to the east, my brother, to the east[120], очень чистая магистраль, но извилистая и холмистая, затем долгий плавный подъем, посреди густого леса, мы молчим и ползем вверх, капли дождя величиною с головку булавки, затем безрадостный стук

ржаво-красные паучьи антенны, с крашеными шарами на проводах, пестроцветная коллекция крыш у мемориальной весовой станции имени солдата ханса роэлле, все грузовики просим вперед на объезд, на специально для этого

что некая вселенная из пыли и пламени была бы мне милее, чем эта залитая дождем, замерзшая скользкая, в которую мы едем, чтобы громить там эти дьявольские антенны и разгонять военную облачность и

лучше жить в растопленном камине или действующем вулкане, чем в этом замороженном боло

почему мы еще смотрим на мир? потому что мы потеряли пульт управления.

вычищенный и монотонно засаженный кемпинг близлежащего исправительного центра, здесь они работали в кандалах, даже под такими ливнями, мягкий водяной шарф змеится в направлении чугиака под дымовой завесой дыхания богов, которая скрывает вершины гор, «смотри!», лось в канаве, его, наверно, три пикапа подряд насмерть передавили, в любом случае они там все стоят и озираются, включая изумленных полицейских, и как нельзя кстати тут же висит щит с призывом тормозить перед дикими животными и статистикой: этой зимой убито 207 лосей, теперь уже, пардон, 208, то есть зима прошла, зимушка з-з-з

«куда едем?»

толковой карты не было, чтобы сложить-скомкать, как у нас дома, так что мы выложили 19 баксов 95 центов за «alaska atlas & gazetteer» фирмы делорм, упругий альбом формата аЗ с подробными топографическими картами, outdoor recreation, places to go, things to do, allpurpose reference[121], сакраментально лежит на слабых коленях саботажника, который бормочет «пальмер, эммм гленаллен, да, нам надо» и так при этом сливает все слова в одну кашу, что мне в итоге приходится самой додумываться, какой выезд

печальное скопление магазинов в открытом лесополе, «business district», а на самом деле пара безрадостных бараков, в том числе «макдоналдс», а также «каррс», вылупившийся суррогат города для отшельников, которые один раз за бабье лето приезжают сюда, и принюхиваются, и ногу подымают, и метят

жилые домишки, наоборот, как-то поживее, поярче, все из дерева, но тут меньше украшательств, чем вдоль тихоокеанской дороги, — и ведь это называется морем мира, морем согласия, об этом тоже не стоит

потому что все здесь крупнее и непонятнее, кое о чем еще даже нигде не упоминается, потому что щиты предупреждают о камнепаде и о животных, потому что за перевалом дорога резко уходит вправо, и гигантское плоское русло реки в каменно-сером нигде

«а как вы собираетесь поддерживать связь?»

«ты что, не слушала?», с искренним удивлением вместо раздражения, на это могу ответить только правдой: «честно говоря, нет. я была так… я никогда не подозревала, что ты за моей спиной…»

«прости, я…»

«да все в порядке, но я просто подумала, когда заметила — того типа в анкоридже и так далее, — что ты все это будешь держать от меня в тайне, до тех пор пока все не будет сделано, понимаешь? а чтобы… что примут так, как бы это сказать, официально, так, что меня практически посвятят перед всеми людьми… мне сначала надо было переварить это состояние, я поначалу просто не могла прийти в себя, да и, может, я не все тогда поняла, что касается логистики или, эм-м, боевого порядка…»

на удивление ловкими пальцами он открывает один из многочисленных кармашков своей арктической экспедиционной куртки, достает маленький черный сотик и держит его справа от моего лица, как мертвую рыбку: «это мне доктор дал. я включу его завтра вечером, тогда будем общаться через… как это говорят? смс?» «ха, это называется, вас, стариканов, ничему научить нельзя».

«а ты не радуйся, как только все кончится, я брошу эту штуку в первый попавшийся медвежий капкан или в пропасть, я, как и раньше, придерживаюсь мнения, что такое гнусное изобретение…»

«хватит уже, пожалуйста!», он испуганно убирает телефон назад, потому что я закусываю нижнюю губу, борюсь с автоматикой и рулем: потихоньку серпантин поддается, всё, справилась, «надо было… самолетом было бы лучше, или как?»

«ну, я думаю, наш друг райан сделает именно так, и он…»

«ах да, крутой мегафизик».

«знаю-знаю, ты его невзлюбила».

«чтобы невзлюбить его, мне надо было бы сначала познакомиться с ним поближе, а это мне на фиг не надо».

возможно, gps, сетка к нему есть и в «atlas & gazetteer», как и все микромелко начерканные начесанные топографические контуры, в которых сплющенные между горами зеленые долины и просторные вечно белые

каждый раз это отстранение, исчезновение в самом себе, когда становится щекотливо и как-то прямолинейно в наших разговорах, будто Константин боится слишком ко мне приблизиться, будто балансирует на самом краю, а предпосылки для разговора могут просто кануть в лету — если я их вдруг у него отниму. это не имеет никакого отношения к доверию или опасности нашей, ха-ха, не могу удержаться от смеха: миссии, но просто к тому, что я — молодая женщина, некогда девушка, а значит, как оно работает в голове у парней? девушка становится женщиной, и когда она уже является таковой, то тогда парню как-то вроде и проще уже, потому что тогда ее место в мире — то, которое мужчины ей приготовили, придумали, выдумали и обустроили, но кем б она стала, если бы могла сама выбирать? существовали бы тогда вообще женщины, если б девушки сами могли определять, хочется ли им становиться женщинами?

если я — муза Константина или моего любовника, то кто тогда моя муза; в силах ли сила воображения вообразить себе связи иного характера, кроме как между тем, кто любит, и тем, кто любим? кто есть кто, кто может стать кем для кого, сколько голов у цербера, все это темная книга с едва разборчивыми

предупреждения, указатели: внимание, красивое место для съемки, на убогих фермерских муляжах самореклама: здесь можно купить сено, уступи дорогу лосю

я чувствую, что Константин раздражен, потому что я, как только сзади нас возникает автомобиль, съезжаю на одну из этих обочин и пропускаю вперед — всё, или сейчас появится еще какой-нибудь хрен, сорри, не выношу, если кто-то у меня на хвосте среди этой дикой природы, здесь я за рулем, мне решать, а если мы из-за этого теряем время, то мне на это плевать — как только передо мной опять зазмеится дорога, я буду рада, что сзади никто не

кто бросит мусор в эту могучую природу, с того, гласит табличка, штраф в тысячу долларов, и в один миг, одна только эта табличка укокошила иллюзию, что эта природа велика, превосходна, могущественнее нас. нет, фигушки, раз нам приходится облагать себя таким чувствительным наказанием, чтобы не изуродовать ее, не разрушить, то нити в наших руках, и одно упразднение социальной угрозы могло бы тут искоренить все раз и навсегда, так что даже мысль, будто есть-таки где-то что-то, в конце одной из этих дорог, хотя бы кусочек земли, с которой тебя не может вышвырнуть твой арендодатель, где меньшим не приходится продавать большим то немногое, что у них есть, и где тошнотворное дыхание

взмыв высоко вверх над зеленым деревянным домиком, потом снижается, в благороднейшем парении, орел с герба этого государства, с белой головой и широкими крыльями, он рискует, в то время как слоисто-дождевой груз неба придавливает наши рожденные ползать души к земле, с высоты птичьего полета глядит на принадлежащий ему мир, в котором его органы чувств