Herrn Anton Tschechow.

Так мою фамилию печатают здесь на моих книжках, стало быть, и я так должен писать ее. В Берлине немножко холодно, но хорошо. Самое нехорошее здесь, резко бросающееся в глаза — это костюмы местных дам. Страшная безвкусица, нигде не одеваются так мерзко, с совершенным отсутствием вкуса. Не видел ни одной красивой и ни одной, которая не была бы обшита какой-нибудь нелепой тесьмой. Теперь я понимаю, почему московским немцам так туго прививается вкус. Зато здесь, в Берлине, живут очень удобно, едят вкусно, берут за все недорого, лошади сытые, собаки, которые здесь запрягаются в тележки, тоже сытые, на улицах чистота, порядок.

Здесь проездом Екатерина Павловна; у нее дети заболели корью, она в отчаянии. Вчера я виделся с ней.

Ноги у меня уже не болят, ем превосходно, сплю хорошо, катаюсь по Берлину; только вот беда: одышка. Сегодня купил себе летний костюм, егерских фуфаек и проч. и проч. Гораздо дешевле, чем в Москве.

Адрес мой теперь есть у тебя, пиши же и присылай письма; несколько писем в один конверт, посылать заказным. Посылай только те, которые не покажутся тебе пустяковыми.

Привет мамаше и Ване. Живите и, если можно, не хандрите. Крепко жму руку и целую.

Твой А.

На обороте:

Ялта.

Марии Павловне Чеховой.

RuЯland. Krim.

4452. Г. Б. ИОЛЛОСУ

10 (23) июня 1904 г. Баденвейлер.

Рукой О. Л. Книппер-Чеховой:

Badenwciler.

Hфtel Bцmerbad.

23-го июня.

Многоуважаемый Григорий Борисович, Антон Павлович очень просит Вас, как только будет свободная минутка, съездить в банкирскую конт<ору> Мендельсона (JдgerstraЯe, 49) и попросить его переслать нам денег по прилагаемому векселю. Там что-то объясняли, что надо им прислать и бланк, и вексель, Антону Павловичу показалось неясно, и потому он решился побеспокоить Вас.

Будьте здоровы.

Ант. Павл. чувствует себя недурно, но от дороги мы оба очень устали. Здесь хорошо, тепло, сочно, птицы поют, но еще не устроились как следует, не решили, жить ли в отеле или в Privatwohnung*.

Примите мой привет.

Ольга Чехова.

Простите, многоуважаемый Григорий Борисович, мы опять с беспокойством, но я положительно не знаю, что делать с этими векселями, что значит auf Veranlassung**. В свободную минутку побывайте или, еще лучше, пошлите кого-нибудь к Мендельсону, пусть вышлет нам деньги по вышеписанному адресу.

Карточку Вашу жду. Подпись, число, название газеты и Берлин — вот что нужно на фотографии. Подпись, впрочем, в конце. Я был бы совершенно здоров, если бы не одышка. Ноги прошли совершенно. Здешний д-р Schwoerer хороший доктор, порядочный человек, по-видимому, и знает свое дело прекрасно.

За Берлин я Вам бесконечно благодарен и очень рад и доволен, что познакомился наконец с Вами. Желаю Вам всего хорошего, будьте здоровы и благополучны.

Ваш А. Чехов.

Сколько я должен Вам за книги?

* частной квартире (нем.)

** по распоряжению (нем.)

4453. П. Ф. ИОРДАНОВУ

12 (25) июня 1904 г. Баденвейлер.

12/25 июня 1904.

Многоуважаемый Павел Федорович, будьте добры, сообщите мне, получили ли Вы книжную посылку, отправленную Вам мною из Москвы в первых числах июня? Я оставил книги в Москве с просьбой переслать их немедленно, а сам уехал. С первых чисел мая я очень заболел, похудел очень, ослабел, не спал ночей, а теперь я посажен на диету (ем очень много) и живу за границей. Мой адрес:

Германия, Badenweiler, Herrn Anton Tschechoff или Tschechow — так печатают сами немцы, мои переводчики.

Как будто поправляюсь. Не дает мне хорошо двигаться эмфизема. Но, спасибо немцам, они научили меня, как надо есть и что есть. Ведь у меня ежедневно с 20 лет расстройство кишечника! Ах, немцы! Как они (за весьма <не>большими исключениями) пунктуальны!

Запретили немцы пить кофе, который я так люблю. Требуют, чтобы я пил вино, от которого я давно уже отвык.

Ну, будьте здоровы, желаю Вам всего хорошего. Правда ли, что в Таганроге холодно? В Берлине холодище.

Нигде нет такого хорошего хлеба, как у немцев; и кормят они необыкновенно. Я, больной, в Москве питался сухими сухариками из домашнего хлеба, так как во всей Москве нет порядочного, здорового хлеба.

Однако простите, я наскучил Вам пустяками.

Крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

Badenweiler — это курорт в Шварцвальде, на юге Германии.

У меня в Москве болели руки и ноги; даже думал, уж не табес ли начинается. Но ничего, бог миловал, едва выехал из московской квартиры и сел в вагон, как боль стала проходить.

На конверте:

Таганрог.

Его высокоблагородию

Павлу Федоровичу Иорданову. RuЯland.

4454. П. И. КУРКИНУ

12 (25) июня 1904 г. Баденвейлер.

Дорогой Петр Иванович, сообщаю Вам свой адрес:

Германия, Badenweiler, Herrn Anton Tschechow, Villa Friederike.

Ноги у меня уже совсем не болят, я хорошо сплю, великолепно ем, только одышка — от эмфиземы и сильнейшей худобы, приобретенной в Москве за май. Здоровье входит не золотниками, а пудами. Badenweiler хорошее местечко, теплое, удобное для жизни, дешевое, но, вероятно, уже дня через три я начну помышлять о том, куда бы удрать от скуки.

Пишите, дорогой мой, подлинней, умоляю Вас. Будьте здоровы и благополучны.

Ваш А. Чехов.

12/25 июня 1904.

На обороте:

Москва.

Тверская, Мебл. к-ты "Гельсингфорс".

Доктору Петру Ивановичу Куркину.

RuЯland. Moskau.

4455. В. M. СОБОЛЕВСКОМУ

12 (25) июня 1904 г. Баденвейлер.

12/25 июня 1904.

Badenweiler, Германия.

Дорогой Василий Михайлович, большое Вам спасибо за "Русские ведомости", которые я получаю здесь с первого дня приезда и которые действуют на меня, как согревающее солнце; читаю я их по утрам с громадным удовольствием. Еще большее спасибо шлю Вам и низко кланяюсь за знакомство с Г. Б. Иоллосом. Это превосходный человек, в высшей степени интересный, любезный и бесконечно обязательный. Я три дня прожил в Берлине и все три дня чувствовал на себе заботу Иоллоса. К сожалению, у меня еще совсем не работали ноги, чувствовал я себя, особенно в первые дни, неважно, и мне нельзя было отдать себя в его полное распоряжение хотя на два часа. Он показал бы мне в Берлине много хорошего. Насколько я мог его понять, понятия о себе он очень скромного и не знает точно, каким успехом у нас в Москве да и в России пользуются его письма из Берлина.

Здоровье мое поправляется, входит в меня пудами, а не золотниками. Ноги уже давно не болят, точно и не болели, ем я помногу и с аппетитом; осталась только одышка от эмфиземы и слабость от худобы, приобретенной мною за время болезни. Лечит меня здесь хороший врач, умный и знающий. Это д-р Schwoerer, женатый на нашей московской Живаго.

Badenweiler очень оригинальный курорт, но в чем его оригинальность, я еще не уяснил себе. Масса зелени, впечатление гор, очень тепло, домики и отели, стоящие особняком в зелени. Я живу в небольшом особняке-пансионе, с массой солнца (до 7 час. вечера) и великолепнейшим садом, платим 16 марок в сутки за двоих (комната, обед, ужин, кофе). Кормят добросовестно, даже очень. Но, воображаю, какая здесь скука вообще! Кстати же, сегодня с раннего утра идет дождь, я сижу в комнате и слушаю, как под и над крышей гудит ветер.

Немцы или утеряли вкус, или никогда у них его не было: немецкие дамы одеваются не безвкусно, а прямо-таки гнусно, мужчины тоже, нет во всем Берлине ни одной красивой, не обезображенной своим нарядом. Зато по хозяйственной части они молодцы, достигли высот, для нас недосягаемых.

Я уже надоел Вам своей болтовней? Позвольте же мне еще раз крепко поблагодарить Вас и за газету, и за Иоллоса, и за Ваши посещения в Москве, которые были так кстати и так мне приятны. Вашего отношения ко мне я никогда не забуду. Будьте здоровы, благополучны, да пошлет Вам бог теплого лета. В Берлине холодно, кстати сказать. Обнимаю Вас крепко и жму руку.