– Сдали нервы, а? – парировала она холодным и ровным, как этот досадный взгляд, тоном.

– Я не позволю вам убить себя из-за моей ставки, – заявил он. Конюх вывел ее коня. Это был огромный черный мерин с бешеным взглядом.

– Уведите этого зверя обратно, – заорал Эйнсвуд на конюха. – Любому идиоту ясно, что он с норовом.

– Запрягайте, – приказала Гренвилл.

– Гренвилл…

– Присматривайте лучше за своим животным, Эйнсвуд, – отрубила она. – Увидимся в Липхуке.

– Ничья, я же сказал, будьте вы прокляты! Никакого проигрыша не будет. Вы что, глухая, женщина?

Она лишь пронзила его еще одним убийственным, как у Медузы Горгоны, взглядом и повернулась, чтобы поднять откидной верх кабриолета.

– Вам не придется выходить за меня замуж! – крикнул он ей. – Дело сделано, разве вы не понимаете? Все кончено. Вы доказали, что способны править.

– Мне вот ясно, что кое-что я не доказала, черт вас подери. Вы, там, – позвала она рабочего. – Подсобите с этим верхом. И нечего рот разевать.

Пока Вир таращился на нее в немом изумлении, не веря своим глазам, откидной верх натянули и с трудом впрягли в кабриолет брыкающееся исчадие ада.

И прежде чем Вир смог призвать на помощь здравый смысл, выпрыгнуть из тильбюри и стащить ее с сиденья, черный мерин рванул вперед, отбросив в сторону испуганного конюха и швырнув мисс Прайс назад на спинку сиденья. В следующее мгновение кабриолет вылетел со двора. Сквозь крики и проклятия конюхов Вир услышал смех Гренвилл.

– О, Боже, Лидия, это животное обезумело, – еле вымолвила, ловя ртом воздух, Тамсин. Она судорожно вцепилась в края экипажа обеими руками – весьма разумный поступок, учитывая, как, сломя голову, несся мерин.

– Ты боишься? – спросила Лидия, не отрывая от дороги глаз. Ей попалось, без сомнения, весьма горячее животное и достаточно сильное, чтобы вознести их на Хиндхед Хилл добротной рысью, но за ним водилась вредная привычка тянуть вправо.

– Нет. Просто чересчур волнующе, – Тамсин наклонилась вперед и выглянула из-за откидного верха. – Они снова нагоняют. У сэра Бертрама лицо побагровело.

Над Витли Коммон раздались раскаты грома. Лидия в отдалении увидела промелькнувшую вспышку света. За ней через короткое время последовал еще один громовой удар.

Тамсин снова уселась на место.

– Не могу себе представить, как вам удалось призвать силу воли и отказать его светлости. Он был так сильно оскорблен. Я знаю, что он ужасно взбесился, но мог бы предложить ничью более тактично…

– Он считает, что я такая пустоголовая и безответственная, что готова пойти на самоубийство – и забрать тебя с собой, – напряженно произнесла Лидия. – Вот почему он раздражен, и вот что невыносимо.

Краем глаза она уловила еще одну яркую стрелу. Вслед пророкотал низко гром.

– Будь его воля, я бы закончила тем, что сидела бы смиренно возле него, – продолжила Лидия. – С обожанием уставившись в его коварную физиономию. Но не превратить ему меня в свое личное имущество и не привязать к себе, пока смерть не разлучит нас, уж я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Они уже преодолели больше половины длинного подъема. Черный мерин замедлил ход, впрочем, не выказывая ни малейшего желания отдохнуть.

– Неплохо бы заполучить в ответ такой же обожающий взгляд, – заметила Тамсин.

– А вот это хуже всего, – не согласилась Лидия. – Обожающие взгляды Эйнсвуда могут быть просто смертоносными. Помнится, был случай на Ковент-Гарден. Его светлость, на коленях, с почтением взирающий на чье-то личико, – поразительное зрелище, убивающее наповал.

– Хотелось бы мне увидеть это.

– А мне хотелось бы не иметь такого счастья, – возразила Лидия. – Мне пришлось сосредоточиться на мысли о Сьюзен и ее задушевных взглядах, вызванных собачьими потребностями, как то: пища, игра или ласка. Иначе я бы просто растаяла и растеклась лужицей.

– Бедняжка Сьюзен. Как мерзко со стороны герцога использовать ее против вас.

– Вот уж в самом деле, бедная Сьюзен. Ее поведение – просто позор.

– Может, она просто чувствует к нему сострадание, – предположила Тамсин. – Вы же знаете, как она сочувствует, когда кто-то нездоров или выбит из колеи, или страдает. Только вчера Милли расстроилась, поскольку подпалила фартук. Так Сьюзен подошла к ней и положила к ногам мячик, лизнула руку, словно бы… О, Боже мой, там же виселица.

Они почти достигли вершины горы. В стороне маячила Хиндхедская виселица. Дождь со свистом бил в поднятый верх экипажа, а пронзительные завывания ветра зловеще смешивались с бренчанием виселичных цепей. Где-то на краю Чаши Дьявола блеснула молния, в отдалении прокатился гром, присоединив свой предвещающий беду грохот к этому сатанинскому концерту.

На гребне холма Лидия, натянув поводья, остановила мерина, ибо он покрылся пеной и явно нуждался в отдыхе. Впрочем, не прошло и несколько минут, как он заволновался, натянул вожжи, и стал выказывать нетерпение скакать дальше.

– Бог ты мой, да ты любишь поиграть, а? – заговорила с ним Лидия. – Стой, мой славный парень, ты же не понесешь нас, сломя голову, вниз с горы.

Она услышала позади себя – почти рядом – грохот колес и лязгающий стук копыт.

Впереди вниз простирался опасный склон с колеями с обеих сторон от вьючных лошадей столь глубокими, как девонширский тракт. Единственным признаком жилья на этой продуваемой всеми ветрами земле значился клубившийся дымок над постоялым двором «Семь Колючек», отвратительном местечке, в котором просить приюта она не имела никакого желания.

Благодаря грозе, на обычно оживленной Портсмут-роуд не было ни души. Потому сейчас со всей очевидностью не то время и не то место, где стоило угодить в несчастный случай.

По козырьку сердито барабанил дождь, который благодаря ветру вымочил их чуть ли не до нитки. Но у Лидии не было сил размышлять о неудобствах, поскольку руки ее были заняты, и все внимание сосредоточено на мерине. Он боролся с ее усилиями замедлить его бег, пока упорно – в типично саморазрушительной манере, свойственной всем существам мужского рода – норовил свернуть на обочину.

К тому времени, когда они достигли подножия холма, руки ее разламывались от боли, а мерин не выказывал ни малейшего признака усталости.

Лидия виновато поглядывала на Тамсин. Юбки девушки намокли, а сама она тряслась от холода.

– Еще две мили.

Лидия вынуждена была повысить голос, чтобы Тамсин ее расслышала в шуме ливня и раскатах грома.

– Я просто промокла, – выдавила стуча зубами Тамсин. – Не растаю.

«Боже, прости меня», – подумала Лидия, испытывая угрызения совести. Ей ни за что не стоило брать Тамсин, не следовало соглашаться на эту дурацкую скачку. Во всяком случае, стоило принять предложение Эйнсвуда о перемирии. Если Тамсин подхватит смертельную простуду…

Вспышка молнии чуть не сбросила Лидию с сиденья экипажа, а последовавший тут же удар грома, казалось, сотряс под ними дорогу. Мерин встал на дыбы, дико заржав, и Лидия чуть ли не содрала кожу до мяса, натягивая поводья, чтобы заставить его опуститься и убраться подальше от края дороги, пока он не опрокинул их в канаву.

В одно мгновение мир потемнел, затем снова вспыхнул ослепительный свет, когда сопровождаемая оглушительным грохотом молния ударила над пустынной местностью.

И в ту же секунду вдруг донеслись посторонние звуки: крики, пронзительное ржание коня не то от страха, не то от боли, громыхание колес экипажа.

Затем она увидела его самого, пронесшегося вниз по дороге в нескольких дюймах от ее колес. Лидия направила кабриолет немного влево, увидела, как тильбюри безумно дернулся вправо, прогромыхав мимо и чуть не задев ее. В очередной раз вспыхнула молния, и Лидия разглядела напряженный силуэт Эйнсвуда, как он натягивает поводья за мгновение до того, как обрушился удар грома, и в следующую секунду куда более ужасающее крушение: тильбюри круто занесло далеко в сторону от дороги.

Лидия осознавала шелест дождя, сверкание молний, как дрожала земля от грома, и голоса, но только словно откуда-то издалека, из другого мира, существующего где-то в бесконечности.