— А согласится ли с этим секретарь райкома партии, которому вы сигнализировали о «русаковщине»?

— Согласится! Я сейчас же позвоню ему. Не сердитесь. Вы сами виноваты. Если беретесь за какое-нибудь дело, обязательно доводите его до конца, а не поручайте неопытным юнцам. Это все равно, что завести автомашину и дать ей ехать без шофера.

— Вы правы… как и Порфирьев. Но не кто иной, как неопытный юнец Мечик, три часа назад указал мне на не замеченного мной, неуловимого Пашку и предложил помочь поймать его.

— А мне, матери, ни одного слова о том, как вы ловили Пашку!

— Я без Мечика доставил Павла Лопухова в детскую комнату милиции. С согласия матери его направляют в детскую воспитательную колонию к Ивану Игнатьевичу… есть такой второй Макаренко. Вот об этом я и хотел сообщить Мечику.

…Ночью Анатолий долго не мог заснуть. Лежа в постели, он пытался обдумать варианты разговора, который предстояло вести завтра в ЦК. Как сказать так, чтобы убедить, чтобы ему поверили? Не подумают ли там, что он примазался к Кленову? Эта мысль угнетала Анатолия.

Утром Анатолий попросил мать приготовить ему костюм, рубашку, галстук: к одиннадцати надо быть в ЦК. Мать всполошилась. Она не отходила от него и все поучала:

— Сиди там прямо, не разваливайся, не перебивай, когда говорят, и, ради бога, не спорь со взрослыми.

Пришел дядя. Он непрерывно курил, и видно было, что тоже волнуется.

— Не рассчитывай на то, что ты легко докажешь свою правду, — рассуждал дядя. — У тебя и у Кленова, думаю я, могут быть и противники. Их пригласят. Они станут возражать вам. У них свои доводы, возможно веские. Ты все внимательно выслушай, прежде чем отвечать, взвесь каждое слово. Говори спокойно… Ну, так сказать, сдерживай шторм внутри себя.

В десять часов, вместо половины одиннадцатого, Анатолий подъехал к дому Кленова. Перескакивая через ступеньки, он помчался в квартиру Дмитрия Алексеевича, не дожидаясь, пока освободится лифт. Дверь открыл сам хозяин. Задыхаясь от волнения и быстрого бега, Анатолий доложил, что машина подана.

— Очень хорошо. Я готов. — И Кленов вышел следом за юношей.

Анатолий, с трудом сдерживая волнение, спросил, как надо держаться в ЦК, с чего начинать разговор.

— Как держаться? Просто. Быть самим собой. Говорить откровенно. О Чуме, о тюрьме и колонии, даже о «чертовой читалке». Только не длинно.

Они получили пропуска. Анатолий шел по ковровой дорожке чуть не на цыпочках, стараясь сдерживать слишком шумное дыхание. Он хотел было попросить Кленова говорить и за него, но вспомнил, что не успел сообщить ему о заявлении Колосовской и о разговоре с Порфирьевым. Начал было рассказывать и замолчал. Кленов открыл дверь. Они вошли в комнату, где были двери направо и налево. Секретарь, сидевший у правых дверей, пригласил их войти.

Они вошли в большой продолговатый кабинет, в конце которого стоял длинный письменный стол. Из-за стола поднялся и пошел им навстречу генерал-лейтенант. Он пожал им руки, пригласил сесть и, опустившись на стул перед письменным столом, протянул открытую коробку папирос.

Анатолий курил от случая к случаю, но сейчас закурил. Это как-то уравнивало его с другими. Генерал окинул Анатолия беглым взглядом, взял папку с письмом Кленова и Русакова и стал читать его вслух, кратко высказываясь по поводу отдельных мыслей и предложений. Так он прочел письмо до конца.

Со многим он был согласен, кое-что брал под сомнение, критиковал. В письме говорилось, что досрочное освобождение исправившихся малолетних правонарушителей можно доверить руководителям, коллективу воспитателей колонии. Генерал возразил:

— Это, пожалуй, должны решать местные судебные органы по представлению администрации колонии. Конечно, безобразие, что иногда за случайное, впервые совершенное преступление приговариваются к таким же срокам заключения, как и за серьезные преступления, совершенные уголовниками-рецидивистами. Надо упорядочить судебную практику, чтобы соблюдалась соразмерность наказания и преступления… Да, вы правы, по отношению к рецидивистам должна применяться более крутая карательная политика… Да, система «зачетов» требует пересмотра, она иногда становится лазейкой… Впрочем, уже работает правительственная комиссия по подготовке новых, улучшенных проектов уголовного законодательства. Многое устарело, жизнь диктует новое… Безусловно, надо усилить кару тем преступникам, которые привлекают несовершеннолетних для соучастия в преступлениях. За совращение подростков и использование их в преступных целях — беспощадно карать, удваивать сроки наказания! — Генерал рассердился, встал, прошелся по комнате, а затем уже другим голосом, будто извиняясь за вспышку гнева, проговорил: — Очень хорошо понимаю мысли этой части вашего письма…

Генерал одобрил ту часть письма, в которой говорилось о необходимости помочь колониям современным оборудованием, машинами, станками, спортивным инвентарем. В заключение он сказал:

— Все дело в том, чтобы правильно сочетать меры воспитательные и меры карательные. К сожалению, у нас иногда получается так, что либо одна, либо другая сторона оказываются в забвении. И привлечь народ. Насчет «дружин порядка», общественных судов и прочего вы правы, товарищи. Многое в этом отношении уже подготовляется. А теперь буду рад послушать вас, Дмитрий Алексеевич, и вас, товарищ Русаков, если хотите чем-то дополнить материалы письма.

Генерал очень оживился и по-мальчишески смеялся, слушая про историю «Красных мечей», Мечика и страхи Колосовской.

— Хороший, видно, парнишка этот Мечик. Люблю таких.

Генерал говорил еще о многом. Анатолий слушал его с восторгом.

Через час Кленов и Русаков вышли из здания ЦК. Анатолий схватил руку Дмитрия Алексеевича и — долго жал ее.

— Ну и здорово получилось! Я и не думал, что, кроме нашей докладной, об этом же были письма из Ленинграда, Ростова, Свердловска, Донбасса… Что уже появились комсомольские бригады, устраиваются рейды по борьбе с хулиганством, дежурства в клубах… «Народная инициатива», — сказал генерал. И знаете, мне и в голову не приходило, что такие дружины, эти зачатки народной охраны порядка в будущем, — на общественных началах! Ведь при коммунизме милиции не будет. И пережитки капитализма исчезнут. А чтобы обезопасить свободное коммунистическое братство людей от каких-то отрыжек прошлого — отдельные выродки всегда могут появиться, — общественная охрана порядка будет; по очереди, добровольно люди будут выполнять эту задачу. Правильно я понял генерала?

Анатолий, сидя за рулем, говорил и говорил. Дмитрий Алексеевич улыбался и только один раз заметил:

— Смотри, Анатолий, красный светофор! Как бы тебя не взяли за воротник наши стражи порядка.

Лихорадочное возбуждение не оставляло Анатолия и на следующий день после разговора в Центральном Комитете. Еще с утра ему не терпелось поделиться своими переживаниями с Ликой, с Сергеем Порфирьевым, но звонить было рано. Чтобы не терять времени, Анатолий открыл учебник. До двух часов дня он был свободен.

Ровно в девять позвонил Порфирьев.

— Здорово, воитель, ну как там дела?

— А ты как думаешь? — спросил Анатолий.

— Судя по твоему торжествующему тону — не плохо.

— Превосходно! — закричал Анатолий. — Полная победа!

— А нельзя ли поточнее?

— Есть важные новости, но…

— Понимаю. Поговорим в райкоме… Время уточню потом, сейчас надо ехать на заводы.

Тут же Анатолий набрал номер Лики. Подошел Боб.

— Это ты, Лунатик? — негромко спросил Анатолий.

— Я! А это кто — Женька?

— Говорит марсианин! — отозвался Анатолий.

— Марсианин? — В голосе Боба отразилась растерянность. — Значит, это вы? Анатолий?

— Лика еще спит?

— Встала.

— Мне с тобой бы тоже надо поговорить.

— Я сейчас не могу… собираюсь в школу.

— А когда сможешь?

— Не знаю.

— Может быть, мне зайти?