Götterdämmerung
Из цикла “Смерти героев”
А.О. Шеннону
Канонады раскаты,
На передний наш край
Сорок пятый — проклятый
Надвигается май.
Окружили наш бункер,
Сыплют мины на нас…
Что ж, разлейте по рюмкам
Остающийся шнапс.
Застегните свой китель,
Штурмбанфюрер СС,
Фрау Шульц отпустите,
Ее муж уже здесь.
Выдать фауст-патроны,
Пьем под “Гибель богов”
За витые погоны,
За штандарты полков.
За двойные зиг руны,
За здоровье коллег.
Не грусти, Кальтенбруннер,
Выше нос, Шелленберг.
До свиданья, мой фюрер,
Мой рейхсфюрер, прощай
Видерзейн, фатер Мюллер,
Майн геноссе партай.
За последний пьем выстрел,
За неведомый страх,
За дубовые листья
На железных крестах,
За Париж и Варшаву,
За оружия звон,
За бессмертную славу
Всех германских племен.
Может, через минуту
Наш окончится бой.
Ах, Германия муттер,
Что же станет с тобой?
Твои нивы измяты,
Твои вдовы в слезах,
Тебя топчет пархатый
Большевистский казак.
И заносит заразу
Твоим девушкам гунн,
И киргиз косоглазый
Гонит в кирху табун.
Смерть стоит на пороге,
И, вошедший в кураж,
Маршал их кривоногий
Тычет пальцем в Ла-Манш.
И, как ужас Европы,
На горящий Рейхстаг
Забрался черножопый
И воткнул красный флаг.
И в холодное утро,
Хохоча и грубя,
В комиссарскую юрту
Приведут и тебя.
Тебя встретит лежащий
На кошме замполит,
Пучеглазый, как ящер,
Толстогубый семит.
Он в предчувствии ласки
Ухмыльнется сквозь сон
И распустит завязки
Своих ватных кальсон…
Им не взять меня целым
Пока шнапс на столе,
Пока есть парабеллум
С одной пулей в стволе.
Для немецкого воина
Лучше гибель, чем плен.
На секундочку, фройляйн,
С моих встаньте колен.
Упирается дуло
В поседевший висок,
Сердце сладко кольнуло,
Палец жмет на курок.
Пусть забрызгал я скатерть,
И пропала еда,
Но меня не достать им
Никогда, никогда…
Баллада о большой любви
В центре Москвы историческом
Ветер рыдает навзрыд.
Вуз непрестижный, технический
Там в переулке стоит.
Рядом стоит общежитие,
В окнах негаснущий свет.
И его местные жители
Обходят за километр.
В общем, на горе Америке
И познакомились там
Соня Гольдфинкель из Жмеринки
И иорданец Хасан.
Преодолевши различия
Наций, религий, полов,
Вспыхнула, как электричество,
Сразу меж ними любовь.
Сын бедуинского племени
Был благороден и мил,
Ей на динары последние
Джинсы в “Березке” купил.
Каждой ненастною полночью,
Словно Шекспира герой,
Он к своей девушке в форточку
Лез водосточной трубой.
Утром дремали на лекциях,
Белого снега бледней.
Нет такой сильной эрекции
У пьющих русских парней.
Крик не заглушишь подушкою,
Губы и ногти в крови.
Все общежитие слушало
Музыку ихней любви.
Фрикции, эякуляции
Раз по семнадцать подряд.
Вдруг среди ночи ворвался к ним
В комнату оперотряд.
Если кто не жил при Брежневе,
Тот никогда не поймет
Время проклятое прежнее,
Полное горя, невзгод.
Как описать их страдания,
Как разбирали, глумясь,
На комсомольском собрании
Их аморальную связь.
Шли выступления, прения,
Все, как положено встарь.
Подали их к отчислению,
Джинсы унес секретарь.
Вышел Хасан, как оплеванный,
Горем разлуки убит,
Но он за кайф свой поломанный
Ох как еще отомстит.
И когда армия Красная
Двинулась в Афганистан,
“Стингером”, пулей, фугасами
Там ее встретил Хасан.
Русских валил он немерено
В Первой чеченской войне,
Чтобы к возлюбленной в Жмеринку
Въехать на белом коне.
Сколько он глаз перевыколол,
Сколько отрезал голов,
Чтоб сделать яркой и выпуклой
Эту большую любовь.
В поисках Сони по жизни
Перевернул он весь мир,
Бил он неверных в Алжире,
В Косово, в штате Кашмир.
Так и метался по свету бы,
А результатов-то — хрен.
Дело ему посоветовал
Сам Усама бен Ладен.
В царстве безбожья и хаоса,
Где торжествует разврат,
Два призматических фаллоса
В низкое небо стоят.
Там ее злобные брокеры
Спрятали, словно в тюрьму,
Но в эти сакли высокие
Хода нема никому.
Екнуло сердце Хасаново,
Хитрый придумал он план
И в путь отправился заново,
Взяв с собой только Коран.
Ну, а в далекой Америке
Тужит лет десять уже
Соня на грани истерики
На сто втором этаже.
Пусть уже больше ста тысяч
Личный доход годовой,
Пальчиком в клавиши тычет,
Грудь ее полна тоской.
Счастье ее, на востоке ты,
Степи, березы, простор…
Здесь только жадные брокеры
Пялят глаза в монитор.
Горькая жизнь, невеселая,
Близятся старость и мрак.
Знай, запивай кока-колою
Осточертевший Биг-Мак.
Вдруг задрожало все здание,
Кинулись к окнам, а там —
Нос самолета оскаленный,
А за штурвалом — Хасан.
Каждый, готовый на подвиги,
Может поспорить с судьбой.
Вот он влетает на “Боинге”
В офис своей дорогой.
“Здравствуй, любимая!” — в ухо ей
Крикнул он, выбив стекло.
Оба термитника рухнули,
Эхо весь свет потрясло.
Встречу последнюю вымолив,
Мир бессердечный кляня,
За руки взялись любимые,
Бросились в море огня.
Как вас схоронят, любимые?
Нету от тел ни куска.
Только в цепочки незримые
Сплавились их ДНК.
Мы же помянем, как водится,
Сгинувших в этот кошмар.
Господу Богу помолимся…
И да Аллаху Акбар!