Впрочем, меня ее вид не шокирует. Скажу вам по секрету: чем некрасивее мышка, тем больше по вкусу ей любовные игры. Девчонки, не пользующиеся спросом, особо благодарны парням, удостаивающим их вниманием.

Начал я с того, что повел мадемуазель почтарку в маленький ресторанчик в нескольких шагах от Сент-Альбана. Мы заказали творог, свежий омлет и телячье жаркое, которое сделало бы шикарную карьеру у Андре-сапожника, говорящего по-английски. В качестве подметки, разумеется. После этого принялись болтать о любви.

Ночь была набита звездами и кузнечиками, стрекот которых заглушал все прочие звуки (стрекот кузнечиков, разумеется).

Я остановил машину у обочины и приступил к более детальному ознакомлению с эмоциями моей спутницы. Она не нашла это неприятным, совсем даже наоборот. Ох, как она извивалась, эта девчонка, по сравнению с нею уж — просто паралитик. Ее так трясло от нетерпения, что я счел попросту невежливым заставлять ее ждать; к тому же это могло вредно отразиться на ее здоровье: казалось, девушка вот-вот взорвется со страшным треском. Я поделился с ней этими соображениями, и она сочла их вполне резонными. Я, признаться, побаивался обычного в таких случаях лепета на тему: «ах, оставьте, я не такая девушка», но она была слишком счастлива, чтобы ставить мне палки в колеса.

— Идем ко мне, — сразу предложило это славное создание, — я живу прямо над почтой. Только постарайтесь, чтобы вас никто не заметил, и не ставьте машину прямо перед домом. Я войду, погашу свет, а вы приходите через полчаса. Хорошо?

— Хорошо, мое сокровище, — согласился я, как поступил бы любой другой на моем месте.

Я проводил ее до фонтана, и она удалилась, очень довольная, хромая, как девяносто четыре утки. Я выкурил сигаретку, любуясь звездами, потом приткнул машину под платанами на площади, вплотную к стене. Задняя дверь дома была открыта, и я проскользнул, как ящерица.

Она ждала меня на верхней площадке лестницы. В голубой ночной рубашке. Это так подействовало на мои чувства, что я немедленно втолкнул красавицу в ее терем и закрыл дверь. Как вам нравится мой способ борьбы с жилищным кризисом?

Зрелище первый сорт. Американский турист заплатил бы состояние, чтобы его увидеть. Малышка так горяча, что прямо тает. Ее тело излучает любовь. Такой прием не может не произвести впечатления на любого самца, достойного этого имени. Чтобы отблагодарить ее за гостеприимство, показываю ей мой трюк номер четыре — он состоит из «удара взломщика», «тропического номера» и «индусского приема». Она в восторге. Я думаю: в школьных учебниках о таком не пишут. К двум часам ночи красотка окончательно выбивается из сил и мы решаем, что на сегодня хватит. На ночь она натягивает фланелевые чулки — может, надеется таким образом излечить хромоту? Ну, ее дело. Мы, усталые, засыпаем и пробуждаемся лишь тогда, когда будильник начинает трезвонить подъем.

— Тебе пора, — шепчет она. — В восемь приходит уборщица.

— О'кей.

Одеваюсь я быстрее, чем она. Чтобы скоротать время, разглядываю фотографии, засунутые за рамку зеркала. Все они изображают мою возлюбленную в различные моменты ее жизни. Вот она на велосипеде; вот, принарядившись, стоит с приятельницами на фоне Эйфелевой башни; вот возлежит на пляже…

Однако мое внимание привлекает последний снимок. Там моя малышка застыла между двумя коллегами перед собственным почтовым отделением. Но на них мне плевать. А вот широкий зад машины, торчащий в левом углу, заслуживает самого пристального внимания. Мало того, что это черный «ДС», — за стеклом я явственно различаю мордочку белой собаки.

Может, у меня галлюцинация? Или в очередной раз счастливый случай барабанит в мою дверь?

Призываю на помощь мадемуазель:

— Скажи мне, цыпленочек, что это за фото?

— Разве не видишь, мой серый волк? Твоя маленькая женушка с двумя идиотами-сослуживцами.

— Это я и сам сообразил, моя красавица. Но что это за тачка торчит из-за угла?

— Не моя, — жеманничает она.

— Чья же?

— Понятия не имею, мой зайчик. Никогда ее раньше не видела.

— Когда сделан снимок?

— Недели три тому назад. Это Клеман снимал. Тот, что справа, с усами. У него фотоаппарат с автоспуском.

— Послушай, украшение моей тусклой жизни, жар моих холодных ночей, — проникновенно произношу я. — Поройся как следует в памяти и скажи: в тот день к тебе на почту не заходили люди, которые меня интересуют? Ну, ты еще сказала, что их фамилия Виней.

Она застыла посреди комнаты, голая, с губкой в руке. Грудь вперед; нахмуренный лоб живо напомнил мне коробку из гофрированного картона.

— А, точно! — вскрикнула она вдруг, будто я ткнул ее иголкой в самую пышную часть тела. — Они пришли вечером, перед самым закрытием. Я как раз вышла, чтобы сфотографироваться, — гляжу, а они выплывают из булочной.

— Дорогая, — воркую я, — будь лапушкой, подари мне это фото. Пусть будет воспоминанием о волшебной ночи, которую мы с тобой провели.

— Это действительно доставит удовольствие моему мальчику? — кокетничает она.

Чувствую, что красотка начинает действовать мне на нервы. До сих пор она была на высоте. Но как только вообразила себя королевой, согрешившей с другом короля, тут же считает необходимым разыгрывать довольную шлюху.

— Доставит, — суше, чем следовало бы, заверяю я ее. — К тому же появится повод вернуть ее в неофициальной обстановке.

— Мой голубой мальчик начинает грубить? — щебечет она с грацией норманской коровы в бреду.

Я с трудом удерживаюсь, чтобы не сказать ей, что ее голубой мальчик заткнет ей глотку, если она и дальше будет принимать его за старого сенатора в отставке. По счастью, я человек воспитанный; к тому же мой организм до сих пор испытывает к ней живейшую благодарность в области пониже живота.

— Загляну чуть попозже — узнать, не пришла ли мне телеграмма, — мурлычу я ей на ушко, дружески шлепаю по заду и улетучиваюсь.

Первым делом захожу в бистро, чтобы выпить сока и чего-нибудь покрепче. Оттуда — прямым ходом в аптеку.

— Что угодно? — спрашивает симпатичный старикан-аптекарь в черной шапочке.

— Порошок аспирина.

— Один?

— Да. И будьте добры, одолжите на минутку вашу лупу.

Физиономия у него изумленно вытягивается. Но, наверное, вид у меня достаточно решительный, поскольку папаша выходит из своего летаргического состояния и, ни слова не говоря, протягивает требуемый инструмент.

Исследую снимок и не без труда устанавливаю номер машины. 446 СФ 69. Итак, «ДС» зарегистрирована в департаменте Роны. Это уже кое-что…

Благодарю старика, плачу за аспирин и, выйдя из аптеки, выбрасываю пакетик в первую же урну. Никогда не мог проглотить эту гадость, не заработав головной боли.

Возвращаюсь на почту — на сей раз в виде клиента. Мадемуазель на трудовом посту, очень благоразумная за своей конторкой, — ни дать ни взять прилежная школьница за партой.

— Ваша телеграмма пришла, — сдержанно произносит она, протягивая мне бланк.

Шеф — старикан лаконичный. «В ночь на восьмое никаких важных грузов не провозилось». Больше ни слова. Мну голубой листок и прошу соединить меня с полицейским управлением Гренобля.

Мне сообщают, что ребятки из прокуратуры прыгали вокруг трупа из Серва всю ночь, но так ничего и не раскопали. На всякий случай разослали его фото по всей округе. Представляю, какая тут сейчас суета.

— Моя маленькая девочка, — шепчу я своей прелестнице, — увы, я вынужден с тобой попрощаться. Надеюсь, мы скоро увидимся.

Услышав эту фатальную фразу, бедняжка аж вспотела.

— Осушите ваши слезы, прекрасная служащая почты, телеграфа и телефона, — утешаю я ее. — Я вернусь.

Последнее пожатие руки — и вот я уже мчусь в Лион.

Шеф автоинспекции, которого я, по счастью, застаю в префектуре, больше всего похож на картинку из учебника, иллюстрирующую вредное влияние алкоголя на печень. Он желт, как канарейка; шевелюра у него напоминает пучок сухой травы, а томный, задумчивый взгляд сквозь толстые очки говорит либо о хроническом недоедании, либо, наоборот, что он слишком плотно позавтракал.