РОЖДЕСТВО I
Под крышей стынущего дома
Сама почти что не жива,
Забвенья легкою соломой
Ты перекладывай слова.
Твои созревшие полеты
И прозвучавшие слога,
Как лучших фруктов позолоту.
Хранят до срока погреба.
Зима страницы залистает,
Зима забудет звонкий клад,
Когда на окнах зацветает
Тропический бесплодный сад.
Но вот в столовую метели
По очереди, по одной,
Под тающею пеленой
Пропустят срубленные ели.
На крест подножьем опираясь,
Они глядят, как из бумаг
Выходит легкий ватный заяц
И чей-то небывалый флаг.
И яблоки, вдыхая хвою,
Увидят снова между хвои.
Как встанешь ты почти живою,
Как воскресает голос твой.
Твой голос радостный и зримый,
Крылатый сбереженный стих,
Взлетает выше херувимов
На нитках бледно-золотых.
РОЖДЕСТВО II
Пахнет детство орехом в меду,
Пахнет детство эмалевой краской,
Рождество раскатилось на льду
И к дверям привязало салазки.
А сочельник в закрытых дверях
Тщетно скважину хочет расширить.
Там в гостиной серебряный прах
На почти изумрудной порфире.
Там в гостиной твой маленький брат
Станет рыцарем без посвященья,
Ты одна принимаешь парад,
Задыхаясь от восхищенья.
Но потом, заслонясь от огня,
Что играет на золоте брони,
Ты небрежно погладишь коня
И хлопушкой покормишь с ладони.
Ведь уже подсказали огни,
Что на завтра, на после обеда.
Хорошо бы сюда пригласить
Синеглазого сына соседа…
«За струнами бряцавших лир…»
За струнами бряцавших лир
Кружилась жизнь в шальной погоне,
Но окончательный свой мир
Ты помещала на ладони.
Мерцаньем невесомых доз
Вверяла радости бумаге,
А город цвел корзиной роз
И пыльным символом на флаге.
Пусть, облачно дыша вверху,
Вздымалось небо синим тентом.
Ты крылья клеила стиху
И обшивала позументом.
Строка к строке,
К вершку вершок,
Лазурь — тетрадная обложка,
И до ближайшего окошка
Летит бумажный петушок…
И свой тупой измятый клюв
Разбив, но все-таки прощая.
Он вспять печально обращает.
Крыло повесив и согнув…
В БОТАНИЧЕСКОМ САДУ
Сквозь стекла осеннее солнце греет,
Под куполом из стекла
Виктория Регия в оранжерее
Бережно расцвела.
Плотами ложатся на глади листья,
И плотно, как на века,
К воде прилегла снеговая пристань
Расщепленного цветка.
Сквозь тропики стынущего сада,
Читая дощечки мельком,
Торопишься ты и становишься рядом
С Дюймовочкиным цветком.
Пускай на столетниках ждут бутоны,
А на бессмертниках — тлен,
Тебе не удастся проплыть затоны
И ботанический плен.
Пускай твое сердце почти не дышит,
Рука прилегла к стеблю,
Зовут горожан голубые афиши
Опять к твоему кораблю.
Лишь ночью остынут повсюду стекла,
И, не дождавшись чудес,
Уходит толпа через пыльный и блеклый
Перегороженный лес.
И ветки вздохнут облетевшей мимозы,
И дружно ударят в окно
Откуда-то сверху китайские розы
С альпийскими заодно.
И руки, как весла, и весла, как крылья.
Под листьями нету дна.
Из белой магнолии плещет мантилья,
И ты отплываешь одна.
Виктория Регия — белый остров
От берега за версту.
Но все исполняется точно и просто,
Когда чудеса в цвету.
Лишь сторож в углу, заметая билеты,
Как синие лепестки,
Увидит в саду небывалое лето
И две разведенных руки.
И, отправляясь к воротам в сторожку,
Отметит, что расцвели
Сегодня на клумбах и на дорожках
Все чудеса земли.
«Солнце, солнце — вопрос ребром…»
Солнце, солнце — вопрос ребром,
Я встаю, оттолкнув тревогу…
Туфли, шитые серебром,
Голубые, на босу ногу.
И веселый этот халат.
Самый мягкий, самый веселый,
Где гирлянды цветов скользят
В отворотах и по подолу.
Солнце, солнце — вопрос ребром…
Значит, снова и что есть силы…
Словно лира, высокий дом,
И, как струны, поют перила.
Словно лира — окно во двор,
Словно струны — плетенье рамы,
И, как пенье, летит разговор
Снизу белыми голубями.
Значит, снова на половик
Из дверной сияющей щели
Проскользнет, расцветая вмиг,
То письмо, что я жду недели.
Солнце, солнце, значит, опять.
Значит, снова и что есть силы
Нужно верить и отстранять
Подоконники и перила…