Я надеялся, что он скажет, какая же относительность, если на фестивале получил приз за главную мужскую роль. Но сокурсник, вероятно, газет не читал и за внутренними кинофестивалями не следил.

— А может быть, тебе надо было поехать в провинциальный театр, наработать мастерства и предпринять новый штурм Москвы? Иногда надо и отступать.

У платформы уже собрались несколько молодых парней и девушек, вероятно, компания куда-то ехала. На меня не обращали внимания.

Тогда я подумал, что для московской элиты я всегда буду провинциалом. Меня могут даже и принять, но всегда будут помнить о моем деревенском происхождении, как сегодня Подруга со стаканом сливок, и мой сокурсник, который сразу попал в прославленный театр и считал это нормой, а если я приехал из провинции, должен был туда и вернуться. Это тоже норма.

— Если что, звони, — сказал сокурсник. — Телефон тот же.

Значит, он по-прежнему живет со своими родителями. Я был в этой огромной четырехкомнатной квартире. Даже если он женится и приведет жену и родит ребенка, ему выделят две комнаты, а когда-нибудь он эту квартиру получит в наследство.

— Как другие получают московскую прописку? — как-то спросил я у Органайзера.

— Есть три пути, — ответила она. — Первый — обмен. Например, трехкомнатную, скажем, в Саратове ты меняешь на однокомнатную в Подмосковье, потом эту квартиру меняешь на комнату в коммунальной квартире в Москве, если, конечно, у тебя есть работа в Москве, тебе такой обмен разрешат. А потом покупаешь кооперативную квартиру в Москве, вернее, вносишь первый взнос и ждешь, когда построят дом на пустыре, где-то возле окружной дороги.

— А второй путь? — спросил я.

— Женишься на москвичке, получаешь прописку, зарабатываешь деньги и строишь кооперативную квартиру.

— А третий путь?

— Женишься фиктивно, за деньги. Снимаешь квартиру, копишь деньги и строишь кооперативную квартиру.

— Путь, в общем-то, один. Квартиру все равно надо покупать?

— В общем, да, — согласилась органайзер. — Конечно, если ты станешь известным и знаменитым, то в порядке исключения у тебя возьмут твою малогабаритную в Свиблово и дадут хорошую в центре. Но для этого нужно быть очень известным.

Я вернулся в общежитие и увидел на двери своей комнаты записку: «Зайди в 301». Я спустился к Каратистке и увидел сервированный стол. Шпроты, селедочка с луком, на подоконнике завернутая в газету кастрюля, по-видимому с отварной картошкой, бутылка водки и две пива. Изысканный студенческий обед.

Каратистка в кофточке и мини-юбке, с уложенной прической. Я отметил ее крепкие мускулистые ноги.

— Замечательный сценарий, — сказала она. — Я это могу сделать очень хорошо. Я тебя не разочарую.

— Я рад, но я тебя буду пробовать.

— Хоть сейчас… Есть хочешь?

— Хочу.

Я хотел есть и пить. Водка у нас закончилась быстро.

— Я сбегаю, — сказала Каратистка.

Я дал деньги.

— Я сегодня возьму, — сказала Каратистка. — Через неделю я тебе отдам. У меня через неделю зарплата в институте.

— А у кого одолжила? — спросил я.

— У сценаристов. Они баржи с арбузами разгружают.

Я протянул Каратистке еще пятьдесят рублей. Больше пятидесяти в общежитии никогда не занимали.

— Отдай сценаристам. Отработаешь.

— Отслужу, — пообещала Каратистка.

Мы выпили еще, и я поднялся.

— Можешь остаться, — сказала Каратистка. Ее переполняла благодарность.

— Нет, — ответил я. — С актрисами, которых я собираюсь снимать, я не сплю.

— Почему? — удивилась Каратистка. — Все режиссеры спят.

— Потому что, если спишь с актрисой во время съемок, не сможешь от нее потребовать полной отдачи на площадке. Уже не ты ей диктуешь, а она тебе.

Такие рассуждения я слышал от режиссеров, но сам никакой концепции по этой проблеме не имел. Когда я был режиссером в Ташкенте, после съемочной площадки я еще сидел в монтажной, чтобы понять, складывается ли фильм, хотя бы монтажно, и каких планов не хватает для монтажа. На романы с артистками у меня не было ни времени, ни сил. К тому же узбечки-актрисы в романы не вступали.

Я вернулся в свою комнату и уснул. Утром я принял холодный душ, выпил чашку кофе и поехал на киностудию «Мосфильм».

Я окончательно поверил, что фильм все-таки будет сниматься, когда на двери одного из кабинетов появилась табличка с моей фамилией и указанием титула — режиссер-постановщик.

В КИНО КАК В КИНОЛОГИИ…

Я не нарушил главный и основополагающий принцип Афанасия. Он много раз повторял: «В кино как в кинологии: надо спариваться только с породистыми. Если спариться с непородистым, обязательно родится ублюдок».

Пока у меня в группе был один породистый актер. Вечный Князь, прочитав сценарий, дал согласие сниматься. Я предчувствовал, что и Каратистка будет породистой и, может быть, я открою замечательную и даже великую актрису. Я зашел к Органайзеру и сказал:

— Я не набрал группу, а устроил на работу нескольких безработных.

Хотя большинство из группы приглашены по рекомендациям Органайзера, упрекать ее было бессмысленно. Она рекомендовала, но принимал решения я. В кино за фильм отвечает один человек — режиссер. Если он выигрывает, вся слава его, если проигрывает, все удары принимает тоже он.

— Еще не поздно произвести замены, — сказала Органайзер.

Меня беспокоил кинооператор. Каратистка, некрасивая в первой половине фильма, во второй половине, когда влюбится в учителя музыки, должна выглядеть красавицей. Художник-гример предложил свое решение преображения. На фотопробах преображения не получилось. Кинопробы немногое изменили. Арман посмотрел пробы и сказал:

— Девочка способная, но лечь с ней в постель вряд ли кому захочется, тем более Вечному Князю. Ищите грим, и хорошо бы найти оператора поинтереснее.

Вечером ко мне зашла женщина лет сорока, в джинсах и куртке, по ее голосу я определил — курит давно и много, она это тут же подтвердила:

— Я ваш директор. Я знаю, что вы не курите и не разрешаете курить в своем кабинете. Это будет единственной нашей с вами проблемой. Я курю больше двух пачек в день. Сделайте для меня исключение.

— Нет, — сказал я. — Вы будете курить перед встречей со мною и после встречи.

— Не прошло так не прошло, — ответила директриса. — Но попомните мои слова: вы закурите если не на этой картине, то на следующей.

Ее предсказание не сбылось, я не закурил и не курю до сегодняшнего дня, хотя такое воздержание не спасло от тех болезней, предпосылкой которых, по утверждению врачей, является непомерное курение.

В первой комнате перед моим кабинетом сидели помощник режиссера, девочка лет восемнадцати, и ассистентка по актерам, сорокалетняя полнеющая красавица, мечта мужчин от тридцати до пятидесяти. Судя по хорошо поставленному голосу, из неудавшихся актрис. Почти все ассистенты по актерам были из бывших актрис.

Афанасий говорил: «У режиссера в группе должна быть толстая, некрасивая, средних лет женщина, с которой не захотелось бы переспать, брошенная мужем, разведенная, без детей. У нее должно быть нерастраченное чувство заботы и служения мужчине. Но ее надо поощрять, делать подарки ко дню рождения, когда возвращаешься из-за границы. Тогда она становится незаменимой. Вся ее жизнь — это съемки и создание условий для режиссера. В перерывах между съемками она не живет, она ждет, когда режиссер запустится с картиной. Но ей, как, ревнивой жене, нельзя изменять. Ее всегда надо приглашать на картину, не делая исключений. Она, и только она». Я дал поручение Органайзеру искать такую. Она довольно быстро нашла оператора.

— Сейчас свободен оператор Будберг. Из пятерки лучших. На его картине у режиссера инфаркт. Следующая картина у него только в начале года. Он успеет снять нашу. Я показала ему наш сценарий, он готов обсудить.

Будберг зашел ко мне через несколько дней.

— Сценарий — говно, — сказал он, — но Каратистка — замечательная актриса.