Облегченно вздохнув, пошли дальше.

А вот совсем голое окно. Из угла в угол по маленькой комнатушке ходит бородатый человек и что-то бормочет.

— Поэт, — узнал Альт. — Интересно, как они получаются у него, стихи?

Только он сказал это, как Поэт, будто услышал его, схватил со стола карандаш и стал что-то быстро черкать на клочке бумаги.

Мальчики замерли. Стол Поэта на их глазах терял форму, расплывался и постепенно превратился в нечто непонятное. Белый лист бумаги вздрогнул, колыхнулся и… поплыл по столу, который теперь уже был вовсе и не столом, а частицей чего-то большого, плавно перекатывающегося и глухо грохочущего. И мальчики увидели – не лист плыл по столу, а маленькая лодчонка качалась на волнах. А над ней кружили чайки – давние обитатели этой улицы. Так вот откуда они берутся – их придумывает Поэт!

Вот он подбежал к окну. Близнецы едва успели отскочить, как рамы с шумом распахнулись, и птицы с радостным криком вылетели на волю.

Окно захлопнулось, свет в нем погас. Тут же померкли фонари на улице. Стало темно. Братья схватились за руки. Знакомый рокот нарастал, звучал отчетливей, громче. Повеяло прохладой. Зашелестел ветер в ветвях деревьев.

— Оно совсем близко, — прошептал Чарли. — Я даже чувствую на лице его дыхание. Все-таки оно там, — кивнул он в сторону Пустыни.

— Смотри, — воскликнул Альт, запрокинув голову.

Над улицей Жареных Уток низко замерцали звезды. Они застряли в верхушках тополей, опустились на крыши домов. Казалось, кто-то тихонько раскачивает их, и они тоненько позванивают.

Из домов медленно выходили люди и молча смотрели вверх. Они долго стояли, вслушиваясь в призрачный звон звезд и гул невидимого прибоя.

Но вот словно вспугнули кого-то: опять вспыхнули фонари. Звезды робко растаяли. Плеск волн исчез. Люди разбрелись по домам.

— «Тот, кто живет на улице Жареных Уток, видит звезды и слышит море каждую ночь». Вот что хотела сказать тетушка! — догадался Чарли.

— Ну и ну! — восхищенно выдавил Альт, не вполне очнувшись от увиденного.

— Переночуем здесь! — решил Чарли.

Альт на миг заколебался: — А нас не будут искать с полицией?–

Но уже в следующую минуту, дрожа от возбуждения и ночной прохлады, забрался вслед за Чарли под галантерейный навес. Мальчики устроились поудобней и уснули.

КОРОЛЬ СМЕХА

Дзинь-дзень! Дзинь-дзень!

По улице Жареных Уток шагал долговязый человек, одетый так странно, что на него оглядывались. Штанины его розовых брюк в клетку украшала причудливая бахрома из десятка крохотных бубенцов, которые мелодично позванивали. Ярко-красная рубаха с пышными воланами на рукавах придавала человеку сходство с большой диковинной птицей, а оранжевые шлепанцы на босую ногу пугали своим неприличием.

Пипл ловил на себе изумленные взгляды и нарочно замедлял шаг. Из буйного пламени его волос пробивались толстые, грубо вылепленные уши, а грустные глаза на некрасивом лице словно кто обвел тенями усталости.

Эти уши и глаза были слишком чуткими стражами и доставляли своему хозяину много хлопот. Но сейчас они с удовольствием улавливали в скучных лицах прохожих любопытство. Отчего бы и впрямь не одеваться весело и оригинально? Грудь вперед! — приказал он себе. — Каждый шаг – вызывающее «дзинь-дзень!». Эй, полисмен, захлопни челюсть – отвалится! Осторожней, барышня, споткнетесь! Трак! Ну вот видите, я предупреждал: смотреть надо под ноги, а не на меня. Что, молодой человек, любопытно, где это я отхватил такие сногсшибательные брюки? Последний крик моды? О, нет. Последний крик сердца. Через пару лет такой наряд не сыщешь и в музее. Смотрите и запоминайте: перед вами клоун. Последний клоун Сондарии!

Что-то случилось с Пиплом, когда после репетиции он задержался у клетки только что привезенных лошадей. Клоун разглядывал этих редких животных, и вдруг ему ужасно захотелось вскочить на спину одному из них и врезаться в унылый поток машин. То-то поднялся бы переполох! Впрочем… Тут он прищурил правый глаз, как бы со стороны оглядывая себя.

— Впрочем, можно и без лошади! — весело проговорил он и не успел опомниться, как ноги вынесли его из цирка.

И вот теперь он шагал по улице Жареных Уток в своем цирковом костюме под прицелом множества глаз и бормотал песенку собственного сочинения:

В Сондарии удивительный народ:
Ночью мало спит, а днем во сне живет.

Будь его воля, Пипл назвал бы эту улицу как-нибудь иначе, потому что жареное не было тем главным, что отличало ее от других площадей и проспектов. Например, был тут домик, внушающий надежду и веру в лучшее: «Музей Красоты».

И еще одно здание, похожее на гигантскую шляпу, выделяло эту улицу среди прочих: цирк. Правда, в его шутовской архитектуре скрывалась насмешка над теми, кто каждый день приходил сюда и работал до седьмого пота, порой рискуя жизнью. Но, чего там, цирковой народ привык и не к такому…

Пипл пошарил в карманах и разочарованно щелкнул языком: деньги остались в другом костюме. Оглянулся по сторонам, глубоко вдохнул насыщенный ароматами воздух, и ноздри его вздрогнули. Он почувствовал, как по телу разливается тепло, точно хлебнул доброго вина – воображение выручило и в этот раз.

Он долго стоял, думал и глубоко вдыхал уличные запахи.

— Ну вот и пообедал, — наконец бодро сказал он и вздрогнул: пронзительный свист и хохот обрушились на его рыжую голову. Клоун и не заметил, как очутился в плотном кольце пляшущих мальчишек. Такое возможно было лишь на улице Жареных Уток.

Сначала дети молча, с разинутыми ртами, разглядывали смешного человека, который шумно потягивал носом, гладя свой тощий живот. Когда же этот чудак сообщил, что пообедал, их прорвало. Они засвистели, завопили, загоготали, хватаясь за бока и тыкая в него пальцами:

— Сумасшедший! О-ля-ля! Мозги набекрень – чепчик надень!

Клоун неуклюже затоптался на месте, вытаращил глаза и, присев на корточки, свирепо зарычал:

— Ррр! Кого бы выбрать на десеррт?!

Задиры с визгом разлетелись. Только один смело метнулся к нему и, рванув звенящую бахрому штанины, с треском выдернул несколько бубенцов.

— Ах ты, щенок! — Пипл погнался за мальчишкой. Надо проучить этого наглеца. Но попробуй, догони! Чешет, как цирковой заяц, когда того выпускают из клетки поразмять лапы. Еще… Еще немного. Ага, застрял в толпе! Оглядываешься? Напрасно! Вот я тебя схвачу сейчас! Будешь знать, как портить парадный костюм клоуна!

Он сгреб мальчишку в охапку, втолкнул в видеофонную будку и, захлопнув дверь, прислонился к ней спиной.

— Тири, бумба-рири, — запел он, упираясь ногами в землю, чтоб сдержать напор рвущегося на волю узника. Мальчишка яростно колотил в дверь каблуками, барабанил по стеклу. Он что-то кричал и чуть не ревел с досады. Но вот, наконец, притих. — Бурим-бум-бум, — прогундосил клоун и замер. — Что за чушь! — бормотнул он, вытаращив глаза: его пленник, как ни в чем не бывало, стоял перед будкой и пристально смотрел на него.

— Кто ты? — Пипл схватил его за руку. — Только мой учитель, знаменитый Алямс, мог проходить сквозь стены!

— Выпусти моего Альта, рыжий, — хмуро сказал мальчишка.

Клоун заглянул в будку, затем перевел взгляд на стоявшего рядом сорванца. Потом опять на того, в будке. Четыре коричневых глаза. Две белобрысые челки. Четыре румяных щеки. Два красных рта.

— А ну-ка, выметывайся, — схватил он за шиворот задиру и поставил рядом с пришельцем. — Да вы похожи, как мои жонглерские блюдца!

Мальчики фыркнули.

— Мы близнецы, — сказали они в один голос. — Мы всегда вдвоем.

— Меня зовут Чарли.

— А меня Альт.

И опять вместе: — Посмеши, клоун! Покажи какой-нибудь фокус!

— Может, вы хотите и проехаться на мне, как на породистом цирковом скакуне?

— Покатай, великан! Подбрось к небу!

Такое доверчивое нахальство обескуражило клоуна, и он посадил мальчишек себе на одно и другое плечо. Хотя на вид им было чуть за десять, ему показалось, что они легки, как тополиный пух, застрявший в их вихрастых головах.