Можно было начать с информации о боевой технике, специально разработанной для солдат-смертников. Можно было сперва описать всем известных японских камикадзе и провести аналогии ко всем остальными воюющими сторонам. Или сразу подать малоизвестные и от этого поражающие воображение факты таранов, примененных англо-американцами.