Вернеры лошадей свели с жилеток в конюшни и теперь гарцуют по улицам. Женька ужасно похож на Федора Пантелеича. Бывают оба у меня. Очень приличны и комильфотны. Рассуждают дельно. Шехтель женился. Одна из Эфросов выходит замуж. Что еще? Был на кладбище и видел, как хоронили Гилярова.

Гиляй издает книгу "Трущобные люди" - издание неплохое, но трущобно. Прощай и пиши.

Тенденциозный Антон.

Президент Академии наук не Грот, а гр. Толстой, министр внутр<енних> дел. Грот только академик, ведающий словесную часть. Газетчику это надо знать. Здравие мое лучше. Я снялся в таком же формате, как Марья, и, если желаешь, могу продать тебе одну карточку. Скажи Буренину, что субботник я пришлю очень скоро. Есть ли у Петерсена "сумерки"? Отчего он о них не пишет? Хоть он и скверно пишет, а все-таки реклама.

Кто кому нос утер: Пржевальский Георгиевскому или наоборот? Поди разбери их… Чтоб сказать, кто из них прав, надо самому ехать в Китай. Пришли что-нибудь в "Сверчок". Напечатают и заплатят аккуратно.

* Кроме 5 р. с акта, к<ото>рые забираются агентом Общества драмат<ических> писателей.

324. Ал. П. ЧЕХОВУ

21 октября 1887 г. Москва.

21.

Гусев! Случилось недоумение. Я написал тебе письмо, вложил в него карточку Марьи и, надписав "заказное", послал его с Мишкой в почтовое отделение. Мишка же, заглазевшись, просто прилепил к письму одну марку и опустил его в почтовый ящик. Получил ли ты это письмо? Если нет, то спеши уведомить, дабы оный Мишка * побег в почтамт и навел справку.

В письме я ответил на твои запросы. В "Нов<ое> вр<емя>" послан рассказ. Жду от тебя письма. Будь здрав и кланяйся Анне Ивановне с цуцыками.

А. Шаповалов.

На обороте:

Петербург,

Пески, 3-я улица, 42, кв. 8

Александру Павловичу Чехову.

* За дурной головой ногам больно.

325. Ал. П. ЧЕХОВУ

24 октября 1887 г. Москва.

24 ок.

Разбойник пера и мошенник печати!

Твое гнусное письмо с векселем получил, прочел и удивился твоему недоуменному уму. Штаны ты этакие, да разве я в своем письме упрекал тебя за конкурс, бранил, называл скверно? Я только высказывал тебе свои соображения, к<ото>рые ты мог принять или не принять тоже в соображение, независимо от того, послана книга на конкурс или нет… За хлопоты твои и старичины я могу только благодарить и низко кланяться, но что тут обидного для тебя, если я еще раз повторю, что, в случае, ежели премию мне дадут, я переживу немало хлопот? Я только приятельски жалуюсь и больше ничего…

Из присланной тобою вырезки явствует, что ты, я и Суворин можем успокоиться: решение конкурса воспоследует только в октябре будущего года! Это такая даль, что и думать о ней не можно… До этого срока могут народиться еще новые гении.

Что твои Аннушка и Танька воры, я давно знал. Они обкрадывали нашу прислугу.

Сырость для детей так же вредна, как голод. Заруби себе это на носу и выбирай квартиру посуше. Топи чаще и повесь в комнате термометр, каковой я непременно заведу, когда у меня будут дети.

Ты приглашаешь меня к себе на квартиру… Еще бы! Всякому приятно дать приют гениальному человеку! Хорошо, я сделаю для тебя одолжение… Только условие: вари для меня суп с кореньями, к<ото>рый у тебя особенно хорош, и предлагай мне пить водку не раньше 11 час<ов> вечера. Детского пения я не боюсь.

Получил я от Суворина письмо, которое едва разобрал. Непостижимо: как читают его наборщики? Пишет он мне о своей пьесе: "Я прел, прел за своей комедией, да так и бросил, когда взглянул этим летом на действ<ительную> русскую жизнь". Еще бы не преть! Современные драматурги начиняют свои пьесы исключительно ангелами, подлецами и шутами - пойди-ка найди сии элементы во всей России! Найти-то найдешь, да не в таких крайних видах, какие нужны драматургам. Поневоле начнешь выжимать из головы, взопреешь и бросишь… Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела (хотя не сумел воздержаться от шутов), никого не обвинил, никого не оправдал… Удалось ли мне это, не знаю… Пьеса непременно пойдет - в этом уверены Корш и актеры. А я не уверен. Актеры не понимают, несут вздор, берут себе не те роли, какие нужно, а я воюю, веруя, что если пьеса пойдет не с тем распределением ролей, какое я сделал, то она погибнет. Если не сделают так, как я хочу, то во избежание срама пьесу придется взять назад. Вообще штука беспокойная и вельми неприятная. Знал бы, не связывался.

В заключение все-таки поручение. Надень калоши и иди в "Пет<ербургскую> газету".

№ 287 — 361 строк

№ 294-?

Завтра * сей? выйдет. Спроси понедельницкий №, сочти строки, сложи и проч. Вышли переводом. Хотя я и дождусь того, что ты, соскучившись моею назойливостью, купишь за мой гонорар револьвер и выпалишь в меня, но я все-таки не унываю. Мне, когда я одолеваю тебя поручениями, льстит мысль, что моцион тебе полезен и что и ты некоторым образом участвуешь в кормлении моих зверей.

Романа еще не переписал, но субботник пишу и пришлю к субботе. Хотел бы я малость освежиться болтовнёю с твоей особой. В башке накопилось много разного мусору.

А интересно было бы поглядеть: а) сколько стоит издание "Сумерек" и b) во скольких экземплярах они изданы. Надеюсь, что ты не в стачке с книгопродавцами и не пользуешься моим именем ради своей наживы.

На твое белье денег не нужно. Оно так плохо, что мать не знает, с какой стороны начать починку. Марья нашила цуцыкам штанов, чулков и всякой дряни. Это ее секрет, но я подглядел. Мать благодарит А<нну> И<вановну> за письмо. У матери получить письмо - это событие. Прощай.

Твой недоброжелатель,

* 26-го окт<ября>.

326. Н. М. ЕЖОВУ

27 октября 1887 г. Москва.

27 окт.

Добрейший Николай Михайлович!

Ваши письма получены. Так как вопрос о Вашем левом глазе и жалованье можно теперь считать поконченным, то, минуя его, перейдем к текущим делам.

Вам, как шаферу моего "Иванова", считаю нелишним сообщить следующее. "Иванов" непременно пойдет в конце ноября или в начале декабря. Условие с Коршем уже подписано. Иванова будет играть Давыдов, который, к великому моему удовольствию, в восторге от пьесы, принялся за нее горячо и понял моего Иванова так, как именно я хочу. Я вчера сидел у него до 3-х часов ночи и убедился, что это действительно громаднейший художник.

Если верить таким судьям, как Давыдов, то писать пьесы я умею… Оказывается, что я инстинктивно, чутьем, сам того не замечая, написал вполне законченную вещь и не сделал ни одной сценической ошибки. Из сего проистекает мораль: "Молодые люди, не робейте!"

Конечно, Вы дурно делаете, что ленитесь и мало пишете. Вы "начинающий" в полном смысле этого слова и не должны под страхом смертной казни забывать, что каждая строка в настоящем составляет капитал будущего. Если теперь не будете приучать свою руку и свой мозг к дисциплине и форсированному маршу, если не будете спешить и подструнивать себя, то через 3 — 4 года будет уже поздно. Я думаю, что Вам и Грузинскому следует ежедневно и подолгу гонять себя на корде. Вы оба мало работаете. Надо лупить вовсю, направо и налево. Никак не уломаю Грузинского написать субботник! Вашу милость тоже никак не убедишь посылать рассказы в "Осколки" непременно к каждому №. Чего Вы оба ждете, я решительно не понимаю. При скупой и робкой, нерешительной работе Вы дождетесь кукиша с маслом, т. е. испишетесь не писавши… *

Одним словом, бить бы Вас обоих, да нельзя: оба чиновные люди…

Все наши здравствуют и шлют Вам поклон. Приезжайте на Рождество, а пока будьте здравы и не забывайте

Вашего

А. Чехова.

* Пример: мой брат Агафопод писал скупо, но уже чувствует, что исписался… Вы знаете, что кто мало и лениво тараканит, у того рано начинается impotentia. Это я Вам на основании науки говорю.