«Ну а ты, Ясенев, чего стоишь, как красная девица? — снова слышится властный голос. — Тоже мне супермен!» — «За меня не бойтесь, — хрипло смеется Михаил. — Моя рука не дрогнет. Я…»
И опять душераздирающий крик девушки…
Но Валентина уже не в силах слушать… Она выдергивает шнур из розетки, и магнитофон захлебывается на полуслове.
— Правда, здорово сфабриковали мое участие в убийстве? — с нервным смешком спрашивает Михаил.
Валентина молчит, с трудом переводя дыхание.
— Уж если и ты готова в это поверить, то…
— Но откуда же там твой голос? Ведь это действительно твой голос!..
— Благой напоил меня в притоне Джеймса, который мы называем «колледжем». А затем нарочно подзадорил, чтобы я целый фужер водки выпил. Вот я и ляпнул, что моя рука не дрогнет, и опрокинул фужер себе в рот. Потом без сознания под стол свалился. А Джеймс, оказывается, записал мои слова на магнитофонную ленту и к той, что ты слышала, подмонтировал. Вчера они продемонстрировали мне это, и получилось, будто я в самом деле участвовал в убийстве. А когда я стал возражать, Благой меня оборвал: «Слушать противно, как этот щенок выкручивается! Ты же таким пьяным был, что и вообще-то ничего не помнишь». А Джеймс добавил: «Это и понятно. Все вы только в пьяном виде супермены, а в трезвом ходите с поджатыми хвостами».
Страшась взглянуть в глаза сестре, Михаил завершает свою исповедь упавшим голосом:
— Я все тебе рассказал. Хочешь верь этому, хочешь — не верь…
Валентина долго молчит, не в силах произнести ни слова, потом спрашивает чуть слышно:
— Зачем им это?
— Наверно, чтобы покрепче держать в своих руках, а то кое-кто смотался уже из их «колледжа»…
— А ты знаешь тех, кто убивал девушку? Этого Малыша, например?
— Нет, не знаю. Он скорее всего из подопечных Благого, таких Джеймс к своему «колледжу» близко не подпускает. Их даже Благой считает подонками. А в «колледж» зачисляют только тех, кто мнит себя «свободной личностью», для которой нет ничего запретного, все дозволено.
— А где находится этот «колледж»?
— Не знаю…
— Как не знаешь?
— А так Меня туда в пьяном виде возили… Не совсем, конечно, бесчувственным, но в таком состоянии, когда уже не очень соображаешь. К тому же это всегда было поздно вечером…
— И тебя это не настораживало?
— Нет. Нравилось даже своей таинственностью, необычайностью…
— Что же теперь делать будем?
— Не знаю…
— Может быть, попробуешь заснуть?
— Не удастся, наверно…
2. Валентина пытается спасти брата
Валентина хотела сначала пойти в Комитет госбезопасности, но Михаил сказал, что лучше идти в уголовный розыск на Петровку.
— Они ведь с нами ни о какой политике… Ни слова против Советской власти.
В комендатуре ей выписали пропуск к полковнику Денисову, и она рассказала ему все, что узнала вчера от брата.
Кончив свой сбивчивый рассказ, Валентина спрашивает:
— Может быть, об этом нужно было не вам, а работникам госбезопасности?
— Почему вы так думаете?
— Кличка их главаря Джеймс Бонд, а у Флемминга он, кажется, разведчик…
— Да, разведчик, — подтверждает полковник, — так же, как и сам Флемминг. Но учит этот Флемминг не столько секретам ведения тайной войны, сколько искусству ненависти и жестокости. Его идеал — неразмышляющий убийца и насильник. Теоретики «творчества» Флемминга утверждают, что его книги дают отдушину присущей будто бы каждому человеку жажде насилия и агрессивности. Ну а ленту с записью убийства девушки вы не захватили?
— Михаил не дал ее мне. Он опасался, что Благой мог отнять ее у меня.
— А Благой не звонил ему больше?
— Утром звонил кто-то. Голос похожий, но я не уверена, что это был Благой.
— И что вы ему ответили?
— Сказала, что Михаил болен. Я и в самом деле уложила его в постель.
Полковник снимает трубку:
— Алексей Иванович, вы не помните, когда произошло убийство Анны Зиминой? Двадцать первого? Кто у нас этим занимается? А конкретно? Ясно. Благодарю вас.
Он кладет трубку и снова поворачивается к Валентине.
— Так вы говорите, что ваш брат не совсем здоров?
— Да, у него явное нервное расстройство. Я хотела сводить его к психиатру, но он боится выходить на улицу. А что, если бы…
Она умолкает, не решаясь договорить.
— Я слушаю вас, Валентина Николаевна.
— Что, если бы вы его арестовали, товарищ полковник? Посадили бы в тюрьму или еще куда-нибудь, пока установится его непричастность к убийству той девушки… А главное — пока не поймаете Джеймса и Благого. Они ведь…
— Вы не волнуйтесь так, Валентина Николаевна, — мягко произносит полковник. — Джеймс с Благим ничего ему не сделают… Мы постараемся, чтобы они ничего ему не сделали. Пусть только он некоторое время не выходит из дома. Врача мы к вам пришлем сами. И не удивляйтесь, если вместе с ним окажется кто-нибудь из наших сотрудников. Предупредите об этом брата.
— А ваш сотрудник останется у нас и будет охранять Михаила? — с надеждой спрашивает Валентина.
— Нет, зачем же. Он уедет вместе с врачом, и вы всем говорите, что у вас были только врачи. За брата же вашего не беспокойтесь, мы постараемся, чтобы с ним ничего не случилось.
Попрощавшись с Валентиной, полковник Денисов некоторое время задумчиво прохаживается по кабинету. Потом, сделав кое-какие записи у себя в блокноте, идет с докладом к начальнику.
— Вы думаете, что на магнитной ленте может быть записано убийство Зиминой? — выслушав Денисова, спрашивает комиссар.
— Ее ведь тоже убили в лесу. К тому же это единственное зарегистрированное убийство за последние три месяца.
— Кто ведет расследование?
— Капитан Черкесов. Вы должны его помнить, товарищ комиссар.
— Как не помнить! Это он разоблачил шайку Краюхина? Ну так как же его не помнить! Смуглый такой, с усиками. Он что, русский? А лицом похож на горца. Пригласите его — нужно поближе с ним познакомиться.
— Когда, товарищ комиссар?
— Да в пятницу хотя бы, — полистав настольный календарь, говорит комиссар. — О вчерашнем покушении на Сорочкина вы уже знаете, конечно? Пьяные молокососы зверски избили человека.
— Вам разве не докладывали? Их уже поймали сегодня.
— Кого поймали — мальчишек? Да они, наверно, и не помнят всего, что делали в пьяном угаре. А нам нужны те, кто их спаивает, кто преступников из них готовит. Думается мне, что тут действует опытная рука и с целями не столько уголовными, сколько политическими. Не случайно ведь находим мы кое у кого литературу, в которой смакуются похождения суперменов?
В задумчивости пошагав некоторое время по кабинету, комиссар продолжает:
— На Западе созданы специальные «институты» и «исследовательские» центры, занимающиеся разработкой идеологических диверсий в социалистических странах. Есть даже специальный комитет, осуществляющий общее руководство подобного рода «психологическими операциями» стратегического значения. Высказывание одного такого стратега психологической войны я записал.
Комиссар достает из стола большой блокнот и торопливо листает его.
— Ага, вот! «В идеологической борьбе с коммунистами, — заявил председатель американского «Комитета политической информации», — нам нужна не правда, а подрывные действия. В такой войне нам потребуются все головорезы и гангстеры, которых мы сможем заполучить тем или иным способом». Не исключено, что именно такие гангстеры занимаются идеологической обработкой наших ребят в «колледже» Джеймса.
— Не посоветоваться ли нам в таком случае с работниками госбезопасности? По-моему, их это должно заинтересовать.
— Советовались уже. Они тоже считают, что это не исключено, и предпринимают что-то по своей линии. Но это не должно снимать с нас ответственности, потому что тут орудуют не только те гангстеры, которые растлевают, но и те, которые убивают.
3. Еще одно признание Михаила
«Волга» с красным крестом на лобовом стекле подъезжает к дому Ясеневых во второй половине дня. Из нее выходят двое в белых халатах. Один пожилой, седоволосый, видимо врач, второй молодой, широкоплечий, с медицинским чемоданчиком в руках, похож на санитара.