В последние годы у Александра Николаевича не часто возникали проблемы, достойные того, чтобы по-настоящему погрузиться в блаженное «думанье». Много было рутины, суеты. Часть проблем он «разгрызал» молниеносно, как семечки, пользуясь одним лишь жизненным опытом и знаниями и не привлекая интеллект…

Но сегодня перед академиком стоял вопрос, вполне заслуживавший полной концентрации его интеллектуальных усилий.

Александр Николаевич не стыдился признаться самому себе, что хотя с эмоциональной точки зрения кража денег была ему крайне неприятна, умом он воспринимал ее чуть ли не с удовольствием — наконец-то возникло что-то, над чем можно было поломать голову…

Иванов отпил из чашки глоток зеленого чая с жасмином — коньяка и кофе сегодня и так было выпито слишком много. Редкий зеленый чай, привезенный коллегами из Китая, был заначкой «для особых случаев» и хранился непосредственно в кабинете академика. Электрический самовар и подаренный художницей с Ломоносовского завода фарфоровый чайник позволяли Александру Николаевичу заваривать чай, не выходя на кухню и не нарушая своего уединения.

Академик перенес чашку с подоконника на журнальный столик и устроился в низком мягком кресле. Там уже были приготовлены изящный «паркер» и лист белой бумаги — непременные атрибуты его «думанья».

Александр Николаевич начал набрасывать на листке черточки, длинные линии и буквы, соединенные стрелками. Они должны были помочь ему найти ответ на главный вопрос: кто же взял деньги?

На секунду перо застыло над бумагой, а затем в углу листа начал появляться женский профиль, смутно напоминающий его жену, Лизу. Рисовал он неплохо. Еще в юности точный глазомер и уверенная рука помогали Иванову создавать как удивительно аккуратные и красивые чертежи, так и смешные шаржи на однокурсников. Впрочем, он был не силен в живописи — попробовал один раз в жизни, и то неудачно. Мир цвета, как и мир слишком горячих эмоций, был не его стихией…

Иванов рисовал и думал…

Могла ли Лиза взять деньги?

Александр Николаевич вспомнил Лизу такой, какой он увидел ее в первый день знакомства: русоволосая девушка, пришедшая устраиваться на работу лаборанткой. По анкете — 1943 г. рождения, 26 лет. Невысокая, тонкая, ухоженная, но неэлегантная. Чувствуется еле уловимый налет провинциальности. Костюм в сине-белую полоску украшен и разрезом на юбке, и лацканами, и множеством пуговиц. Явно сама придумала. Сшила или заказала у портнихи? К нему блузка — тоже сине-белая полоска, но немного другого оттенка и ширины. Москвичка бы так не оделась — взяла бы однотонную блузку… В синий цвет и украшения — серьги, бусы. Чувствуется — старалась, наряжалась. Хотела выглядеть скромно, но элегантно. Но не вышло, всего получилось слишком много — оттенков, деталей. Впрочем, он ее порыв все равно оценил, понял, что она хотела ему сказать своим внешним видом…

Лицо? Лицо интересное, может, чуть простоватое. Чудной красоты большой рот. Красные, сочные губы — или помаду удачно подобрала, или вообще только «гигиенической» подкрасилась, а цвет природный… А вот глаза подкачали. Небольшие, неяркие. Но смотрятся неплохо — подведены с толком. А волосы — вообще красотища: густые, русые, в «корону» убранные, да еще на плечи локоны падают…

Руки слишком усталые для ее возраста. Странно немолодые руки. Прачкой она, что ли, работала? Но с маникюром. Пальцы бледные — изо всех сил руки сжимает, чтобы не дрожали. Волнуется. Неужели ей так важна эта пустяковая работа? Впрочем, не пустяковая. Институт Иванова — это гарантия, что будешь обеспечен всю жизнь: тут и «оборонка», и космос, а в конкретном, бытовом выражении — путевки, премии, которые много больше зарплаты даже у уборщиц, продовольственные заказы и многое, многое другое…

Еще раньше, чем она пришла к нему, Иванов знал о ней многое. Думал, что знал. Надоевшая «подруга» кого-то из власть имущих, добросовестно «отслужила» в этом качестве свое и теперь пристраивалась «на должность» в качестве утешительного прощального подарка. Провинциалка, мечтавшая покорить Москву. Наивная красотка, заарканившая московского принца и оказавшаяся сто пятнадцатой звездой его гарема…

Ему позвонили, попросили «посмотреть неплохого сотрудника», «старательную девочку». Он назначил ей встречу, уже почти не сомневаясь, что возьмет на работу. Может, не умна, может, наивна, может, излишне честолюбива — но с тем, кто за нее хлопочет, разошлась без шума и скандалов, сумела вовремя понять, что можно, а что нельзя получить в этой ситуации. Значит, как минимум, не истеричка, реалистка. С такой можно договориться…

Когда она села перед ним, он позволил себе пару минут помолчать, рассматривать ее, а когда понял, что девушка уж слишком разволновалась, спросил:

— Так вы хотите у нас работать? — Он начал игру «энергичная соискательница удостоена встречи с главой учреждения своей мечты», ни словом, ни намеком не давая ей понять, что ему известны обстоятельства ее жизни.

Но она предпочла другой тон.

— Действительно хочу, и именно у вас. Как это ни странно. — Светлые глаза обожгли его прицельным огнем.

— Почему же странно? — Иванов удивленно поднял брови. Ему действительно стало интересно, что скажет эта девица.

— Мне кажется, вы можете в этом сомневаться… Но я просила моих друзей помочь мне устроиться именно к вам…

Он отметил слово «друзья» — значит, девица вовсе не собиралась скрывать, что пришла сюда не без посторонней помощи. Тех, кто приходил к нему устраиваться на работу, Александр Николаевич любил «прокачивать» до конца, выясняя все, что только можно выяснить о человеке после получасового знакомства. Его порадовало, что девушка откровенна — это сильно облегчало его задачу.

— И почему же именно ко мне? — задал он неизбежный вопрос.

— Потому что я много читала о вас в газетах, слышала о том, как вы заботитесь о своих сотрудниках, как они вас любят…

«Домашняя заготовка», — одобрительно хмыкнул про себя академик. Ему понравилось, что девица подготовилась к встрече.

А ну-ка проверим, насколько старательно она выучила урок:

— Тут пару месяцев назад в «Вечерке» статья была о нашем доме отдыха и об институте. Как сотрудники свой отдых проводят и все такое… Не читали?

На первый взгляд слова академика выглядели как гордость за свое учреждение, на самом же деле были настоящей наживкой. Никакой такой статьи в «Вечерке» не было… Александр Николаевич из-под бровей наблюдал за девицей — соврет или нет?

— Нет, — почти с удивлением отозвалась русоволосая Лиза. — Я такой статьи не читала… Вот вчера в «Правде» заметка о вас была… и еще я помню ваше интервью в «Известиях»…

Чувствовалось, что она готова перечислять публикации, но Иванов ее перебил: эта тема стала уже неинтересной.

— Ладно, бог с ним, вы, Лиза, лучше о себе расскажите…

Пока она излагала формальные биографические сведения, которые он в общем-то знал и так, Иванов продолжал внимательно наблюдать за ней. В сущности, решение о ее приеме он уже принял. Девица либо достаточно умна, либо хорошо вымуштрована. Оба варианта его устраивали. Очевидно главное: если она так старательно подготовилась к собеседованию, значит, понимает — здесь ей придется работать, а не глазками стрелять. Это было для Александра Николаевича важнее всего. Не раз уж ему попадались этакие «фифы», полагавшие, что «теплое место» не только гарантирует зарплату, но и обеспечивает полное освобождение от трудовой повинности… И не соврала — хотя могла бы. Неплохо, совсем неплохо. Гораздо лучше, чем он ожидал.

Выслушав рассказ Лизы, он отпустил ее со словами: «Я подумаю и на неделе перезвоню». Лиза ушла в сомнениях и тревоге, а многоопытная секретарша Инга, переписав все ее телефоны и уточнив, в какое время можно звонить, тут же, не дожидаясь приказа, дала в отдел кадров команду печатать бланк приказа о приеме на работу и сделала в календаре соответствующую пометку — через три дня сообщить Елизавете Дмитриевне Сергеевой, что она принята на новую службу. Это было очевидно. Александр Николаевич не имел привычки обременять секретаршу, заставляя ее записывать подробные сведения о неинтересных ему людях. А что касается некоторой «отсрочки приговора», это был его личный и узаконенный каприз. Академик и все его сотрудники считали, что любой, вновь прибывший, должен немного поволноваться и осознать, какую честь ему оказывают, когда берут в институт Иванова на любую, пусть даже не самую значительную должность…